— Тогда зачем ты вообще всё это делаешь, раздери тебя бездна?! — в сердцах воскликнул глаза церкви. — Это же абсолютно бессмысленно!
Я пожал плечами.
— С твоей стороны, быть может. — уточнил я. — Я, например, считаю, что объединение людей под одним цветом пойдёт на пользу нашему обществу. И вообще-то, это вы объявили мне войну и являетесь здесь злодеями-агрессорами! Но я великодушен: можете просто сдаться и признать меня королём королей. Обещаю даже провести амнистию военных преступников в этом случае.
— И этот цвет, разумеется, должен быть исключительно твоим? — язвительно спросил меня король Ренегона. — И о каких военных преступниках ты вообще говоришь? Мы не совершили ничего…
— Убийство сотен тысяч жителей Виталии — раз. — начал загибать пальцы я. — Восстание против моего владычества - два. Шпионаж против соединённого королевства - три. Переманивание моих людей и склонение их к предательству, что повлекло за собой большие жертвы и гибель Таллистрии - четыре. Убийство перебежчиков армией Аттарока - пять. Вторжение в Палеотру и пленение благородного герцога Ниласа - шесть. Покушение на меня и мою жену, наконец! И это я только начал! Не удивлюсь, если вы пытались настроить против меня орден, или ещё какую гадость удумали!
По мере перечисления их преступлений глаза короля и главы церкви становились все шире и шире. Такого цинизма они, похоже, не ожидали даже от меня.
— Так мы ни к чему не придём. — вздохнул король Ренегона, первым взяв себе в руки. — Хорошо, допустим, мы можем обсудить условия перемирия. Но что будет потом? Ты действительно готов положить на алтарь войны сотни тысяч невинных жизней, только чтобы покрыть свои преступления?
Я сладко улыбнулся, заставив своих оппонентов резко напрячься.
— Мы можем договориться о том, чтобы решить всё в одном генеральном сражении. Все, кого я смогу собрать за время перемирия, и все, кого сможете собрать вы. Мирные жители не пострадают, только солдаты. Или можем вести войну на территории всех королевств: но тогда вы сделаете ровно то, в чём только что пытались обвинить меня.
Кислые лица моих врагов дали мне понять, что своё попадание в эту логическую ловушку они прекрасно осознали. Идти у меня на поводу им не хотелось, но после недавних слов... Вообще-то, такое предложение было выгодно в первую очередь мне: учитывая, что у них больше сил и территорий, они могут атаковать меня сразу с нескольких направлений, а я не могу разорваться и быть в нескольких местах сразу. Аттарок это хорошо показал, а ведь у него была в руках только армия Ниоры… Но и отказаться сейчас они не могли: это значило намеренно втянуть в войну мирных жителей, что шло вразрез с их принципами.
Король с иерархом обменялись взглядами, ведя невербальный диалог: и быстро пришли к согласию!
— Это приемлемые условия. — кивнул король Ренегона. — Хорошо, мы готовы заключить перемирие вплоть до конца эвакуации Таллистрии, а затем устроить генеральное сражение вместо множества боёв по всей территории королевств. Предлагаю сделать это на большом каменистом плато на моей территории: там нет рядом деревень и никто не живёт, и местность довольно ровная. Мы также примем всех беженцев, что предпочтут уйти на нашу территорию. Но знай, если ты сам нарушишь эту сделку, мы будем к этому готовы, и тогда мы не станем дожидаться, пока ты закончишь со спасением своих людей.
Этериас вскинулся, намереваясь возразить, но Кормир остановил его одним взмахом руки.
— Плато меня устроит. — кивнул я. — Вы приняли разумное решение и оказались умнее, чем я думал.
— Помимо этого, необходимо договориться о пропуске гонцов через твою территорию. — невозмутимо продолжил владыка Ренегона. — Оставлять Ниорцев, Нелейцев и Лиссейцев без связи с нами — неприемлемо.
— Согласен, но тогда в обе стороны. Мои люди тоже должны иметь свободный проход.
Мы потратили ещё немного времени, договариваясь о нюансах перемирия. Этериас всё порывался сказать что-то, подозреваю, рвался помочь в эвакуации… Но король больше не дал ему вымолвить ни слова, похоже, всерьёз опасаясь, что тот сболтнёт что-то лишнее.
В целом условия перемирия меня более чем устроили. Без определённых сроков, и прерываемое лишь тогда, когда обе армии сочтут себя готовыми к финальной битве. И при этом никаких запретов на то, чтобы посылать группы ассасинов или вести иную подковерную шпионскую деятельность… А в этом я точно их переиграю. Я никак не показывал своего удовлетворения, всеми силами делая вид, что иду на это из чистого человеколюбия. Но насколько мои враги поверили в эту игру — хороший вопрос.
— Что же, полагаю, мы здесь закончили. — спокойно кивнул я, когда последний этап торга завершился. — Думаю, подписывать какие-либо бумаги будет излишним. Мы все знаем, каковы будут последствия досрочного разрыва этого перемирия для каждой из сторон.
Король Ренегона криво усмехнулся.
— Пожалуй, что так. Но никогда не знаешь, на что рассчитывать, имея дело с подлецом, правда?
— Не слишком задерживайтесь на моей скале. — проигнорировал оскорбление я, поднимаясь из-за стола. — Она может быть не слишком гостеприимна к наглецам, что не высказывают мне уважения.
— Вообще-то, это моя скала. — заметил король. — Это мои земли, и всё, что на них, также принадлежит мне.
Я ненадолго остановился у каменной лестницы, бросив через плечо:
— Это была твоя скала. Теперь это изменилось.
Уже у подножия скалы, в самом низу каменной лестнице, меня догнал голос верховного иерарха:
— Постой… Возможно, это наш последний разговор, верно?
— Возможно. — прищурился я, оборачиваясь.
Для него так точно. Впрочем, могущественный маг мог думать иначе: и я не намеревался развеивать его заблуждения. Несколько долгих мгновений мы смотрели друг на друга: бесстрастный равнодушный повелитель смерти внизу лестницы, в тени скалы, и сиятельный поборник добра и света, за чьей спиной поднималось солнце. Это могла бы быть в чём-то иконическая, легендарная картина: праведный, не знающий сомнений защитник справедливости против безжалостного тёмного лорда.
Однако реальность была иной: на лице моего врага читались полная растерянность, глубочайшие сомнения и не было и тени одухотворённого фанатизма:
— Ты ведь не остановишься, верно? — тихо спросил меня Этериас. — Всю свою жизнь я верил, что мы, люди, добры от природы: такова наша суть. И пусть сейчас я знаю, что это не так… Я всё ещё верю, что даже в самое злобной, обезумевшей душе есть свет истинной добродетели. Однако я смотрю на тебя и прихожу в растерянность. Ты невероятно самоуверен: даже больше чем самоуверен! Я встречал многих людей, убеждённых в своих заблуждениях, упрямых, не желающих даже смотреть на чужой точку зрения… Но даже в глубине их душ можно было поселить ростки сомнений разумными доводами. Никогда в жизни я не встречал настолько несокрушимой, невероятно сильной убеждённости в своей правоте, и то, что это посвящено злу, разрывает мою душу на части! Как человек может стать таким, скажи мне? Я просто не понимаю…
