Весь твой, только твой эльф (СИ) - Жнец Анна

Меня затошнило. Овощная бурда, которую я с трудом затолкала в себя, встала поперек горла и попросилась наружу. Пальцы беспомощно стиснули ложку.

Может, уйти? Не хотелось смотреть на то, как этот нежный цветочек уронят в пыль и начнут топтать.

Да, уйду. Спрячусь в своей палатке, заткну уши деревянными пробками и лягу спать.

Под громкие крики толпы я начала спускаться со своего каменного насеста, как вдруг свист, хохот и ободряющее улюлюканье сменились гробовой тишиной. Я невольно обернулась, чтобы посмотреть, что случилось.

И мои глаза полезли на лоб.

Не может быть!

Как? Ка-а-ак?

Битва закончилась, не успев начаться. Бородатый бугай хрипел на земле, а нежный цветочек возвышался над ним, гордо расправив плечи. Из брюха поверженного гиганта торчал меч. Пленник наклонился и с влажным, чавкающим звуком извлек лезвие из раны. Кровь хлынула потоком, и тот, кто казался несокрушимым орудием смерти, обмяк безвольной грудой мяса у ног врага.

Некоторое время над самодельной ареной царило звенящее безмолвие, затем по толпе дикарей пронесся нарастающий гул. Заросшие, немытые мужики и их похожие на обезьян женщины переглядывались и перешептывались. Никто не мог понять, как эта эльфийская пигалица с косой до жопы смогла уложить в могилу одного из самых могучих воинов племени.

Жалея, что пропустила все самое интересное, я вернулась на свой насест и посмотрела на пленника уже совсем другими глазами. Высокий, гибкий, наверняка быстрый и ловкий, как и все эльфы. Было очень любопытно увидеть его в деле.

Дым костров, следуя за ветром, медленно накрывал толпу. Та гудела все громче, но пока никто не решался бросить остроухому вызов. Смельчаки, еще недавно называвшие пленника бабой и обещавшие сорвать с него тряпки, боязливо косились в сторону мертвого сородича.

Эльф стоял в центре живого круга и сжимал в руке окровавленный меч. Его острый подбородок был высокомерно задран. Презрительный взгляд скользил по толпе. Губы кривились.

— Хочу увидеть, как ты дерешься, — шепнула я в темноту лунной ночи. — Зрелище, должно быть, захватывающее.

Спустя миг я поняла, что при всем своем богатом жизненном опыте не до конца изжила в себе юношескую наивность. Рассчитывала поглазеть на честный бой, а оказалась свидетелем человеческой низости.

Не знаю, кто первым подобрал с земли камень и бросил в победителя, но за одним снарядом последовал второй, третий — и вот это развлечение поддержала уже вся толпа. Камни, крупные и мелкие, летели в пленника со всех сторон. Попробуй увернись от такого потока.

Нечестно!

Возмущенная, я вскочила на ноги.

Несправедливо!

Впрочем, разве стоило ожидать от этого сброда благородства?

Особо крупный камень угодил Цветочку в плечо, заставив разжать пальцы и выронить меч. Другой — едва не попал в висок.

Кое-как исхитрившись, эльф схватил с земли боевой топор своего погибшего соперника и швырнул в море оскаленных рож. Одна из волосатых горилл поймала изогнутое лезвие лбом и начала падать, раскинув руки.

Эта смерть словно послужила сигналом к атаке. Кто-то из мужчин громко закричал, отдав команду, и вся толпа с воплями ринулась на безоружного пленника, сомкнув круг. Людское море нахлынуло и поглотило свою добычу.

С ужасом я смотрела на живую массу, копошащуюся внизу. Каким бы хорошим воином ни был древний, его задавили числом. Один против армии. У него не было шансов.

Наверное, мне следовало уйти, но я не могла сдвинуться с места и отвести взгляда от жуткой сцены, что развернулась у подножия камня, на котором я стояла. Внутри клокотало возмущение.

Этот эльф… он победил в честном поединке, а они… толпой… все вместе.

Задыхаясь, я до боли сжимала кулаки.

Пленник рычал и выкрикивал что-то непонятное на своем, эльфийском. Приходилось напрягать глаза, потому что он то и дело тонул в этой страшной свалке, пропадая из вида. Сначала я решила, что взбешенные дикари пытаются растерзать убийцу их товарища на части, но нет. Они задумали иное.

Мелькнула белая рука на фоне темных от загара и грязи тел. На землю полетела светлая перчатка, и тотчас ее затоптали десятки ног. С пленника содрали мантию и швырнули ее в пыль. Нижнюю шелковую рубашку постигла та же участь. Я увидела нагую белую грудь, что ходила ходуном от частого тяжелого дыхания, розовые соски в обрывках ткани, напряженный живот с рельефом мышц, отчаяние на лице эльфа.

Когда грубые руки дикарей потянулись к его штанам, он задергался, как безумный, но это не помогло — штаны на нем разорвали в клочья. Между расставленных мускулистых ног качнулся мягкий голый член. Поняв, что произошло, пленник сперва шумно вздохнул, а потом запрокинул голову и завыл. Дико, с мукой и болью в голосе, словно раненый зверь. Его черты исказились, как у человека, вдруг осознавшего, что случилось непоправимое.

Его обнаженное тело видела толпа. Он утратил чистоту плоти. Это было сродни ритуалу «Духовной гибели», после которого его опозоренные соплеменники становились изгоями.

Бесчестье, страшнее которого только смерть.

Пленник, что еще недавно сопротивлялся изо всех сил, безвольной куклой обмяк в руках своих мучителей. Его лицо стало пустым, взгляд — стеклянным. В этом людском море эльфа швыряло из стороны в сторону, словно волнами во время шторма. Равнодушный к своей судьбе, он позволил повалить себя на землю и только тогда, увидев над собой занесенный топор, выплыл из глубокого ступора на поверхность.

Его глаза распахнулись в ужасе.

Жить ему оставалось считанные секунды.

А у меня были считанные секунды, чтобы его спасти.

Думать времени не было. Я сделала то единственное, что пришло в голову.

Грянул гром. Небо над галдящей толпой пошло белыми трещинами, будто расколовшееся стекло. Сверкающие щупальца молний разбежались по всему горизонту, озарив в секундной вспышке пики далеких гор.

И тут же хлынул дождь, погасив костры и прибив красную степную пыль к земле. Ударил внезапно, застигнув дикарей врасплох. Обрушился на них, разгоряченных дракой, сплошной стеной.

На эту демонстрацию я потратила весь резерв магических сил и пошатнулась, истощенная, опустошенная до предела. Теперь неделю не смогу колдовать. Неважно. Главное, мой план сработал.

В серебристой завесе дождя люди, бегущие от небесной воды в свои палатки, казались смазанными тенями.

Кочевой народ тано поклонялся великому Атимеду — древнему богу, повелителю четырех стихий. Наивные дикари верили, что божественный покровитель говорит с ними с помощью погоды.

Грозы в этих краях были редкостью, и, когда гремел гром, тано считали, что Атимед гневается, недовольный ими. Если во время казни начинали сверкать молнии, осужденного отпускали с миром. Дождь, особенно ливень, полагалось пережидать под крышей, немедля оставив все дела, что были у тебя за пределами дома.

Недаром с дипломатической миссией к тано императрица отправила меня, тайного мага-стихийника.

Но вот незадача, завтра важные переговоры с вождем дикарей, а я пустая, как дырявый котелок.

Зато топор так и не опустился на голову пленника. Слава Единому!

Я ожидала, что эльфу даруют свободу — ведь гром гремит и ливень хлещет вовсю — но нет, ошиблась. К моему сожалению, беднягу голым привязали к стволу сухого костянника* на краю стойбища. Уж очень не хотелось варварам расставаться с добычей. Наверное, решили попытать удачу на следующий день: может, завтра Атимед подобреет и разрешит им поиграть с этим беленьким эльфийским цветочком.

Люди разбрелись по домам. Ливень выродился в косую морось. Я спустилась с камня и, тревожно оглядываясь, двинулась к пленнику.

Красавец блондин сидел под деревом, подтянув ноги к груди, чтобы прикрыть срам. Его голова была опущена, руки — связаны за спиной. Гребень свой он потерял. Коса растрепалась, и отдельные длинные пряди падали на лицо.

Услышав шаги, пленник поднял на меня взгляд. Вблизи он был еще прекраснее, чем казался издалека. От его красоты — волшебной, нечеловеческой — захватывало дух.