Ночные кошмары: Нарушения сна и как мы с ними живем наяву - Вернон Элис

Наше с ней знакомство длилось три года, но на то, чтобы избавиться от ощущения тревоги и недоверия, вызванных ее поведением, у меня ушло гораздо больше времени. В этом поведении не было ничего предосудительного или непристойного, но оно нанесло плохо поправимый ущерб. Насколько мне известно, ни у кого из школьного персонала ее поведение не вызывало вопросов. Я не виню никого из окружавших меня тогда взрослых; поначалу я и сама не замечала проблемы. Впрочем, полагаю, именно это простодушие и сделало меня ее главной мишенью. Несмотря ни на что, я все же начала медленный и мучительный процесс восстановления. И хотя в течение дня я о ней почти не думаю, во сне она продолжает меня пугать. Она – невидимая фигура, преследующая меня в сновидениях, тень, выплывающая из угла спальни, и живая твердая рука, сдавливающая мне шею, отчего я не могу пошевелиться. В этой книге я называю ее Мередит, от слова мара – так раньше называли ночного демона. По-моему, вполне подходящее имя.

Это был мой последний год в той школе, после я перешла в другую и там сдавала выпускные экзамены. В том возрасте мне уже не терпелось поскорее приступить к решению более сложных задач. Некоторые предметы меня очень расстраивали, английский – один из них. Столько всего предстояло прочитать и выучить, но семестр за семестром мы занимались тем, что разбирали прилагательные и существительные в выдуманном заявлении на застройку от совета графства. Иногда учителя проявляли милосердие: подсовывали мне старые номера The Guardian или рекомендовали книги и фильмы. Когда появилась Мередит и тоже стала так делать, я не придала этому значения, но теперь понимаю разницу: потрепанные газеты с колонкой о культуре мне давали без всяких условий, подношения же Мередит представляли сложную паутину тайных посланий и перспективу долгого неприятного разговора после школы.

Как на грех, дважды в неделю английский в расписании стоял последним, и она была в курсе, что до отправления автобуса у меня оставалось десять минут. Если я на него не успею, то придется ждать целый час, пока родители закончат работу и приедут за мной. Возможно, это совпадение, но почти в самом начале учебного года она пересадила нас, и я оказалась за самой дальней от двери партой. Поскольку в очереди на выход из класса я была последней, она могла встать в дверном проеме или окликнуть меня, не спеша выудить из своей сумки «Кэт Кидстон» новую книгу или фильм, который «вообще-то, для взрослых, но думаю, ты осилишь». Я видела, как за ее спиной, в коридоре, суетятся ученики, а потом образуется зловещая пустота. И я опять оставалась с ней наедине.

В этой классной комнате она жаловалась на свою беззащитность, а потом рассказывала мне о том, как ужасен мир, чтобы и я почувствовала то же самое. В учительской все ее осуждают, сетовала она. Друзья в конце концов всегда предают. Она часто говорила, что «делает это», потому что я на нее похожа. «Иногда даже страшно», – говорила она. Страшно кому? Да, мне нравились книги, но я любила и множество других вещей, которые ее не интересовали: астрономию, шахматы, комиксы «Люди Икс», девичьи музыкальные группы. Вряд ли между нами было много общего, но она что-то себе напридумывала и проецировала это на меня. Обнаруживая различия, она пыталась их устранить. К примеру, я носила длинную челку. Завивала ее кверху и фиксировала лаком так крепко, что друзья придумали игру: проверяли, сколько в ней удержится карандашей. Однажды Мередит пришла в класс с такой же прической, и я перестала делать ее. Она говорила, что естественные науки ее раздражают, делала вид, что ее вот-вот стошнит, когда я рассказывала о метеорном потоке или динозавре, недавно открытом учеными, и я замолкала. Она часто говорила мне, что жизнь ее гнетет, и, казалось, обрадовалась, когда я тоже перестала справляться с нагрузками: дала мне номер местного психотерапевта – теперь это нас объединяло.

Думая о Мередит, я чаще всего вспоминаю ощущение гнета при общении с ней. Она всегда вставала невероятно близко ко мне физически, и в эмоциональном плане я тоже была будто в западне. Она ясно дала понять мне – своей ученице-подростку, которую знала всего месяц, – что уязвима и что любая неприятность, любое предательство серьезно ее ранит. Когда у меня случается бессонница, я испытываю нечто вроде клаустрофобии: на меня давит пристальный взгляд Мередит, ее руки с острыми ногтями, груз ее эмоциональных проблем, которые я боюсь усугубить. Я вновь становлюсь робким подростком, похожим на маленького, пришпиленного к картонке жука, который не в силах убежать.

Большинство моих странных ночей так или иначе связаны с воспоминаниями о ней, поэтому я считаю нарушения сна прямым следствием того периода моей жизни. Но, как я покажу в следующих главах, все немного сложнее. Я называю ее Мередит не только с целью сохранить анонимность; то, с чем мне сейчас приходится иметь дело, довольно сильно отличается от той Мередит, какой она была в действительности. Как взрослый человек и как преподаватель, я теперь понимаю, что у нее было явное расстройство психики. Это не оправдывает ее обращения со мной, и все же я испытываю к ней что-то вроде жалости. Однако мои ночные кошмары просто чудовищны. Это порочный круг: каждый раз, когда я вижу Мередит, будь то во сне или в галлюцинациях, она становится все более пугающей. Затем воспоминание порождает нечто еще более неприятное, и так далее. Она олицетворяет все мои тревоги – когда меня беспокоит моя работа, страх что-то не успеть или семейные дела, мне снится страшный сон о Мередит, – но в своей основе мои кошмары тоже связаны с ней. Как сильно ни изменили ее образ мои парасомнии, основу многолетних проблем со сном заложили несколько реальных случаев.

Воспоминание о том, как я впервые столкнулась с Мередит, возникает в моих кошмарах довольно часто. Это был первый день учебного года, и я шла на урок через школьный двор. На другой стороне двора стояла учительница – молодая женщина, которую я раньше не видела. Я посмотрела на нее из чистого любопытства, как это, наверное, уже сделали десятки других учеников, но ее взгляд, брошенный на меня, был изучающим, пронзительным, почти отрепетированным. Помню, как я подумала: «Кто это и почему она так на меня смотрит?»

На мгновение мне стало не по себе. По прошествии времени можно сказать, что последовавшая за этим катастрофа была предрешена в те несколько секунд. Наша первая встреча показалась мне важной уже тогда, но в ретроспективе она приобретает почти мелодраматическую значимость. Чаще всего во сне я вижу такую картину: Мередит стоит неподвижно и молча смотрит на меня. При этом выражение ее лица может меняться: иногда ее глаза глядят на меня с мольбой, в другой раз они полны ярости. Временами она не просто буравит меня взглядом, а садится мне на грудь и душит или тянет за лодыжки с постели.

Я до сих пор не совсем понимаю, чего Мередит от меня хотела. Думаю, она и сама этого не знала. Возможно, сомневалась в правильности сделанного когда-то выбора и видела во мне посредника, который поможет ей вернуться в юность. Или ощущала себя одинокой, оторванной от мира и непонятой и хотела, чтобы кто-то еще испытал те же чувства. Но за той запомнившейся встречей последовал долгий период эмоциональных и психологических манипуляций, которые я теперь заново переживаю в своих снах.

Путь развития наших представлений о расстройствах сна увлекателен и извилист: в одних областях мы продвигаемся вперед, а в других – ретируемся в страхе и замешательстве. Чаще всего изучают, толкуют, а заодно недопонимают сновидения. На протяжении более чем тысячи лет их использовали в сюжетах художественных произведений, анализировали, восхваляли и демонизировали в замкнутом круге фантазий и рационального анализа.

Многие думают, что наши представления о сновидениях и явлениях, связанных со сном, развивались равномерно: от божественного вдохновения или сатанинского влияния, к коим их относили в Средневековье, до процесса, целиком и полностью относящегося к неврологии, в наши дни. Но все гораздо сложнее. Даже сегодня, с нашими знаниями о стадиях сна, фазе быстрого сна и мозговых волнах, есть люди, которые считают, что у сновидений космическое происхождение, а эпизоды паралича сна объясняют пришествием ангелов или инопланетян.