Зеркало Архимеда - Александрова Наталья Николаевна

Антон схватился за голову.

Это было выше его понимания.

Нужно было срочно доложить своему непосредственному начальнику – руководителю службы безопасности концерна… пускай он дальше сам разбирается… Но что-то подсказывало ему, что работы он лишится в самое ближайшее время.

Поезд давно подали, когда Лена прибежала на вокзал. Тянула до последнего, чтобы не маячить в зале ожидания. Город у них небольшой, все друг друга знают, вполне может ее кто-то увидеть и позвонить Максиму. А он примчится на вокзал, чтобы поскандалить. Ага, станет орать, в отпуск намылилась, значит, деньги у тебя есть? А жалкие двенадцать метров для меня жалеешь!

Совсем с катушек слетел, когда они развелись, да еще мамаша его подзуживает. Лена, конечно, неправильно поступила, когда ушла из квартиры. А что было делать, если застала Максима с посторонней девицей, можно сказать, тепленькими.

Она тогда прямо остолбенела, а эти двое и не смутились даже нисколько. Девица наглая такая, это, говорит, хорошо, что вы сами все узнали, а то Максим все колеблется, не может решиться. А я, говорит, ждать не могу, потому как беременность у меня шесть недель. И справку какую-то сует Лене под нос.

В общем, собрала Лена кое-какие вещи, да и убежала. Сначала у соседки тети Дуси переночевала, потом в общежитии у девчонок койка свободная нашлась.

С Максимом поговорить толком так и не удалось, он как отрезал: сама ушла – так и живи сама.

Вот как, значит…

И такой противный стал, что Лена и не жалела нисколько, когда на развод подавала. А у свекрови в суде знакомая оказалась, она так сделала, что их развели быстро.

Тут Лена опомнилась: а жить-то ей где? Когда замуж выходила, сменяли они ее комнату и их двушку на общую квартиру. Со свекровью, зато трехкомнатная. И вроде бы свекровь не очень ее и доставала – так, поворчит немножко, да и все…

Подняла Лена вопрос о разделе площади, такого наслушалась – мама не горюй! Тут мамаша с сыночком единым фронтом выступили. Максим все больше орал, а свекровь твердо так сказала, чтобы Лена и не мечтала квартиру эту делить. Меня, говорит, из этой квартиры только вперед ногами вынести можно.

Что делать? Подавала Лена документы в суд, да только там сразу сказали, что ничего у нее не выйдет, раз у свекрови всюду свои люди. Отношения с Максимом совсем испортились, он ее караулил возле работы и требовал, чтобы она выписалась.

Ребята-водители как-то его поучили маленько, когда он руки распускать начал, потому что пьяный был. Ну после этого он совсем озверел, возле автопарка, где Лена работает, больше не отирался, зато, если где встретит, – сразу скандал.

Поэтому она и боялась на вокзале долго торчать, чуть на поезд не опоздала.

Она долго бежала по перрону, вот наконец ее тринадцатый вагон (ой, не к добру!). Но что делать, если в последние несколько месяцев у нее сплошная черная полоса, никакого просвета.

Вагон был купейный, дешевых билетов не было. Возле двери в ее купе стояла женщина. Немолодая, одета скромно. Лицо круглое, улыбчивое, ямочки на щеках.

– Извините, – сказала она смущенно, – это у вас ведь восемнадцатое место?

– Ну да, – Лена взглянула на билет, – а в чем дело?

– Понимаете, – женщина придвинулась ближе и доверительно понизила голос, – у меня дочка в вашем купе, а я в соседнем, вместе билетов не достали. А нам обязательно надо вместе ночью быть, не могу ее одну оставить…

Лена помедлила с ответом, потому что из того купе раздавались мужские голоса. Все ясно, там компания разудалая, будут пить всю ночь, еще приставать начнут. А ей-то это зачем? Пускай с ними мучается тот, кто билет купил. В конце концов, эта тетя может сама с дочкой поменяться, к ней небось приставать не станут, возраст не тот…

– Вы извините меня… – женщина вступила прежде, чем Лена собралась отказать, – вы посмотрите на дочку мою и все поймете. Аринушка, девочка моя, иди сюда!

И на пороге купе появилась… нет, не девочка. Это была здоровенная девица с крупными, словно смазанными чертами лица и размытой улыбкой. Волосы у нее были взлохмаченные, щеки обвислые, и зубы, открывшиеся при улыбке, совершенно темные, как будто никогда не были знакомы с инструментами стоматолога. Из одежды на ней были широченные штаны – темные, в единорогах, и майка с Микки-Маусом. На ногах – сандалии размера сорокового.

– Мама, дай конфету! – сказала девица низким трубным голосом, и ее мать все поняла по Лениным глазам. – Дай мне конфету! Дай мне что-нибудь сладкое… что-нибудь сладенькое… я хочу сладенького! Хочу! Хочу! – Она сморщилась, словно собираясь заплакать.

– Вы видите… – сказала мать, – у нее развитие пятилетнего ребенка. Так что ночью лучше, чтобы я была рядом.

– Конечно-конечно! – заторопилась Лена. – Конечно, я с вами поменяюсь.

Аринушку, как звала ее мать, перевели в соседнее купе на Ленино место. В Ленином нынешнем купе было уже трое пассажиров – двое мужчин среднего возраста и потертого вида и тетка, сидевшая у окна с кошачьей переноской на коленях.

При виде Лены мужички заметно оживились, предложили пива или даже в ресторан сходить, но тетка мигом их утихомирила, строго рявкнув, чтобы сидели тихо, а не то она начальнику поезда пожалуется и их ссадят.

Из переноски раздался негодующий басовитый мяв, и тетка только вздохнула.

– К сестре едем на все лето, у нее дача на Карельском перешейке пустая стоит, Мурзику там хорошо будет. Только очень не любит он ездить…

Мурзик был сер, полосат и огромен, он заполнял собой всю переноску. Лена попыталась его погладить, он ее укусил легонько. И то сказать, животное нервничает, а тут еще она пристает. Его хозяйка сказала, что ее место верхнее, но чтобы Лена уступила, потому что с Мурзиком наверху ехать плохо. Лена согласилась.

Соседи их к тому времени ушли – в ресторан или покурить, так что Лена спокойно переоделась в новый спортивный костюм (купила взамен старого, который Максим с мамашей не отдали).

Они много вещей не отдали, после того, как Лена с одним чемоданом из квартиры сбежала. Ума хватило хоть документы забрать и мамины фотографии.

Соседка тетя Дуся сама к ним ходила, Максима стыдила, да он, по ее собственному выражению, удила закусил. Кое-что удалось все же забрать – куртку теплую на осень, сапоги зимние.

Девица его, жена будущая, только посмеивалась, а сама, по наблюдению тети Дуси, кое-что из Лениного носила. Ну Лене это надоело, пускай, сказала, подавятся. Из квартиры выписываться ни за что не буду! И тетя Дуся одобрила.

Когда узнали в автопарке Ленину невеселую ситуацию, начальник выписал ей премию, а Зинаида из бухгалтерии посоветовала недорогую съемную квартиру. Посторонние-то люди хорошо к ней отнеслись, а вот свои родственники…

Хотя какие они теперь родственники? Бывший муж и бывшая свекровь…

Сейчас Лена убрала под нижнее сиденье свою дорожную сумку, но подумала и вытащила паспорт с вложенной в него двухтысячной купюрой. Остальные деньги у нее были в кошельке, а кошелек – в кармашке сумки. А это так, на всякий случай, тетя Дуся советовала.

Денег немного, но все же… Паспорт она положила в потайной карман костюма, чтобы при себе был, добавила туда еще сложенный конверт с письмом и улеглась на верхнюю полку.

Поезд тронулся, соседи угомонились, а Лена, лежа на верхней полке, думала, как же дошла она до жизни такой, что совершенно не к кому обратиться за помощью. Подруг близких у нее нет, мама умерла пять лет назад…

Да если честно, то не были они с мамой особенно близки.

Отца Лена совсем не знала; лет в пять, когда они переехали в этот город, у нее появился отчим.

Муж матери был мужчина крупный, здоровый, с тяжелыми, большими руками, поначалу Лена его боялась.

Надо сказать, что этими руками Виктор мог делать очень многое – и по дому, и на дачном участке, и велосипед Лене починить, и в школе карнизы прибить. Но он все время молчал, говорила мать – упрекала его за то, что мало денег, за то, что торчит в этом провинциальном городе, еще много за что.