Госэкзамен - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

– Французы, впрочем, не лучше… – признал я со вздохом, – и неизвестно ещё, кто из них первым додумается сводить этих странствующих рыцарей в единые отряды! Ладно, неважно… нам первый удар отразить, а дальше много проще будет.

– Думаешь, не выдержат бритты длительной войны? – поинтересовался Корнейчуков. Я открыл было рот…

… и захлопнул, поражённый зрелищем. Лётное поле, весьма и весьма немаленькое, окружали празднично разодетые матабеле, вставая по периметру. Было их так много, что я невольно забеспокоился и покосился в сторону ангара.

– Торжественная встреча Высоких Гостей, – съёрничал Коля, но видно – пробрало и его. Вроде и сам сюрприз готовил, ан нет! Вот чего у африканцев не отнять, так это любви ко всяким танцам и шествиям, и умеют же, чорт возьми! Если не подходить к ним с зауженными европейскими мерками, и тем более не пытаться переделать их на свой манер, то остаётся только восхищаться!

– Веришь ли, – он зачем-то наклонился ко мне, хотя и так стоим почти впритирочку, – не только мои молодцы, но и из соседних селений пожаловали! Услышали, ну и…

Он усмехнулся этак по одесски, что я таки сразу понял, шо Коля поимел на этом свой не очень скромный гешефт! А с другой стороны… а где он не прав? Здесь и сейчас делается Политика, и если он смог вставить в наше уравнение вождей матабеле и поиметь на этом политический капитал, то честь ему и хвала!

С некоторым запозданием на лётное поле начали выходить вожди и старейшины, разодетые с необыкновенной пышностью. Шкур, перьев и всевозможных украшений на некоторых из них с таким избытком, что не считая лица, не видно и кусочка чёрной кожи!

Я не эксперт, но всё ж таки бытиё владельцем золотых и алмазных шахт, да совладение процветающей ювелирной фирмой приложило меня ворохом несколько разрозненных и специфических, но всё ж таки небезынтересных знаний. Золотые украшения на вождях собраны весьма эклектичные.

Украшениям от местных мастеров или скажем – европейских, я особо не удивился (трофеи!). А вот изделиям, перекликающимся стилистически с бенинской бронзой [33] или пуще того – с украшениями из гробниц Древнего Египта, поразился до самой глубины души!

Женский золотой медальон европейской работы на пожилом пузатом старейшине – это превратности войны и тот самый случай, когда охотник за сокровищами сам обогатил чью-то сокровищницу. Интересно, но в общем-то понятно, да и интерес несколько отстранённый, ибо для Африки это весьма рядовая обыденность.

А вот Египет или Бенин… Я поклялся себе, что выкуплю у вождей наиболее интересные образцы! Свободных денег у меня сейчас нет, но…

… что-нибудь придумаю! И совесть меня потом не загрызёт, потому что это – для музея Университета!

– … и дядю Фиму нужно будет предупредить, – бормочу тихохонько, – что для науки… А может, у него для науки средств экспроприировать?

– Чего ты сказал? – поинтересовался Коля.

– А… так, – отмахиваюсь, – гляди! Летят!

Придерживая шляпу левой рукой, Корнейчуков задрал голову ввысь, щурясь от солнечного света, льющегося в глаза. Воздушная армада, предводительствуемая Санькой, описала несколько кругов над лётным полем, усадьбой и деревней матабеле – всё так, как обговаривали ранее.

Взыскательный зритель, то бишь я, видел в этом представлении массу недостатков, над устранением которых придётся долго работать. Но то я…

… а остальные видели – силищу! Больше пятидесяти аэропланов, мать честная… Притом, что в недавней войне всего несколько штук натворили столько дел, что авиации зряшно приписывали едва ли не главенствующую роль.

А потом "Фениксы" начали садиться один за другим, выруливая к натянутым полотняным тентам, где уже суетятся белые и цветные обитатели усадьбы, хоть сколько-нибудь знакомые с техникой.

Санькин аэроплан коснулся короткой, подъеденной коровами травы, чуть скозлил при посадке и резво покатился к ангару. Псходелическая [34] раскраска братова "Феникса" вызвала тяжёлый ступор у почётного караула, вплоть до отвращающих знаков и явно выраженного желания сделать ноги. Останавливала разве что знаменитая гордость нгуни, да наше с Колей деловитое спокойствие.

Стоило Чижу спрыгнуть с крыла и сорвать пропотелый шлем с лица, как по рядам африканцев прокатилась волна облегчения, и только сейчас они кинулись подкатывать его аэроплан к ангару. Оцепление по краям лётного поля запоздало пустилось в пляс, что-то ритмично напевая и хлопая в ладоши.

– Коля! – заорал брат восторженно, распахивая объятия, – Сто лет тебя не видел! Всё, всё… хватит обнимашек, усцусь сейчас! Где…

– Вон там уборные, – давясь смехом от незамутнённой Санькиной простоты, показал плантатор, и брат, скинув реглан, потрусил в указанном направлении.

– А то Чижа не знаешь… – выразил я своё удивление непроходящему смеху Коли.

– Нет… не в этом дело! – замахал на меня руками плантатор, изображая ветряную мельницу при штормовом ветре, – Жаль, ты зулусский не знаешь!

Он снова заржал, и я не сразу добился ответа.

– Д-духи… – иская сквозь смех, сообщил Коля, – раскрасочка то… того, специфическая! А потом – Санька! Ну, ты вашу репутацию знаешь…

Я кивнул, поморщившись. Сомнительная слава существа не вполне земного, навеянная дурацкими книжонками, приносит немало докуки. Экзальтированные девицы, всякого рода теософские общества и медиумы, повадившиеся "вызывать" меня, а потом – от моего имени рассказывать всякую ересь о бытие в Холмах или того пуще – советовать что-либо в финансовых или сердечных вопросах, изрядно приелись, раздражая и вынуждая тратить деньги на судебные тяжбы.

– Вот… – выдохнул Коля и снова заржал, – Жаль, что ты зулусского не знаешь! Перевод без контекста и понимания местных реалий…

Он расстроено махнул рукой.

– Хотя… – задумался Корнейчуков явно о чём-то своём, – А, да! В общем – они ещё больше удостоверились, что вы не люди. Нечисть, но как бы это сказать…

– Полезная? – предположил я.

– Ну… я бы сказал – зловредная, – усмехнулся друг, – но отчасти полезная и прирученная. Мной.

– Х-хе… – вырвалось у меня, – неожиданно!

– Это кто тут нечисть? – вытирая руки поданным слугой полотенцем, заинтересовался подошедший Санька, услышавший только кусок беседы.

– Мы, – ответил я вместо Коли, – На взгляд нгуни.

– А-а… – брат даже не стал уточнять деталей, не меньше меня наевшись сомнительной славы. Покивав, он встал у аэроплана, пока подоспевший Ласточкин суетится с фотоаппаратом, делая снимки.

Санька, с улыбкой глядя в зрачок фотоаппарата, стоял перед аэропланом, а по обеим сторонам, торжественные и важные, пыжились белые специалисты. Потом он же с цветными и наконец – с ротой почётного караула… то бишь со сводным взводом из вождей и старейшин, старательно пучащих глаза и выстраивающихся вокруг брата согласно собственному табелю о рангах.

Постоянно извиняясь за опоздание, дико нервничающий Ласточкин сфотографировал наконец меня, и умчался встречать аэроплан Феликса.

– … замрите на несколько секунд! – донёсся до нас истошный вопль фотографа, – Ещё чуть… готово!

В стратегических местах у него расставлены три стационарные фотокамеры на массивных штативах, и фотограф-любитель мечется между ними, ныряя под чёрное покрывало и пытаясь командовать всем и вся. Впрочем, некоторые обладатели фотокамер ничуть не впечатлены попытками Ласточкина диктовать свою волю, шипеть и сверкать глазами.

Фотоаппарат в наличии у большинства белых и некоторых цветных работников усадьбы. Это, некоторым образом, показатель даже не доходов, а скорее статуса, заявка на принадлежность к эфемерному клубу людей творческих, тонких, высокохудожественных и чувствующих.

Большинство гордых владельцев фотографических аппаратов могут делать в лучшем случае сносные снимки для семейных альбомов. Из тех, что важны никак не художественной составляющей, а исключительно воспоминаниями для членов конкретной семьи.