Томас Невинсон - Мариас Хавьер

– Я находился тогда не в Испании, Берти. Поэтому не мог знать подробностей, и, скорее всего, об этом ничего не читал и ничего не слышал. Меня ведь официально признали умершим, помнишь? Это было твое распоряжение. И теперь я вряд ли хочу узнавать детали и забивать себе голову лишними ужасами – мне и своих достаточно. К тому же легко могу представить себе всю картину. Видел, что остается после взрыва таких устройств. – Я немного помолчал. – Пойми, даже если бы я был тогда в Испании, это бы мало что изменило. В те годы здесь совершалось столько терактов, что они стали восприниматься почти отстраненно. Сейчас их тоже устраивают, но реже, поэтому каждый лучше запоминается. Как и те, что были в Ольстере. Если ты решишь коснуться деталей, они, пожалуй, покажутся мне куда более жуткими, чем показались бы тогда. По прошествии времени мы, оценивая минувшие события, острее испытываем удивление и страх. Безмерно изумляемся и спрашиваем себя, как такое могло быть.

Но мои рассуждения мало интересовали Тупру. Он хотел, чтобы я наконец‐то взглянул на фотографии, уже давно снова лежавшие на столе. А еще он хотел, чтобы я сказал “да”, то есть согласился разоблачить одну из запечатленных на них женщин. По правде сказать, любопытство уже побеждало, и мне становилось все труднее отводить глаза от трех снимков, от трех этих лиц. Хотя, вполне возможно, там были не только лица, возможно, дам сфотографировали в полный рост, когда они шли по улице.

– Боевики из “Команды Барселона”, входившей в состав ЭТА, загрузили в багажник угнанной машины двести килограммов взрывчатки с таймером. Аммонал, бензин, клей, мыльные хлопья. Чтобы эффект был более разрушительным. Ничего нового. Машину оставили на парковке при торговом центре. Было несколько телефонных звонков – запоздалых и невнятных, которые не оставили времени на поиски. За десять – пятнадцать минут невозможно найти, скажем, пакет, спрятанный на весьма обширной территории. А звонившие не сочли нужным сообщить, что бомба заложена в автомобиль. Взрыв произвели в шестнадцать десять, в пятницу. Первый этаж парковки взлетел на воздух, появилась дыра диаметром пять метров, через которую вылетел огромный огненный шар, спаливший всех, кто по воле злой судьбы оказался у него на пути. Как говорили, взрывная смесь действовала почти как напалм, то есть прилипала к телам, имея температуру до трех тысяч градусов Цельсия. Из-за черного и густого дыма видимость была нулевой, и мало кто смог оттуда выбраться (большинство жертв – женщины).

“Они тоже погибли как скот, – молнией пронеслось у меня в голове, – в том числе пятеро детей и несколько мужчин”.

– Зажигательную смесь, прилипшую к телам, было невозможно отчистить и погасить. Некоторые тела просто обуглились. А еще, разумеется, люди задыхались от ядовитых газов – те, кого не настиг огонь. Все было сделано с предельной подлостью – о чем говорит выбор места, а также дня недели, часа, способа убийства и социального статуса предполагаемых жертв… И еще был расчет на безнаказанность.

– “Завидней жертвою убийства пасть…” Да, и в подобных обстоятельствах тоже. – Я вернул Тупре сокращенную и не очень точную цитату из “Макбета”, сразу подсказанную мне памятью.

– Они ничего этим не добились, совершенно ничего, заранее знали, что ничего не добьются, но все равно сделали, – продолжал Тупра, словно не услышав меня, а может, мой комментарий показался ему неуместным. Но на самом деле он его прекрасно услышал и поэтому добавил, жуя очередной кубик картошки: – Джордж, которому многое известно про ЭТА, сказал бы, что в голове у тех, кто задумал и исполнил теракт, царили восторг и упоение, но не было и намека на муки совести. Ни малейшего намека, по его мнению.

– Зато им удалось посеять ужас, что всегда и является главной целью.

– Да, люди чувствуют ужас. Ну и что дальше? Это ведь ни на шаг не продвигает дело террористов вперед. И вы, и они до сих пор остаетесь в той же точке – за десять лет ничего не переменилось. По существу ничего, ты согласен? Ничего, достойного анналов истории. Погибшие в тот день так и остаются погибшими, а их убийцы гниют в тюрьме. Те, кого поймали, хочу я сказать. И во время суда они раскаяния не выразили. Насколько мне известно, в тюрьмах члены ЭТА отмечают сидром и шампанским каждый очередной теракт, совершенный их соратниками, гуляющими на свободе.

– А тех, кто устроил теракт в “Гиперкоре”, судили? Что‐то у меня в памяти это не отложилось. Когда?

– В восемьдесят девятом.

– Я тогда еще считался покойником и был далеко отсюда. И чем кончилось дело?

– Были осуждены фактические исполнители, их вдохновитель, а также тогдашний лидер ЭТА Санти Потрос [14], если я не путаю имя. Каждому дали почти по восемьсот лет тюрьмы, но ты ведь знаешь, сколько они отсидят на самом деле. Подожди, тут у меня есть кое‐что еще. – Он достал из кармана пальто сложенный пополам листок и протянул мне: – Читай сам, я не сумею как следует произнести эти баскские имена.

Я увидел три имени, напечатанные на машинке, и, возможно, напечатал их тот самый Хорхе: Рафаэль Кариде, Доминго Троитиньо и Хосефа Эрнага. Последнее имя меня слегка удивило, хотя среди террористов женщины встречались нередко и порой даже занимали в организации ответственные посты. Так было и в Испании, и в Северной Ирландии, и в прочих местах (самому мне пришлось мимоходом иметь дело со знаменитой Долорс Прайс [15] – уже после ее выхода на свободу). Были они в Италии и Германии, не говоря уж про Советский Союз, Латинскую Америку и Ближний Восток, включая, само собой, Израиль, и повсюду отличались особой жестокостью. Служили женщины и в наших рядах, хотя мы были не террористами, а бичом для них или, лучше сказать, крепостной стеной и щитом от террора, потому что инициатива всегда исходила с той стороны.

– Хосефа Эрнага? Между прочим, только у нее одной баскская фамилия. Троитиньо – галисиец, да и Кариде, думаю, тоже. Неужели в такой теракт была замешана женщина?

В любом случае не хотелось в это верить, учитывая беспримерную жестокость операции. Я, как уже говорил, был воспитан в старых традициях, а хоть какой‐нибудь след от внушенного нам в детстве остается на всю жизнь. Да, я и сам сталкивался с тем, что женщины были причастны к жутким делам, но в первую очередь на стадии их подготовки и организации. И женщины, по моим наблюдениям, чаще чувствовали сомнения, или действовали осмотрительнее, или заранее испытывали угрызения совести и то, что прежде называлось “смешанными чувствами”. Некоторые из них шли до конца скорее потому, что были беззаветно преданы своим соратникам или идее, а может, это объяснялось не столько подлинными убеждениями, сколько желанием бросить вызов.

– Эрнага была одной из тех, кто помог подложить бомбу, то есть прямой исполнительницей. И я не понимаю, почему сегодня тебя это так удивляет. Сколько раз ты с такими имел дело и по крайней мере с одной даже переспал – или с двумя? – У Тупры была очень хорошая память, прямо ходячий архив. – Рядом с женщинами люди чувствуют себя в большей безопасности, но мы‐то с тобой знаем, что их доброта – миф, или по большей части миф. Доброта как общее их свойство, хочу я сказать. А также то, что они менее жестоки. Возможно, многие женщины действительно от природы не очень жестоки, зато они легко поддаются внушению и не особенно сопротивляются ему, ну а потом пути назад уже нет. Следовало бы формировать армии из специально обученных женщин: они тверды и упорны, а приняв решение, будут идти напролом. Вспомни хотя бы тех, что получили в свои руки власть. Вспомни про нашу несчастную и обожаемую Мэгги. Вспомни Анну Паукер, которую в свое время в ее стране тоже называли Железной леди [16].

– Понятия не имею, кто такая Анна Паукер.

– Значит, тебе надо подучиться, вместо того чтобы чахнуть здесь, понапрасну теряя столько времени, иначе в конце концов превратишься в овощ. Для нашей работы надо знать все, по возможности все. А в первую очередь следует читать книги по истории, потому что история дает нам важнейшие уроки, рекомендации и четкие наставления для каждого отдельного случая. Надо лишь отыскать там этот свой случай – среди всего того, что когда‐то уже произошло.