Ворон, каркни на счастье (СИ) - Разумовская Анастасия

— Не то слово, — хмыкнул Эйдэн озадачено.

А у меня на сердце пели весенние лягушки: Арман меня не предал. Просто он не расколдовался до конца. И это было логично с его стороны: ведь его принцесса — не я. Ну и хорошо. Разбудит свою Спящую Красавицу и снова станет человеком. Потому что если ты человек, то даже если тебя превратили в лягушку, ты всё равно останешься человеком.

Мы вышли из шатра. Всё вокруг было розовое из-за восхода солнца, и лиловые тени деревьев расчерчивали снег. Шакалы убирали свёрнутые шатры в повозку, двое из них направились к моему шатру. Кони, предвкушая бег, пряли ушами и шумно фыркали.

Я обернулась к Третьему ворону:

— Не могу больше ехать поперёк седла. У меня… всё ужасно болит.

Болело не всё, но приличные девочки некоторые части тела не называют вслух. Особенно при мужчинах.

— Хорошо. Посажу на круп, но тебе придётся держаца за меня, — согласился Эйдэн.

Эх, романтика!

— Может быть, у вас есть какой-то запасной мужской костюм? Я бы поехала верхом и…

Он шагнул назад, внимательно оглядел меня, заставив покраснеть, и осклабился:

— Ну, если ты подрастёшь немного… На локоть хотя бы.

— Эйдэн, — я придвинулась к нему и зашептала на ухо, — пожалуйста. Штаны можно подвернуть, а рубаху вы всё равно затягиваете поясом. Да и какая разница, что она излишне длинная? Ну будет мне по колено…

— Йд! Цэ рдардз барг.

Я обернулась и увидела, что к нам идёт Тэрлак. Второй ворон хмурил брови и выглядел недовольно. Эйдэн посмотрел на него и рассмеялся, пожал плечами. А потом бросил взгляд на мрачного Кариолана, расчёсывающего гриву своего чёрного коня в пяти шагах от нас.

— Кар, хоцешь взять свою невесту в своё седло? — вкрадчиво поинтересовался Третий ворон.

Мой жених обернулся, зелёные глаза сверкнули сердито.

— Станет женой, тогда возьму, — процедил он и неприязненно покосился на меня.

— Сынок, — вздохнул Тэрлак, — как бы тебе с таким отношением не нянчить цужое семя.

Я не сразу поняла смысл его слов, а, сообразив, поспешно отвернулась и прижала ладони к щекам. Обидно. Ужас просто! Дикари.

— Семя брата разве может быть цужим, Тэрлак? — заржал Эйдэн и резко перестал, поймав мой разгневанный, обиженный взгляд. Мне даже показалось, что в его узких глазах мелькнуло нечто вроде сожаления.

Конь Кариолана захрипел и попятился. Эйдэн подошёл к повозке, вытащил из неё холщовый мешок, а из мешка — свёрнутую одежду. И сапоги. Вернулся ко мне.

— Надевай.

— Ты хоцешь девицу одеть в мужцину? — удивился Тэрлак.

— Цужая вода горька, цужая невеста тяжела для моих рук. Пусть её держит седло.

Я вцепилась в штаны и осознала: я же вроде идиотка… Оглянулась на шатёр, но его уже собрали. Жалобно взглянула на Эйдэна. Тот подхватил меня на руки, посадил на низкую ветку сосны (вчера мужчины сидели на ней во время ужина) и бесстрастно принялся снимать мои сабо. Тэрлак отошёл и принялся о чём-то разговаривать с Кариоланом.

— Не надо, — тихо пискнула я. — Я сама…

— Терпи, — так же тихо приказал он.

Стянул панталоны, натянул штаны до колен, поднял меня, и его руки коснулись моих бёдер и пояса. Я зажмурилась. Меня нет. Нет. Совсем. Это не я. Почему я сразу не подумала о таких последствиях моей просьбы? Эйдэн скинул с меня юбку, а затем принялся затягивать ремень. Я слышала, как его дыхание вдруг сбилось, став хриплым и прерывистым.

— Сядь.

Не став спорить, я вновь опустилась на ветки. Эйдэн присел на корточки, надел на мои ноги гетры, затем натянул сапоги. Разгладил тульи по бёдрам, по ляжкам. Даже сквозь шерстяную ткань я почувствовала, что его руки дрожат. Ворон хрипло выдохнул, наклонился, поднял юбку со снега, скатал её. Вернулся к обозу, уложил в мешок (я запомнила в какой), а затем так же молча водрузил меня в седло. За шкирку бросил мне на колени подбежавшего Гарма. Пёсик естественно тут же тяпнул недружелюбную руку за пальцы и зарычал. Эйдэн единым прыжком запрыгнул на круп, обернулся и бросил зло:

— Скоро солнце сядет.

Мы выехали несколько минут спустя, серый жеребец Эйдэна скакал впереди. Третий ворон то и дело цокал, понукая его бежать быстрее, так что вскоре наши спутники отстали. Я спиной чувствовала, что мужчина зол, но не могла понять на что он злится. От этого стало как-то неуютно. А ведь сердиться надо было мне, это ведь надо мной они так пошло посмеивались. Ну, то есть, над Кариоланом, но мне было неприятно и оскорбительно вот такое слышать.

Ехать в седле оказалось намного приятнее. Гарм сидел впереди, поставив передние лапки на луку, я держала его одной рукой, и ворон тоже держал меня одной рукой.

Солнце уже выглянуло, снег зазолотился. Как же всё-таки здесь красиво! И эти горы, заснеженные, но не целиком, красновато-каменные, и редкие корявые сосны, и… И я вдруг подумала, что обижаться в такой прекрасный день — грех. Тем более, что у меня уже есть план побега, и скоро всё будет хорошо. А Кариолана не жалко… наверное.

Я откинулась на грудь Эйдэна, запрокинула голову:

— Ты злишься?

— Цто? — холодно переспросил ворон.

— Ты злишься, да? А на кого? На меня?

— Нет.

Он отвечал отрешённо и с каким-то непонятным раздражением.

— А на кого? Я же вижу, что ты злишься, но тут ты не прав. Понятно, что у вас, дикарей, всё иначе, но вот этот юмор про семя и…

Эйдэн прицокнул, а когда ответил, его голос прозвучал более весело:

— Забудь.

— Да, конечно, я уже забыла. Но меня расстраивает, что ты злишься, а я не понимаю на что… И что сказал Тэрлак, когда…

— Цужая вода горька, — перевёл ворон.

— В каком смысле?

— Если бы я был Кариоланом, и мою невесту другой ворон таскал бы в седле, будил и одевал, я бы его убил, — пояснил Эйдэн. — Кариолан ведёт себя как девоцка.

— Ну, его можно понять: он же считает меня сумасшедшей, а кому нравится возиться с безумцами?

— Женщины вообще не оцень разумны.

Я попыталась обернуться, чтобы высказать всё, что думаю по этому вопросу, но в седле это оказалось трудно сделать.

— Ты скацешь как куль с мукой. Надо с лошадью быть… — он затруднился с подбором слов, — как с женщиной.

— Это как? — хмыкнула я.

И тут он положил руки на мои бёдра.

— Носок вверх, пятку вниз. Лошадь вверх — ты привстала, она вниз — ты села. Поймай мелодию своего коня. Скацка это танец.

Его ладони наглядно продемонстрировали мне, что он имеет ввиду, чуть приподнимая мне бёдра и опуская.

— Спину распрями, не тяну узду — лошади неприятно. У неё в зубах металл, ей больно. Цуть-цуть направляй. Ноги — вот цто главное. Управляй лошадью ими, не уздой.

— Я поняла, ты не мог… ну… убрать руки? — пропыхтела я, благодаря небо, что ворон не видит моего лица.

— Зацем?

— Мне неудобно.

Эйдэн вдруг почти коснулся моих ушей губами и прошептал:

— Я волную тебя?

— Что ты име…

Он подул мне в ушко, и по телу побежали тысячи мурашек.

— Нет?

— Да, — я пихнула локтем назад, и даже куда-то попала. — Перестань.

А потом решилась, отпустила поводья и взяв его ладони, убрала их от бёдер. Эйдэн послушался. Помолчал с минуту и сказал на удивление довольным голосом:

— Пересядь.

— Что?

— Вперёд. Я сяду в седло. Пересядь на холку.

— Не буду, — сердито отозвалась я. — Мне удобнее…

— Пересядешь, кое-цто покажу.

— Может, это «кое-что» мне не понравится?

— Понравица.

Я привстала в стременах, испугалась, хотела сесть обратно, но Эйдэн перекинул меня вперёд, перескочил в седло, нагнулся и по очереди освободил мои ноги из стремян, а затем обнял меня снова за талию. На этот раз обеими руками. Ударил ногами бока лошади, посылая вперёд галопом, и снова зацокал. Та помчалась ветром.

Мы свернули по какой-то тропинке, и мне пришлось нагнуться, чтобы ветви сосен не расцарапали лицо, но небольшая сосновая рощица вскоре закончилась, я распрямилась. Ох, не нравятся мне реакции ворона! Что я такого сказала, что он вдруг расслабился и перестал злиться? Не то, чтобы я против добродушия, но мне бы понять мотивы. Неужели ему просто смешно из-за моего «да»? Дурацкое положение! Я повернула в его сторону лицо.