Твоя на один день (СИ) - Снегова Анна

Пока в груди разрастается что-то слишком сильное и жгучее, горячей, чем самое горячее драконье пламя. Когда я вижу, как моя девочка бредёт, будто во сне, туда, где нам суждено было встретиться с ней.

И я заворожён хрупкой грацией её движений.

Да… я сделаю всё, чтобы наша следующая встреча произошла безо всяких заклятий. Такой изысканный танец тела я хочу наблюдать без преград и незримых цепей на её теле, как сейчас. Это… упоительно.

Она сама не понимает своей красоты. Но прохожие мужчины сворачивают головы ей вслед.

И хорошо, что это всего лишь воспоминание. Потому что чувствую яростное желание свернуть им головы по-настоящему.

Но время течёт неумолимо. Усилием воли отрываю взгляд, залипший на грациозном движении плеч. На очертаниях округлых бёдер под тонким платьем. Это, пожалуй, уже слишком – возбуждаться так на воспоминание.

Время утекает. Сколько из нашего единственного драгоценного дня вместе мы уже потратили?

Я позволю себе ещё одно, всего одно воспоминание. И покину её душу. Достаточно для сонастройки. Поэтому я пытаюсь найти что-то особенное, что унесу с собой, когда мы расстанемся, и сделаю своим воспоминанием тоже…

Ну же, давай! Поделись со мной.

Я знаю, ты пережила многое. Вижу по глазам. По твёрдости взгляда. По этим отвратительным тряпкам, которые мне хочется содрать с тебя, чтобы они не уродовали твою красоту.

Покажи.

У каждого из нас в душе свои шрамы.

Наши потери и наша боль сделали нас теми, кто мы есть. Мне хочется знать, что – сделало тебя.

Глава 20

Глава 20

Меня швыряет куда-то в глубину.

Темно.

Драконий зрачок быстро адаптируется, и я с интересом осматриваюсь.

Что-то в этом духе я и подозревал. Но сейчас всё равно испытываю глубокий шок. И медленно вскипающую, клокочущую ярость.

Эта лачуга, в которой я оказался – с низким потолком, глиняными стенами из неровного кирпича, утоптанным земляным полом вообще без покрытия и крохотным окном… это даже не бедность.

Это немая и безысходная нищета. Безнадёжностью пропитан сам воздух в доме. Никогда, за все годы своих путешествий по Эридану, даже в самом глухом углу я не встречал ничего подобного.

Мне хочется запихать в глотку королям Саара все их богатства за то, что допускают такое.

Я миную первую комнатушку, где приютился колченогий стол, а к стенам прибиты полки с какой-то кухонной утварью, и попадаю во вторую.

Застываю как вкопанный на пороге.

Узкая постель, тощий тюфяк, из прорех которого торчит жёсткая солома. Под рваньём, которое у меня язык не повернётся назвать одеялом, спит девчушка лет трёх. Скорчившись клубком, подложив ладони под щёку. Рядом с ней свернулся ободранный серый кот.

А на самом краю постели сидит, сгорбившись и сцепив руки на коленях в замок до побелевших костяшек, девушка-подросток. Ей едва ли тринадцать-четырнадцать на вид. Только глаза выдают возраст этой тощей и угловатой девчонки, у которой острое плечо выпадает из выреза слишком большой для неё рубашки, явно не своей.

Глаза, которые уставились в пустоту перед собой, сверкают лихорадочным блеском на бледном, без единой кровинки лице. Плотно сжатые губы. Упрямства в лице - как на десять взрослых мужиков. Как же ты выжила в этом, моя Фери? Как не сломалась и пришла в мои руки такой – искренней и чистой?

Ты как цветок, с самыми нежными лепестками. Цветок на стальном стебле.

Мелкая девчонка, спящая рядом, очень на неё похожа. Думаю, сестра.

Она ворочается и что-то бормочет.

- Что? – немедленно вскидывается моя. Её голос, который наконец-то слышу, для меня как самая желанная музыка.

Девочка садится и трёт кулаком сонные глаза.

- Мама уже плишла?..

Огромные глаза Фери вспыхивают такой болью, что мне будто дали под дых без предупреждения.

- Спи.

- Я кушать хотю…

- Спи. Твой отец вернётся, я спрошу у него денег.

Машинально отмечаю это её «твой отец». Отцы у них, судя по всему, разные. В доме не видно присутствия кого-то ещё, тут вообще всего две крохотные клетушки вместо комнат. Ещё немного, и я задену головой потолок. Нечего и думать в таком месте расправлять крылья, проломишь стены и уронишь крышу на головы обитателям. Хотя, конечно, я прекрасно понимаю, что при всём желании моё присутствие здесь не способно изменить вообще ничего. Это ведь всего лишь воспоминание.

И в то же время оно так реалистично, что я не могу не ощущать себя полноправным участником событий. По крайней мере, свидетелем.

Что у тебя случилось, моя Феризен? Из-за чего ты хочешь плакать, но приказываешь себе не делать этого? Я вижу по твоим глазам. Они остались такими же говорящими у тебя, как в детстве – ты знала?

За окном раздаётся какой-то шум.

Фери резко выпрямляется и бледнеет ещё больше. Хотя, казалось бы, куда.

Срывается с места и кидается в дверной проём. Я едва успеваю отпрянуть. Инстинктивно, хоть и понимаю, что мы не можем коснуться друг друга здесь.

Иду за ней как привязанный.

Она бросается к кухонному столу. Хватает выщербленный, тупой нож на костяной рукояти. И прячет в рукав.

Из моей груди рвётся рычание.

Охватывает невыносимое желание крови. Я не знаю, чьей. Но тот, кто заставил так бояться эту бесстрашную девчонку, несомненно, заслуживает самого жестокого наказания. Думаю, ему очень сильно повезло, если к моему появлению в Сааре он уже сдох. И для него же лучше нам никогда не встречаться.

Скрип двери.

Фери вскидывается, как лань на водопое при виде хищника.

Смотрит мимо меня, сквозь меня.

Я медленно оборачиваюсь. Чтобы увидеть, как в дверь вваливается толстая пьяная свинья.

- Ну вот… похоронили…

Краснорожий ублюдок икает и приваливается плечом к стене, не удержав равновесия. В дом, где я не увидел ни единого следа хоть какой-нибудь еды, эта скотина умудряется явиться в дерьмо пьяной?

- Зря не пошла. Соседи судачили, что собственные дети мать не уважили в последний путь.

Теперь ясно.

Я мог бы и предугадать.

Наверное, ничто не сближает души лучше общих шрамов, да, моя Фери? Эти у нас одни на двоих.

В глазах девочки вспыхивает столько всего, что мне не хочется туда даже заглядывать. Думаю, это больше, чем я в состоянии вынести.

- Я… не могла. Просто не могла.

Свинья делает два нетвёрдых шага от порога.

Я напрягаюсь и невольно пытаюсь встать между ними. Но понимаю, что никак не могу повлиять на это воспоминание. Меня здесь нет. Я призрак. Я лишь эхо реального мира в пустом и покинутом доме, которое хранит своё прошлое.

- Есть что пожрать?

- Вы всё съели ещё утром со своими… приятелями, - выплёвывает ему в лицо презрительно девочка.

- Так ты что ж, не приготовила?

- Где бы я нашла, из чего? – огрызается она.

Существо, которое я не могу назвать мужчиной, смотрит на неё исподлобья зло и делает ещё шаг.

Клянусь, если он её тронул хотя бы пальцем, я найду его. Я достану его из-под земли, даже если на это мне понадобится потратить весь свой единственный день в Сааре. И подыхать он будет медленно.

Я знаю, что самого страшного с ней не произошло. Я ведь чувствовал её девственный запах там, в нашем сегодня, где этот невинный цветок упал в мои руки.

Но я знаю, что бывают и другие способы, которыми люди, убившие собственную душу и извалявшие её в грязи, пытаются сделать то же самое с другими. Чтобы самим было не так стыдно валяться там. Те, кто слабовольно лёг в уютную и тёплую жижу на дне ямы, больше всего ненавидят тех, кто карабкается по склонам, сдирая в кровь пальцы.

- Как мне надоело твоё нахальство! – заплетающимся пьяным языком бормочет боров. – Вечно пытаешься укусить руку, которая тебя кормит! Я терпел тебя, мерзкое отродье, все эти годы только ради твоей матери.

Только что он заработал себе ещё один смертный приговор.