Устал рождаться и умирать - Янь Мо

Глава 10

Благосклонность начальника района оборачивается почетной обязанностью возить его. Из-за непредвиденной беды ломаю переднюю ногу

Два дня я носился как сумасшедший по всему Гаоми. Гнев в душе понемногу улегся, хотелось есть и, чтобы утолить голод, пришлось щипать траву и грызть кору. Грубая пища заставила понять, что жизнь дикого осла нелегка. Воспоминания об ароматном сене тоже помогли вернуться к состоянию осла обычного, домашнего. И я потянулся к деревням, туда, где пахло человеком.

В полдень на окраине казенной деревни  [80] Таоцзяцунь я заметил под раскидистым гинкго  [81] расположившуюся на отдых повозку. В ноздри ударил густой аромат бобовых лепешек с рисовой соломой. Рядом с висевшей на дышле корзиной стояли, наслаждаясь едой, запряженные в повозку мулы.

К этим ублюдкам мулам – ну что это: не лошадь, не осел – я всегда относился с презрением, так и тянуло закусать их всех до смерти. Но сегодня драться не хотелось, хотелось лишь пробиться к корзине и с удовольствием перехватить вместе с ними настоящего корма, восстановить силы, затраченные на сумасшедшую беготню.

Я тихонько приближался, осторожно ступая, затаив дыхание и изо всех сил стараясь не зазвенеть колокольчиком. Этот колокольчик, который повесил мне на шею увечный герой войны, добавлял солидности, а иногда и неприятностей. Когда я мчался по дороге, его звон возвещал приближение героя-осла; но из-за него трудно было оторваться от преследователей.

И он все же зазвенел. Оба мула – а они были на голову выше меня – вскинули головы. Они сразу поняли, зачем я здесь, и стали угрожающе притопывать передними копытами и пофыркивать в мою сторону, предупреждая, что не стоит вторгаться на их территорию. Но как я мог отступить, когда замечательная еда – вот она, перед глазами! Я оценил обстановку: черный, что постарше, запряжен и напасть на меня у него вообще не получится, а тот, что помоложе, на длинной привязи, взнуздан, с путами на ногах и тоже особой опасности не представляет. Так что до корма добраться можно, нужно лишь увертываться от их зубов.

Раздраженным ржанием мулы пытались отпугнуть меня. Что беситесь, ублюдки черные, всем еды хватит, что вы все себе да себе! Нынче коммунизм на дворе, что мое – твое, а что твое – мое, чего тут делить. Улучив момент, я разинул рот и рванулся к корзине. Мулы ощерились, забрякали удила. Ах, вы кусаться, ублюдки, – ну, в этом я горазд, куда вам со мной мериться! Проглотив добытый корм, я хватанул запряженного мула, так что у него кусок уха отлетел на землю. Потом цапнул за шею молодого гаденыша, забив весь рот гривой. И пошло-поехало. С краем корзины в зубах я стремительно попятился. На меня бросился тот, что на привязи. Я высоко взбрыкнул задними ногами, одна нога повисла в воздухе, другая угодила ему прямо в нос. От боли тот сначала свалился на землю, а потом, зажмурившись, стал ходить кругами, пока совсем не запутался в вожжах. А я в это время торопливо уминал корм. Но все хорошее длится недолго: из одного из дворов, громко крича, выбежал возчик – синий кушак на поясе, бич в руке. Я жевал изо всех сил, а он летел на меня, размахивая бичом. Тот щелкал у него в руках и извивался, как змея. Кряжистый и кривоногий, так и должен выглядеть хороший возница, да и с бичом умело обращается. Дубина – не страшно, попробуй попади. А бич дело другое: крутится туда-сюда, поди увернись. Если кто им владеет искусно, злого жеребца уложить может. Своими глазами видел однажды, аж оторопь берет. Худо дело, бич все ближе. Хочешь не хочешь, надо давать деру. И я отскочил на безопасное расстояние, не спуская глаз с корзины. Возница за мной, я отбежал еще. Он остановился, я тоже, но продолжал коситься на корзину. Увидев, что мулы изранены, он принялся ругаться на чем свет стоит.

Мол, будь ружье, с одного выстрела положил бы меня. Ох, и повеселил же! «Иа, иа», – заревел я, в том смысле, что если бы не бич, я бы тебе голову прокусил. Он, похоже, понял, что я имел в виду, – видимо, догадался, что я и есть тот самый злой осел, что покусал уже немало людей. Он и бич не опускал, и ближе подходить не решался, а только оглядывался по сторонам, явно ища подмогу. Понятно: и побаивается, и поймать хочет.

Вдали показались рассыпавшиеся веером люди. По запаху я понял, что это гонявшиеся за мной все эти дни ополченцы. Наесться я успел лишь наполовину, но кус такого славного корма шел за десять, сил прибавилось, да и боевой дух окреп. Не выйдет у вас окружить меня, болваны двуногие.

И тут вдалеке на проселочной дороге показалась необычная квадратная штуковина травянисто-зеленого цвета. Она покачивалась из стороны в сторону, но двигалась с большой скоростью и поднимала клубы пыли. Теперь-то я знаю, что это был джип советской постройки. Теперь я много чего другого знаю – и «Ауди», и «Мерседесы», и «БМВ», и «Тойоты». Знаю даже про американские шаттлы и русские авианосцы. Но тогда я был ослом, ослом образца тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. По ровной дороге эта странная штуковина на четырех колесах с резиновыми шинами мчалась явно быстрее, но на пересеченной местности она мне не соперник. Как выразился когда-то Мо Янь, козел и на дерево залезть может, а ослу на гору забраться – раз плюнуть.

Для удобства повествования будем считать, будто в ту пору я уже знал, что такое советский джип. Я немного струхнул, но меня еще разбирало любопытство. И пока я колебался, ополченцы окружили меня, а подъехавший джип заблокировал мне дорогу. Он остановился в нескольких десятках метров, и из него выскочили трое. Впереди шел мой старый знакомый, тогда начальник района, а теперь уже уездный начальник. Прошло несколько лет, а он не очень изменился – даже одет вроде так же.

На уездного начальника Чэня я зла не держал. Сыграла свою роль и высокая похвала в мой адрес, она грела душу. Еще сблизило с ним то, что он когда-то торговал ослами. В общем, это был начальник уезда, душевно относившийся к ослам, и, доверяя ему, я ждал, когда он подойдет.

Уездный дал знак шедшим рядом остановиться и махнул ополченцам за моей спиной, которым не терпелось отличиться – схватить меня или убить, – чтобы они тоже не приближались. Оставшись один, поднял руку и с ласкающим слух свистом неспешно зашагал ко мне. Он был уже метрах в трех-пяти, когда я заметил в его руке поджаренную бобовую лепешку, от которой исходил чудный аромат. Знакомый мотивчик, что он насвистывал, исполнил меня нежной грусти. Внутреннее напряжение исчезло, мышцы расслабились. Появилось желание прислониться к этому человеку, дать ему погладить себя. Так он и подошел ко мне вплотную, правой рукой обнял за шею, а левой поднес мне ко рту лепешку. Когда эта рука освободилась, погладил меня по переносице и пробормотал:

– Эх, белокопытка, добрый ты осел; жаль вот, этого так и не поняли те, кто в ослах не разбирается. Ну а теперь ладно, пойдем со мной, научу тебя, как стать выдающимся, послушным и храбрым ослом, которого все будут любить!

Уездный велел ополченцам разойтись и отправил джип назад в город. Забрался на меня без седла, очень уверенно, уселся именно туда, где удобнее всего нести его. Вот уж действительно, и наездник хороший, и в ослах разбирается. А он похлопал меня по шее:

– Ну, пошел, приятель!

С тех пор я стал возить по просторам уезда начальника Чэня, этого поджарого, но пышущего энергией коммуниста. Прежде мои передвижения ограничивались самим Гаоми, а с уездным я побывал и на севере, на отмелях Бохая, и на юге – на месторождении железной руды Уляньшань; на западе добирался до бурных вод реки Мучжухэ, а на востоке – до Хуншитань, где с Желтого моря пахнет рыбой.

Славное это было времечко в моей ослиной жизни. Я забыл тогда про Симэнь Нао, забыл про связанных с ним людей и события, забыл даже про Лань Ляня, с которым меня связывали глубокие чувства. Наверное, как я потом вспоминал, причиной этому было подспудное ощущение «официальности» своего положения: ослы – они тоже благоговеют перед чиновной службой. То, как относился ко мне уездный Чэнь, до конца дней не забуду. Он собственноручно готовил мне корм, вычесывал, повязал на шею ленту с пятью красными помпонами, добавил красную шелковую кисть и на колокольчик.