Не открывайте глаза, профессор! (СИ) - Болейн Лея

— Как это — «с чего»?! С того, что наше обоюдное влечение действует ровно один лунный цикл, начиная с проведённой вместе ночи Болотника, а потом проходит. Разве не так?

— Кто тебе это сказал, дурында? Бабка нашептала? Нет такого, инстинкты зверя бунтуют всего одну ночь болотника — и только. Наведённое им влечение проходит под утро

— Как это?! — ошеломлённо забормотала я. — Как же это?! Но тогда… но тогда почему… почему вы стали меня искать?! Почему вы со мной? Почему я с вами?!

— А почему я не должен был тебя искать? — Мортенгейн приподнял меня и стал медленно насаживать на свой член, я застонала от ощущения распирающей нутро твёрдой бархатистой мужской плоти. Задрожала, протянула руку — и коснулась низа живота. Как же так… Это всё — не результат магического влечения?! Ист обманул меня? Обманулся сам, ошибся? Зачем Мортенгейну мне врать, ему-то как дуплишу лучше знать… Непохоже, что он врёт.

Не может этого быть.

Я не могу хотеть его сама по себе.

Хотеть… этого. Так сильно.

Мне без него физически плохо!

— Почему я не должен был тебя искать? — профессор мягко задвигался внутри, непривычно бережно, медленно, и я ещё могла адекватно воспринимать его слова, перевернувшие весь мой мир. — Я поступил с тобой мерзко, для дуплиша это позор. Юная невинная девчонка, человек… хоть и язва порядочная. Я же помнил, что ты этого тогда не хотела. И понимал, что ты будешь потом упираться и вредничать. Конечно, я хотел найти тебя, поговорить, может быть, помочь. Поблагодарить за помощь с гарпией, как-то компенсировать… бесценную потерю. Ну, я такой, не умею говорить красивые слова. А ты сама ко мне пришла. Что ж, это была приятная неожиданность. С тобой так хорошо, моя горячая девочка.

Выхухоль небесная, какой… какой ужас! Какой стыд!

— Пришла сама, раскомандовалась, — Мортенгейн прикусил мою шею. — Сама… Решила поиграть со мной. Ты потрясающая, Аманита.

— Потрясающая дура, — завершила я.

— Не без этого, конечно.

— Но вам же было плохо… плохо без меня! — жалко протянула я. — Это же всем было очевидно! Вы же были бледный и вообще как с похмелья!

— Интоксикация организма после столкновения с гарпией и её ядом, — пожал плечами Мортенгейн. — А тебе так хотелось, чтобы я страдал исключительно из-за тебя?!

Я попыталась высвободиться — хотелось мне только сбежать, хлопнув дверью. Куда там… Результатом моего демарша стало то, что Мортенгейн опрокинул меня-таки в свою любимую собачью позу. Волк паршивый! Он думает, что я похотливая развратница, а я…

…а я она и есть.

— Ну, если честно, я действительно страдал, — огорошил меня вдруг Мортенгейн. — Удивительно отзывчивая страстная вкусная девочка. Так хочется тебя обучить всему — самому. Так хочется снова почувствовать твой запах. Кто ты, моя затейница? Хочу назвать тебя по имени…

Он замолчал, ускоряя жадные толчки. Навалился на меня, поглаживая чувствительный до болезненности клитор так, как никогда раньше, словно решив наказать меня. За мгновение до оглушающе яркого оргазма вышел из меня, продолжая мять, гладить бёдра и поясницу.

— Профессор! — не выдержала я.

Изверг, а не профессор!

— Скажи «Вартайт». Это моё имя. Скажи, мы же сейчас не на лекции.

— Не могу!

Я и в самом деле не могла. Назвать его вот так, запросто, по имени, означало перейти на новую ступень. Он так меня сломает. Я действительно стану его любовницей, страдающей влюбленной дурочкой при ненужной, нелюбимой, но правильной жене и других многочисленных любовницах — а это совершенно не то будущее, которое мне нужно. Это путь в никуда.

Я больше не приду к нему.

Сегодня всё закончится, должно закончиться, потому что продолжать не имело ни малейшего смысла.

— Скажи «Вартайт, возьми меня», — продолжал профессор шептать мне на ухо, то поглаживая между ног, то влажными липкими пальцами бессовестно сжимая соски, не давая мне ускользнуть. Распалённое тело требовало продолжения… завершения. Мучительно требовало.

Безо всякой магии, будь она неладна.

— Пустите меня!

— Скажи.

— Пустите!

— «Вартайт, трахни меня». Ну же. Ты уже большая девочка, моя безымянная прекрасная химера. Не смущайся, позволь себе это сказать. Ну же.

— Уберите руки.

— А что дальше? Пойдёшь в свою комнату… ляжешь в кровать… будешь представлять меня и ласкать себя сама? Зачем? Уже поздно сопротивляться. Я никуда тебя не отпущу, ты же это сама понимаешь. Ни сейчас, ни после полнолуния. Струсишь и сбежишь из Храма — всё равно найду.

— Я человек. Вы нет. Мы не сможем… Не хочу!

— Хочешь.

— Вас хочу, — сдалась я, подаваясь бёдрами назад. — Но…

— Сейчас важно только это.

Внезапно его член, нисколько не опавший за несколько минут воздержания, ткнулся выше. Я мигом запаниковала.

— Не хочу!

— Скажи: «Вартайт, я хочу, но боюсь»

— Не надо!

— Надо. Скажи «Вартайт»

— Вартайт, пошёл ты в ж…

Я замолчала, глупо хлопая ресницами, а профессор тихонько рассмеялся.

— Ну, вот, сказала же. Не бойся. Больше я не сделаю тебе больно, обещаю. Расслабься. Хочу быть твоим первым везде.

«Не сделаю тебе больно. Только когда женюсь на другой», — с неожиданной тоской подумала я. И эта боль совершенно не имела отношения к той, которая была вызвана медленным осторожным проникновением между ягодиц. Словно маятник — вперёд, назад. Вперёд. Ещё…

Не было никакой магии, не было! Откуда же эта тяга, откуда мучительное влечение, дурнота, безумное облегчение при этих наших встречах? Почему? Влага между ног, головокружительная чувственная хмарь, его зубы, сжимающие кожу на плече — он везде меня прикусывал, в отличие от первой ночи почти не оставляя следов, но чувствительно.

Внезапно Мортимер зарычал, ускоряясь, тугие яйца шлёпали по моим ягодицам. Непристойно… ужасно непристойный звук, как и само действо. Лёгкий дискомфорт стал болезненным — я тихонько заскулила, но Мортенгейн неожиданно внятно сказал:

— По имени.

— Не так быстро… Вартайт. Вартайт!

— Постараюсь. Сейчас станет легче, девочка моя. Хочу кончить в тебя. Безумно хочу.

Распирающее давление члена стало ещё ощутимее — сперма выстрелила внутрь, пальцы профессора на моём клиторе чуть сжались — и я подавилась воздухом, чувствуя, как лопается напряжение моим же собственным запоздалым болезненным выстраданным оргазмом.

Горячее семя текло по бедру, Мортенгейн продолжал оставаться во мне.

— Вартайт… — шепнула я пересохшими губами. Попыталась сглотнуть — и не вышла. — Вартайт…

Он медленно высвободился, коснулся ягодицы. Погладил, прижался щекой к пояснице.

— Жива? Видишь, всё не так страшно, мышка. Какая же ты сладкая. Тесная…

— Ты судишь со своей позиции.

— Сейчас станет легче.

Его целительская магия окутала меня, как мягкое шерстяное покрывало. Боль отступила.

— Ты точно человек? — вдруг спросил он, а я поперхнулась.

— Уж не гарпия, перьев не наблюдается. И не пикси, по размерам не прохожу. И не…

— Если бы среди твоих предков были бы лафийцы… или…

Я оттолкнула его. Точнее, безуспешно попыталась оттолкнуть — проще было, кажется, скрутить кочергу узлом. Ну почему никто не собирается нападать на нас сейчас, чтобы прервать этот наш разговор?

— То что, профессор? Я не была бы для вас существом второго сорта? Вы женились бы на мне?

— Женился, — с умопомрачительной лёгкостью согласился Мортенгейн. — У меня есть обязательства перед семьёй, — его голос оказался неожиданно серьёзен, хотя при этом он продолжал поглаживать и целовать меня. — Это не пустой звук для меня, девочка. Мне будет очень плохо без тебя, если это тебя утешит. Как… жаль. Грэт Всемогущий!

— Эй! — я потрясла головой. — Во-первых, всё вы врёте, плевать вы на меня хотели. Не хотите же вы сказать, что влюбились в ту, которую ни разу не видели? Это слишком слащаво и романтично, я не поверю. А морок болотника длится одну ночь, сами сказали.

— Не всегда.