— Если вы хотите что-то знать, говорите напрямую. — буркнул Аттарок, отворачиваясь.
— На самом деле, меня и правда интересует один вопрос… — легко призналась Элеонора. — Скажите мне, почему в Ниоре с женщинами обращаются… Так?
— Как так? — приподнял бровь Аттарок.
— Как с вещью! — не выдержав, всплеснула руками целительница. — Не разрешают заниматься ничем, кроме работы по дому, заставляют рожать детей, словно какой-то скот, носить странную, закрытую одежду, выполнять все приказы мужчин! Нет, другие королевства тоже не без греха и до нашей родины, им, увы, очень далеко, но у вас это переходит всякие границы! Это же просто возмутительно!
Аттарок прищурился. В общем-то, подобное отношение таллистриек к ниорским порядкам давно не секрет. Обычно на подобные вопросы ниорцы отвечали просто оскорблением и призывами указать женщинам на их место. В другое время, быть может, он и сам бы просто грубо заткнул вздорную тётку. Но стоит ли поступать так сейчас? Если это, возможно, будет стоить жизни его людям?
— Думаю, вы это не поймёте. Лучше оставить эту тему— дипломатично ответил владыка пустыни.
— О нет, так легко вы не отделаетесь, Ваше Величество. — поджала губы Элеонора. — Завтра, возможно, нам предстоит умереть в битве, так что прошу вас, имейте смелость хотя бы не уходить от ответа сейчас!
Король Ниоры медленно поднялся из-за стола, разминаясь. А затем подошёл к соседней бойнице, тяжело вздохнув. Меньше всего он любил признаваться в слабости, и эту линию, в целом, поддерживала вся Ниора. Но, если так, подумать, много ли это значит перед лицом смерти?
Ты не сможешь улыбнуться смерти в лицо, если не способен даже признаться в собственных недостатках.
— Это вопрос выживания. — негромко сказал король. — Об этом не говорят открыто, но пустыня - крайне опасное место. Каждый караван несёт большие потери, пробиваясь через пески и местных тварей к другим королевствам. И это не говоря про пыль, жажду и беспощадное солнце. Дерева, подходящего для строительства морского флота, у нас не растёт, поэтому корабли идут на вес платины. Мне пришлось отобрать всё, кроме совсем уже дырявых лодок, чтобы хотя бы половина армии смогла уйти морем.
Аттарок на мгновение замолчал, вздохнув.
— Мы приспособились, конечно, но потери остаются велики. Поэтому у нас разрешено многожёнство: больше половины мужчин просто гибнет. Женщин приходится держаться в строгости ради их собственного выживания. Закрытые одежды защищают от песка и ядовитых насекомых: укус даже маленького пустынного паука или скорпиона может легко убить. Многие города не имеют нормальных стен, потому что негде добыть камень или дерево для построек. Мы делаем кирпичи из песка, но они недолговечны и плохо подходят для защитных сооружений. Поэтому женщинам лучше оставаться дома: так больше их выживет, больше детей они родят, больше воинов…
— Больше воинов умрут, охраняя караваны. — мрачно закончила Элеонора.
Владыка пустыни пожал плечами.
— Торговлю не зря называют кровью королевств. Если её не будет, будет ещё хуже.
— Выходит, проблема в условиях жизни. В самой земле. Но леса Таллистрии тоже не самое безопасное место, и всё же… — задумчиво протянула целительница.
— И поэтому ваши охотницы считаются одними из лучших егерей в королевствах. — кивнул Аттарок. — Но это простая математика: один мужчина может сделать детей с десятком женщин, в то время как одна женщина не может понести десять детей от десяти мужчин. Если бы не аномалия Таллистрии, у вас были бы схожие порядки.
— Не могу сказать, что мне больше нравится ваш шовинизм от того, что он имеет под собой разумные обоснования. — проворчала Элеонора.
— Прямо сейчас мой шовинизм призывает меня заткнуть вас, но я же этого не делаю! — фыркнул Аттарок. — Цените мою вежливость. Ну, или глубину моего падения по меркам Ниоры…
Элеонора рассмеялась звонким, чистым смехом, и её смеху вторил гулкий, раскатистый хохот короля Ниоры.
Лёд тронулся, и слова потекли рекой. Они разговаривали обо всём до самой ночи: словно тонкая нить ещё не дружбы, но боевого братства в преддверии боя связала двух столь разных людей с противоположными убеждениями. Однако вскоре после полуночи Аттарок внезапно оборвал себя на полуслове, прислушиваясь к чему-то.
— Кто-то из моих людей идёт к вашим. — мрачно сказал он. — Я должен проверить.
Бдительность короля оказалась ненапрасной: один из солдат пустынников, украдкой в тени направлялся к баракам целительниц. Однако совершенно внезапно для него, тёмная фигура закованного в латы короля неожиданно нависла над ним, приподнимая незадачливого приключенца за шкирку:
— Ты куда это собрался? — прошипел Аттарок.
— Милорд? — удивлённо узнал короля солдат.
— Он самый. Что ты тут делаешь среди ночи? — требовательно спросил король.
— Ну, я думал, раз уж мы завтра всё равно умираем, может, похитить одну из целительниц на ночь. Выживем, сделаю второй женой… — смущённо признался пустынник.
— Марш спать и, чтобы я тебя здесь больше не видел. — процедил король, отпуская подчинённого.
Солдата, как ветром сдуло.
Король вернулся в комнату барбакана и ответил, глядя на вопросительный взгляд Элеоноры:
— Один из солдат хотел обзавестись новой женой. Знаете, есть такая традиция в Ниоре, связанная с похищением…
— Отвратительная традиция. Но я наслышана. — хмыкнула женщина.
В дальнейшие ночные часы Аттароку приходилось отлучаться ещё с десяток раз. И в очередной раз вернувшись после последовательного, долгого убеждения сразу нескольких солдат в неправильности их действий, король внезапно обнаружил, что его собеседница сладко спит, опустившись на стол. В этот момент почти незаметные морщины на её лице словно бы разгладились, делая женщину моложе.
Пустынник вздохнул и снял с себя плащ, бережно укрывая женщину, на плечах которой была их мистическая защита. Сам он не собирался спать до самого конца.
Однако король Ниоры был не единственным, кто не спал этой ночью. Глубоким вечером у ныне пустующего главного храма Отца в королевском квартале, в самом центре Кордигарда, был всего один посетитель: Этериас Инвиктус, верховный иерарх и глава объединённой церкви.
Люди считали, что его святейшество отправился проводить всенощное бдение: молиться, прося их Отца и Создателя даровать праведным силам победу.
Однако молодой маг стоял в центре храма, прямо на семилучевой звезде, что олицетворяла семь великих стихий, перед статуей своего бога, что изображала умудрённого, бородатого старика без единой морщины: именно в таком облике, как гласила молва, Отец любил представать перед людьми в былые времена.
Верховный иерарх стоял перед бесстрастной, безжизненной статуей, в которой он ещё мог почувствовать дыхание силы своего бога: и не мог заставить себя опуститься на колени в молитве.
