Повелитель огня (СИ) - Опсокополос Алексис

Если считать, что я пришёл в себя в первое же утро после пленения, а не провалялся в темнице перед этим пару дней без сознания, то шли уже третьи сутки моего пребывания в камере. За всё это время меня ни разу не покормили — как и обещал Лютогост. Свежей воды тоже не принесли, но та, что была в ведре изначально, пока ещё не пропала, хотя дело уже шло к тому — едва заметный неприятный привкус у неё уже появился. Но пока ещё её можно было пить. И мыть ею овощи.

Вообще, было забавно наблюдать за тем, как Лютогост пытается мне мстить. Я и раньше замечал, что этот парень не особо умный, но теперь я в этом убедился окончательно. Морить пленника голодом, забрасывая его при этом овощами, пусть и гнилыми — это надо было додуматься. Разумеется, столько гнили, чтобы бросать её в меня изо дня в день, не нашлось, и уже на вторые сутки среди овощей стали попадались слегка подгнившие, а иногда и вообще нормальные.

Поняв, что тюремщики меня побаиваются — как самый первый, так и те, что заступали потом на смену — я велел пригодные в пищу овощи бросать не к нужнику, а в другой угол. Так потихоньку у меня накопился неприкосновенный запас вегана. Поклонником сырого лука в чистом виде я не был, а вот репа и брюква вполне подходили, чтобы утолить голод. Иногда попадалась морковка — это вообще было здорово.

А ещё я пытался подкупить каждого тюремщика, что заступал на смену. Не то чтобы особо рассчитывал на успех, но почему бы и нет? Времени у меня было много, почему бы и не попробовать? Что я терял в случае неудачи?

Однако ожидаемо ничего не вышло. Одно дело — не выполнить приказ господина и бросать в сторону гнилые овощи, и совсем другое — помочь бежать пленнику. Один тюремщик, правда, заинтересовался, но когда узнал, что рассчитаться за свободу я могу лишь золотыми перстнем и браслетом, быстро утратил интерес к моему предложению.

В принципе понять его было можно — княжеские перстень и браслет довольно сложно сбыть по хорошей цене и не вызвать подозрений. Разве что переплавить. Но, возможно, в виде лома мои украшения стоили совсем мало — недостаточно для того, чтобы идти на такой риск.

Так как никаких других развлечений, кроме как спать, уговаривать тюремщиков да грызть овощи, у меня не было, я отмыл очередную морковь, устроился с ней на лавке и приготовился похрустеть. Но даже не успел поднести кладезь витамина А ко рту, как из коридора донёсся шум. Кто-то очень быстро шёл, громко цокая каблуками по каменному полу, и разговаривал во весь голос. Сначала я не мог разобрать слов, но по мере приближения говоривших получилось это сделать.

— Тебе туда нельзя, госпожа! — взволнованно верещал тюремщик.

— Мне можно всё! — уверенно отвечал ему звонкий женский голос.

— Но, госпожа!

— Уйди с дороги!

— Госпожа!

— Пошёл вон!

После этой фразы я увидел говорившую — Ясну. Она подошла к решётке, или даже не подошла — подлетела. Взволнованная, напряжённая и очень злая. На правом плече у неё висела большая холщовая котомка. Княжна посмотрела на меня, покачала головой и негромко, буквально себе под нос, произнесла:

— Какой позор.

— Госпожа, ты не можешь здесь находиться, — продолжил свою унылую песню подошедший тюремщик. — Я буду вынужден доложить о твоём приходе господину.

— Беги! — отмахнулась Ясна. — Докладывай! Чего стоишь?

— Я не могу оставить пленника, — уже чуть ли не плакал тюремщик. — Я доложу, когда моя смена закончится. А сейчас я должен быть здесь.

— Сейчас ты должен заткнуться и отойти! — мрачно произнесла княжна и бросила такой грозный взгляд на тюремщика, что бедняга поспешил повиноваться.

И откуда только взялось у этой девчонки столько смелости и жёсткости, ей ведь лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Впрочем, в старину люди намного раньше становились взрослыми, поэтому особо удивляться не стоило.

— Как ты, Владимир? — обратилась ко мне Ясна, забыв про тюремщика. — Ты ранен?

— Нет, — ответил я. — Получил несколько ушибов, когда упал на камни, но это не считается. Как ты сама? Как Звана? Как Любомир Чеславович?

— Со мной и Званушкой всё хорошо, — сказала княжна, сделала небольшую паузу и добавила упавшим голосом: — А про батюшку мне ничего не известно. Надеюсь, он жив.

— А ты можешь мне объяснить, что вообще произошло? — спросил я. — Если, конечно, об этом не запрещено говорить.

— Не запрещено. На нас напали чермяне.

— Это ваши враги?

— До вчерашнего дня я думала, что нет. Браноборский князь Станислав и мой батюшка — союзники князя Станимира. Мы не воевали с чермянами.

— Но почему тогда они на вас напали? — удивился я.

— Не знаю, — Ясна вздохнула и пожала плечами. — Батюшка как-то говорил, что Станислав держит на него обиду, но я никогда не думала, что она настолько сильная, чтобы из-за неё сделать вот это всё.

— Много людей погибло?

— Не очень. Воеводы и почти все дружинники предали отца. Дрались только самые верные.

Ясна снова вздохнула и замолчала, было видно, что ей с большим трудом даются эти слова. Через некоторое время она продолжила рассказывать:

— Мне сначала сказали, что ты сбежал, а сегодня утром я случайно узнала от слуг, что тебя бросили в темницу. Это ужасно, Владимир, так нельзя поступать с аманатами, это позор. Я поговорю с Лютогостом и заставлю его просить Станислава о твоём освобождении.

— Не стоит, — сказал я. — Не для того они меня сюда заперли, чтобы отпускать.

— Они не имеют права так с тобой поступать! Ты аманат! Если они боятся, что ты сбежишь, то должны запереть тебя в башне и обеспечить достойные условия. А вот так нельзя. Это позор!

Мне было приятно, что эта милая девушка так за меня переживает, и я не стал её расстраивать и говорить, что её брат, скорее всего, и был инициатором заключения меня в темницу вместо башни.

— А почему здесь так воняет? — неожиданно сменила тему княжна. — Что это за запах?

— Не обращай внимания, сегодня обещали прибраться, — соврал я.

— А как тебя кормят?

— Отлично. Хорошая здоровая пища: много витаминов, клетчатки.

— Чего много? — переспросила Ясна.

— Овощей много дают, — пояснил я. — Прям как знали, что я их очень люблю.

— А я не знала про овощи, — заметно расстроившись, произнесла девушка. — Я тебе окорок принесла и сало.

— Очень даже правильно сделала, — сказал я, улыбнувшись. — У них здесь окорок не очень вкусный.

Ясна тоже улыбнулась, поняв, что я пошутил, и протянула мне котомку, просунув её сквозь прутья решётки. Та оказалась довольно тяжёлой. Я поблагодарил девушку, отнёс передачу на свою лавку, вернулся к решётке и спросил:

— А вообще в целом как ситуация в городе? Захватчики ничего ужасного не вытворяют?

— В городе всё как и раньше, — ответила Ясна. — Чермяне никого не трогают. Только посты на всех воротах усилили и патрули по улицам ходят. Но я же тебе сказала, воеводы предали отца, поэтому патрули наполовину состоят из наших дружинников. Горожан никто не трогает.

— Это хорошо, — сказал я.

— Хорошо, — согласилась княжна. — Но очень обидно, что воеводы так поступили. Батюшка всегда был добр и справедлив ко всем. Он не заслужил предательства.

— Так всегда, Ясна. Предают в основном добрых и хороших. Плохих и злых не предают — их боятся.

— И Лютогост…

Девушка хотела что-то сказать, но снова замолчала. Её можно было понять — сложно принять тот факт, что твой родной брат — предатель, что он пошёл против отца и прислуживает врагу. Нужно было закруглять тему предательства, и я сказал:

— Как бы тебе ни было сейчас тяжело, надо держаться. Не забывай, на тебе Звана, ей сейчас особенно нужна поддержка. Она в силу возраста сильнее всех переживает за отца.

Ясна кивнула, соглашаясь со мной, и произнесла:

— Сейчас я пытаюсь выяснить, что с батюшкой. Надеюсь, он жив, и его тоже держат в темнице. Если это так, то буду пытаться его вызволить, отправлюсь к князю Станимиру на поклон, буду его просить о помощи, поеду к дяде Велигору — брату матушки, попрошу его помочь. А если…