Ключ к счастью попаданки (СИ) - Машкина Светлана

— Не желаю и не шатаю, — вздохнула я. — Просто я не хочу замуж.

— Вообще?

— Хорошо бы вообще, но, главное, от Саввы подальше.

— Что там с камнями, кстати?

— Они их сами насобирали — хотели нас с Феней и дедом закидать. Меня как блудницу, ну а остальных — за компанию. Только ваша опека и спасла, — жалостливо всхлипнула я.

— Староста не побоялся самосуда? — поразился граф.

— Вы у него спросите. Но возле нашего дома его тогда не было.

Граф задумчиво покачал головой и сменил тему.

— Так чем, говоришь, ты будешь торговать? Хотел бы попробовать.

— Правда? — обрадовалась я.

Это же самый лучший вариант развития событий! Допустим, граф попробует сыры, и они ему понравятся. Тогда я смогу предложить свою продукцию и другим аристократам. Граф сделает мне рекламу, я, в свою очередь, не упущу момент и стану торговать не в деревенской лавке за медяшку, а в городе, за нормальные деньги.

Какая жалость, что дома у меня не осталось ни кусочка угощения. Всё, что было, мы с Феней отвезли в храм. Что же я такая не предусмотрительная-то?

— Ваше сиятельство, я с радостью предложу вам свой продукт, как только приготовлю новую партию, — обрадовалась я. — Вы так добры, что согласились попробовать!

— Решились, ты хотела сказать! — засмеялся граф. — Ульна, то, что благословили боги, не может быть плохим или вредным, не может вызвать болезни или ещё какие-либо страдания. Возможно — твои сыры окажутся невкусными, слишком необычными или несколько неприятными. В любом случае я ничем не рискую. В отличии от тебя, да?

Я кивнула. Конечно — да! Я уже вложила в них все вырученные деньги, разве что дрова успела купить. Заготавливать я их не умею всё равно, дед мне помочь не может, так что пришлось оставшиеся деньги потратить на будущее зимнее отопление.

Но ничего! Зато теперь у меня на заднем дворе целая поленница, а в кухне аж два чугунка с подкисающим молоком.

— Если позволите, то через три дня я привезу вам свой товар.

— Вези. Моя мать большая любительница экзотики и, кстати, молоко её тоже не пугает. Ей из села через день по большому кувшину привозят, самое хорошее и свежее.

Не обопьётся она кувшином через день? Графиня что, питается одним молоком?

Граф отправился по своим делам, а я, счастливая и весёлая, поспешила домой.

Как же я сегодня устала! Трудный был день. Зато сейчас поужинаю и упаду спать — вот оно, деревенское моё счастье.

Дом встретил меня взбаламученным перепуганным птичьим гомоном. Гуси уже вернулись с речки, и теперь носились по двору вместе с курами и цыплятами разных возрастов. Я испуганно схватилась за хворостину — надо их разделить, как бы малышей не подавили. Зря я сразу не попросила деда зарезать тех двух самых крупных гусаков, которых дала вдова. Уж они-то точно давно годны на жаркое.

Стараясь не суетиться и пугать птицу ещё больше, я разделила всех на две группы. Что-то не вижу этих гусаков, неужели до сих пор на речке? Скоро стемнеет, в такое время вся животинка стремится оказаться в безопасном и сытном месте.

В дом я заходить не стала — побежала к реке. Там не было никого, кроме припозднившегося рыбака, закидывающего удочку в камышах.

Возвращалась, еле волоча ноги — как же я устала. А ещё в моём мире считают, что деревенский труд и воздух полезен для здоровья. Охотно верю — если ты приезжаешь сюда раз в неделю и не поднимаешь ничего, тяжелее ложки.

Пошатываясь, вошла в дом, зажгла лучину и вскрикнула.

Погром получился знатный. Всё, что можно было уронить — уронили. Разбить — разбили. Разлить — разлили. В белых молочных лужах яркими тряпками валялись мои вещи. Сарафаны, платья, сорочки, обувь — то, что я не стала продавать и приберегла для себя. Пол усыпан осколками посуды, мукой, залит мёдом. Даже два моих самых больших чугунка, в которых я готовила сыр, были разбиты. Рядом лежал колун, вероятно, именно им и стучали по пузатым бокам чугунков.

Я села на пол и заплакала.

В тот вечер испытания для меня не закончились — ночью загорелась поленница. Молясь на ходу великим богам, чтобы огонь не перекинулся на соседей, всем селом нам удалось его потушить.

Глава 37

Более-менее я пришла в себя только к обеду следующего дня. После пережитой ночи болела каждая мышца, каждая косточка в моём тщедушном теле ныла и умоляла о покое. Ещё очень хотелось пореветь, хорошенько так, сутки-другие, завывая и растирая по лицу слёзы.

— Великие боги, где же я вас прогневила? — причитала я, сидя на лавке. — Всё, всё пропало!

Вдруг вспомнилась цитата из старого фильма. Как же он назывался? Не важно. Был там потрясающе обаятельный герой, этакий красавец-мошенник, вспоминая которого, я невольно заулыбалась.

— Шеф, всё пропало, всё пропало! — хихикнула я. — Гипс снимают, клиент уезжает!

А я-то чего сижу? Гипса нет, клиентов пока тоже, плачь — не плачь, надо жить дальше.

Постанывая, как старушка, прижимая руку к ноющей тихой болью пояснице (последствие десятков вёдер воды, выплеснутых ночью на горящую поленницу), я поплелась к соседям. Для начала мне нужна информация, постараюсь выяснить, кто и за что мне так безжалостно мстит.

Соседи обедали. За столом сидела вся семья, дети весело работали ложками, уплетая наваристую похлёбку. Данка, молодец какая, уже и еду успела приготовить. А ведь ночью тушила мои дрова вместе со всеми.

Степ выслушал мои вопросы, сыто хрюкнул, облизал жирные губы:

— Нет, Улька, не видели мы ничего.

— Ульна, — исправила я.

— Чё к словам цепляешься? — удивилась Данка, накладывая добавки старшему. — Хоть горшком назови — только в печку не ставь! Мы вчера днём как ушли за орехами, так только к темноте и вернулись. Далеко забрели, грибную полянку нашли большую — не оставлять же. Видишь, вон, в печи томятся.

В печь я, конечно, заглядывать не стала. Без приглашения открывать заслонку чужой печи — здесь всё равно, что лазить по чужим кастрюлям. Неприлично и нагло.

— Когда уходили в лес, никого не видели?

— У тебя во дворе, что ли? Нет, не видели. Слыхали только, как петух твой орёт.

— А ночью? Не заметили, кто заходил ко мне во двор?

Поленница находилась за домом, чтобы до неё добраться, надо либо войти через калитку и обойти дом, либо прийти к соседям и перелезть через чахлый плетень. В первом случае я должна была хоть что-то услышать, во втором без вариантов — на ту сторону в доме выходит глухая стена без окон.

Вчера я вернулась усталой, измотанной, расстроилась и наревелась от погрома, да так и заснула на лавке. Спала некрепко, потому что была на взводе и голодная. Но всё равно не услышала поджигателя.

Остаток дня я мыла, тёрла, драила, чистила. Пусть у меня теперь ничего нет, пусть я начну всё сначала, но надо же хоть с чего-то начинать.

Ближе к вечеру пришли Пекас и Феня.

— Да что ты будешь делать! — простонал дед, оглядывая мою пустую уже довольно чистую горницу. — Улька! Неладная твоя душа! Опять всё хозяйство разорила!

Дед схватился за голову и застонал. Мне даже его жалко стало, что я такая непутёвая получилась. Единственная внучка — и со всех сторон неудачница. Ни тебе мужа нормального завести, ни тебе хозяйство поднять.

Себя тоже стало жалко, я опустилась на лавку и жалобно заныла:

— Деда… Деда, я не виновата, правда. Это не я.

Феня плюхнулась на лавку рядом со мной, обняла за плечи, погладила по голове, нежно похлопала по спине, успокаивая.

Плакать захотелось ещё больше.

— Пекас, не греши, — тихо попросила Феня. — Разве же она чего натворила? Ничего. Если злые люди великих богов не боятся, да чёрные дела делают — так им и отвечать. Помочь надо Ульне, а не шпынять девку. Уж без того мы делов наделали, пока росла.

— Чем? Как? — рассердился дед. — Помочь! Помочь мы можем, да кабы так просто было. С нашей девкой не знаешь, чего завтра ждать.

Наверное, ему надо было найти виновного во всём, что произошло. Иначе совсем обидно получалось — хозяйство разорено, а виноватых нет.