Ключ к счастью попаданки (СИ) - Машкина Светлана

— Ты меня тоже неласково звала, — сказала я.

— Я? А кто тебе, дикарке, рубашонки шил из самой мягкой ткани? Кто тебе чулочки справлял и каши варил? Кто тебе косы твои распрекрасные по пять раз промывал? Воду кто и мыльный корень тебе с реки приносил?

— А кто меня сегодня лупил со всей силы?

Феня неожиданно смутилась и даже покраснела.

Поставила ведро, вытерла воду на полу, убрала за печку мокрую тряпку.

— Испугалась я, — призналась Феня. — Ты бы себя видела, когда с лестницы навернулась — сама бы испугалась. Губы с синевой, как вода речная, лицо — словно полотно отбеленное, да не просто отбеленное, а не на один раз. Глаза закрыты, от ресниц аж тень падает. Руки-ноги словно не твои, я посадить тебя пыталась, да всё никак. Сползаешь, будто кукла тряпичная. Я уж со страху подумала, что неживая ты.

— Потому и лупила от души.

— Испугалась, — повторила Феня.

Она вздохнула и передёрнула плечами. С этим движением словно вернулась в своё обычное настроение. Деловая, сильная, самоуверенная Феня, которая очень хорошо знает, чего она от меня хочет!

— Умывайся уже! Завтракай — и за работу.

На завтрак меня ждал кусок серого липкого хлеба, три отварных яйца, свежий огурец и кружка горячего компота. Как он здесь назывался я не знала, но на вкус — обычный ягодный компот, с мёдом вместо сахара. Я оценила.

Еда в новом мире была очень вкусной, даже такая простая. Но я всё равно хотела домой.

— Пошли во двор, курей резать надо. Помнишь?

На всякий случай кивнула.

— Фартук старый надень, да волосья убери хорошенько, — напомнила Феня.

Косу я убрала под платок, завязала на талии грубый, то ли кожаный, то ли из нескольких слоёв ткани, фартук, и вышла за Феней во двор.

Где она кого резать собралась? Темно, как южной тёплой ночью. Ни одного просвета не видно.

Но ножик для Фени, на всякий случай, я из кухни взяла. Самый большой.

Хорошо бы ещё не смотреть на этот процесс, я была уверена, что мне не просто не понравится — мне нехорошо будет. Нет, я ела мясо и, более того, очень даже его любила. Но одно дело есть, совсем другое — самой учавствовать в процессе его производства.

От дома до курятника было шагов тридцать, не больше. Пока мы с Феней шли, на небе стремительно взошли оба солнца.

В этом мире они всходили так, словно кто-то их закидывает на небо. Раз! И уже заря. Ещё несколько минут — и оба маленьких, но ярких светила уже висят довольно высоко над горизонтом.

— Быстро утро настало, — заметила я.

Феня посмотрела на меня с удивлением:

— Какое утро, убогая? Спешить надо! Если Пекас до обеда в город не приедет — плакали наши денежки. Курей не успеет продать, ленту тебе не купит! Так что давай, шевелись, девка.

Ага, уже шевелюсь. Как я без ленты-то? Просто не переживу! Надеюсь, дед едет не только за ней, другие дела есть.

В курятнике я, смущаясь, отдала нож Фене.

— Фенечка, прости, но я не могу курочек резать, — призналась я.

— Пекас! Пекас! Где ты, оглашенный? — неожиданно заголосила Феня.

На всякий случай я забилась в угол — кто её знает.

— Пекас!!!

Дед вломился в курятник, как будто тут не кур убивали, а нас с его женой.

— Чего? — выдохнул он.

— Улька! Улька! — не могла отдышаться Феня. Пыхтела и тыкала в меня пальцем. — Она курей сама резать собралась!

— Не собралась, — возразила я. — Сказала, что я не могу.

Пекас громко выдохнул, смахнул со лба пот и тряхнул головой.

— Бабы — дуры, — уверенно заявил он. — Обе в дом, воду кипятить. Улька, вёдра не трогай, Феня принесёт. Всё поняли?

Мы с Феней согласно закивали. Не знаю, что поняла она, но я — ничего.

А потом началось самое страшное. Мы с Феней сидели на крыльце, благо погода позволяла, а Пекас подносил нам куриц. Мамочки мои! Когда я увидела первую, чуть не сбежала, но Феня схватила меня за рукав.

— Щипай, — строго приказала она.

Я посмотрела на куриную тушку и, чтобы не злить Феню, дёрнула за перо.

Ага, как же, получилось! Перо осталось на месте, а я больно уколола палец.

— Улька, не дури, — рассердилась Феня. — Кипятком плюхай!

Куда? Себе на руки? Не думаю, что перья от этого будут вылезать быстрее. На всякий случай я «плюхнула» подальше от рук. Но нет, перья не вылезли.

— Да что же ты тупенькая такая? — расстроенно всхлипнула Феня. — Мне уж и учить тебя времени нет! Ой, девка, нахлебаешься ты слёз по самый подол! Когда только спать будешь, дурочка наша, мужем битая!

Она бросила недощипанную курицу, притянула меня за шею к себе и уткнулась лицом в моё плечо. Феня плакала! Рыдала, причитала, вытирала слёзы о мою старую, страшную, заношенную рубаху.

— Сиротинушка ты тупенькая! Да как тебя из дому родному выпускать? — причитала Феня.

Кажется, сейчас Феня по-настоящему меня пожалела. В первый раз.

Я осторожно оттолкнула от себя дохлую курицу. Одного не понимаю — зачем меня вообще куда-то выпускать? Оставьте здесь.

— Феня, а чего ты меня с ножом испугалась? — спросила я, пользуясь случаем.

— Дык где видано, чтобы баба куру резала? Грех великий, боги не простят.

Ага, теперь понятно. Надо было сразу сказать, что нельзя, всё равно я на этот ужас не претендовала. Надеюсь, это все запреты? Или ещё есть?

Глава 4

Ощипывать кур всё-таки пришлось, потому что Феня, хоть и подобрела немного, но не настолько, чтобы оставить меня без дела. Наверное, руки Ульяны сами вспомнили, как это правильно делать, и я, преодолевая брезгливость, вполне успешно выполнила работу.

Пекас уехал в город, Феня поставила тесто на пироги, а меня посадила рядом — чистить овощи. Продукты в этом мире были почти все знакомые, и я немного успокоилась. Во всяком случае, еду я приготовить смогу — уже хорошо.

Надо же осваиваться на новом месте. В памяти Ульки остались какие-то смутные разрозненные воспоминания. Я вспомнила, как расположен двор и какую домашнюю работу я делала. Почему-то самую простую, ничего, что требовало мыслительной деятельности, Феня мне не доверяла.

Смутно помнила какого-то рыхлого светловолосого парня, которого Улька и боялась, и ждала одновременно. Как бы узнать — кто он? Напрямую спросить я опасалась.

Ещё глубоко в заколках памяти был пожар. Но едва я попыталась вспомнить хоть какие-то подробности, виски прострелило резкой болью. Я вскрикнула и выронила нож, которым чистила морковку.

— Ты чего? Порезалась? — спросила Феня.

Я кивнула. Боль прошла, но вспоминать пожар больше не хотелось.

— Феня, а какой сейчас год? — спросила я.

Феня поправила на голове платок, посмотрела на меня с подозрением:

— Ты уж совсем-то дуру из себя не строй, — сердито сказала она. — То курей боишься, то про год спрашиваешь. И разговаривать стала больно много, как я посмотрю! Раньше, бывало, за день трёх слов не скажешь, а тут прям рот не закрывается!

Интересно, почему Улька была такой молчаливой? Боялась лишний раз обратить на себя внимание? Но Феня, хоть и слишком строга, в душе не злая — пожалела же меня почему-то.

— Феня, я не помню, — жалобно прошептала я. — Что-то помню, а что-то нет.

Я опустила голову, показывая ей подсохшую царапину.

Вчера вечером Феня смазала ранку густой, остро пахнущей мазью. Я попыталась сопротивляться — кто знает, чем она меня мажет по открытой ране, но Феня подзатыльником в зародыше прекратила мой протест. Это по больной-то голове! Сопротивляться я перестала.

— Ой ты, беда какая! — расстроилась Феня. — Не иначе, когда ударилась, внутри головушки что-то повредилось.

Она отряхнула от муки руки и внимательно меня оглядела. Покачала головой, вздохнула, опять взялась за тесто.

— Год нынче три тыщи пятый, последний летний месяц. Живём мы с тобой в селе, живём справно, потому что дед твой — мужик умный и работящий. Дом у нас свой, в поле есть большой надел. Мы его в аренду сдаём — много ли на троих надо, а деток мне великие боги не дали, — всхлипнула Феня.