Ученица Волхва (СИ) - Тарасов Иван

___

Ночь опустилась на деревню, как тяжёлое покрывало. Еремей сидел у печи, попивая травяной отвар, когда за окном раздался шорох. Он замер, прислушиваясь. Ветер не шумел, и тишина была настолько плотной, что слышалось лишь потрескивание углей в печи. Но старик знал — это не просто ночь. Это предчувствие.

За дверью послышался скрип, словно кто-то осторожно шагал по старому деревянному крыльцу. Еремей взял посох, на котором всё ещё слабо светились защитные руны, и подошёл к окну. Во дворе, освещённом бледным светом луны, он увидел её — Кикимору. Её длинные, мокрые волосы свисали, как водоросли, а глаза светились, как угли. Она стояла, ухмыляясь, и в её руке блестела та самая цепь, которой она пыталась удержать Арину.

— Выходи, старик, — прошипела она. — Ты думал, что сможешь украсть мою добычу и остаться безнаказанным?

Еремей уже собирался открыть дверь, когда из тени за сараем вышел другой. Это был дворовой — дух двора, низкорослый, коренастый, с лицом, покрытым морщинами, как кора старого дерева. Его глаза тлели тусклым зелёным светом, а в руке он держал старую кочергу.

— Не тронь хозяина, — глухо прорычал дворовой, становясь между Еремеем и Кикиморой. — Это его земля. Ты здесь не хозяйка.

Кикимора засмеялась, но её смех звучал нервно. Она не ожидала встретить сопротивление.

— Ты думаешь, ты сможешь меня остановить, старый дух? — она щёлкнула цепью, и звон разнёсся по двору. — Я пришла за своим.

Дворовой не ответил. Он просто шагнул вперёд, подняв кочергу. Кикимора бросилась на него, но дворовой оказался быстрее. Он ударил её кочергой, и звон металла о металл раздался, как гром. Кикимора отскочила, шипя, как разъярённая кошка.

Еремей, воспользовавшись моментом, вышел на крыльцо. Он поднял посох, и руны на нём вспыхнули ярче.

— Кто послал тебя, Кикимора? — спросил он, стараясь звучать твёрдо

— Ты не стала бы приходить сюда просто так. Кто науськал тебя?

Кикимора замерла, её глаза сузились. Она явно не ожидала такого вопроса.

— Анчутка, — наконец прошипела она. — Он сказал, что ты украл то, что принадлежит болотам. Он сказал, что ты должен быть наказан.

Еремей почувствовал, как холод пробежал по его спине. Анчутка — мелкий, но коварный дух, известный своей злобой и любовью к интригам. Он часто стравливал других духов, чтобы развлечься.

— Анчутка лжёт, — сказал Еремей. — Я не крал ничего. Я спас жизнь той девушке, которую ты хотела утащить в трясину.

Кикимора заколебалась. Её цепь опустилась, и она посмотрела на дворового, который всё ещё стоял наготове.

— Если ты уйдёшь сейчас, я не стану преследовать тебя, — добавил Еремей. — Но если ты останешься, тебе придётся иметь дело не только с дворовым, но и со мной.

Кикимора зашипела, но её уверенность была подорвана. Она бросила последний взгляд на Еремея, затем на дворового, и, развернувшись, исчезла в темноте. Её смех, на этот раз полный злобы, ещё долго эхом разносился по лесу.

Еремей опустил посох и вздохнул. Он знал, что это не конец. Анчутка не оставит его в покое, и рано или поздно придётся разобраться и с ним. Но сейчас он был благодарен дворовому.

— Спасибо, — сказал он, глядя на духа двора.

Дворовой кивнул, его зелёные глаза мерцали в темноте.

— Это моя работа, хозяин, — прохрипел он. — Но будь осторожен. Анчутка — не тот, кто легко отступает.

Еремей кивнул и вернулся в избу. Ночь была ещё долгой, и он знал, что завтра придётся готовиться к новой встрече. Но сейчас он был благодарен за эту передышку. И за то, что дворовой всегда был на его стороне.

Глава 2. Арина узнает правду и просится в ученицы

В избе Еремея было тепло и уютно. Печь потрескивала, излучая мягкий жар, а на столе стоял глиняный чайник, из которого поднимался пар с ароматом мяты и чабреца. Старик сидел за столом, держа в руках деревянную кружку, а напротив него, на лавке, устроился домовой. Невысокий, коренастый, с лицом, покрытым морщинами, как кора старого дуба, он с удовольствием потягивал чай, причмокивая и кивая.

— Ну, рассказывай, хозяин, — прорычал домовой, его глаза вспыхнули тусклым светом, как угли в печи. — Давно не вспоминали, как всё начиналось. А ведь это было… давно.

Еремей усмехнулся. Его лицо, изборождённое морщинами, казалось, хранило память веков. Он отхлебнул чая и задумался, глядя на огонь в печи.

— Давно, — согласился он. — Очень давно. Год был 1102-й с тех пор как родился Йешуа. Христианство уже крепко укоренилось в Новгороде, и те, кто не хотел принимать новую веру, бежали в леса. Я был среди них. Тогда я ещё не был Еремеем. У меня было другое имя, но его я оставил в прошлом.

Домовой кивнул, словно знал, о чём речь. Он был старше самого Еремея, и его память простиралась ещё дальше, в те времена, когда люди только начали строить дома и приручать огонь.

— Мы шли долго, — продолжил Еремей. — Леса были густыми, реки — широкими. И вот, на высоком берегу Кокшеньги, мы нашли это место. Земля здесь была плодородной, лес богатым, а река — полной рыбы. Мы решили остаться. Построили первые дома, поставили идолов, возвели камень-алтарь. Так появился Чернобор.

Домовой хмыкнул, допивая чай.

— Помню, как ты тогда говорил с духами леса и реки. Они не сразу приняли вас. Но ты сумел договориться. Велес был на твоей стороне.

Еремей кивнул. Велес, бог мудрости и магии, всегда покровительствовал ему. Именно благодаря его дару Еремей стал бессмертным. Но это был не подарок, а испытание. Видеть, как уходят друзья, как меняется мир, как забываются старые боги… Это было тяжело.

— Христиане не оставляли нас в покое, — продолжил Еремей. — Они приходили с крестами и мечами, называли нас еретиками, требовали принять их веру. Но Чернобор был крепким орешком. Духи леса и реки защищали нас. А те, кто всё же прорывался, находили здесь не гостеприимство, а смерть.

Домовой засмеялся, его смех звучал, как скрип старого дерева.

— Помню, как однажды целый отряд воинов забрёл сюда. Они думали, что легко справятся с горсткой язычников. Но лес их запутал, река унесла, а те, кто дошёл до деревни, встретили не людей, а духов. Никто из них не вернулся.

Еремей вздохнул. Он помнил тот день. Кровь, крики, огонь… Но это было необходимо. Чернобор должен был выжить. Он стал убежищем для тех, кто хотел сохранить веру предков.

— С тех пор прошло много лет, — сказал Еремей, глядя на огонь. — Мир изменился. Христианство стало сильнее, а язычников осталось мало. Но Чернобор всё ещё стоит. И пока я жив, он будет стоять.

Домовой кивнул, его глаза сверкнули теплее.

— Ты сильный, хозяин. Но даже тебе нужна помощь. Я всегда буду рядом. И духи тоже.

Еремей улыбнулся. Он знал, что домовой прав. Чернобор был не просто деревней. Это была крепость, последний оплот древней веры. И пока он стоит, память о богах и предках не умрёт.

Он налил домовому ещё чаю и поднял свою кружку.

— За Чернобор, — сказал он.

— За Чернобор, — ответил домовой, и их кружки звонко стукнулись.

За окном ветер шумел в ветвях чёрного бора, а река Кокшеньга текла, унося с собой истории, которые никогда не будут рассказаны. Но в избе Еремея было тепло и спокойно. И пока горел огонь в печи, Чернобор был в безопасности.

Ночь была тихой, только ветер шелестел листьями за окном, да огонь в печи потрескивал, отбрасывая длинные тени на стены избы. Еремей сидел за столом, допивая чай, когда почувствовал чужое присутствие. Он не обернулся, но его рука непроизвольно сжала посох, стоящий рядом.

— Выходи, — сказал он спокойно. — Я знаю, что ты здесь.

Из тени за печью вышла Арина. Её лицо было бледным, глаза широко раскрыты, словно она увидела что-то, что не могла до конца понять. Она стояла, сжимая в руках край своего платья, и её дыхание было неровным.

— Ты всё слышала, — сказал Еремей, не задавая вопроса.

Арина кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Её взгляд скользнул по стенам, украшенным резными узорами, по камню-алтарю в углу, по сушёным травам, висящим под потолком. Всё это казалось ей теперь другим — не просто старыми вещами, а частью чего-то большего, чего-то древнего и могущественного.