Предатель (ЛП) - Райан Энтони

После победы пленённый Самозванец потребовал, чтобы перед казнью Элвин записал его завещание. За время, проведённое с Магнисом Локлайном, Элвин узнал, что тот на самом деле был бастардом брата короля Томаса, Артина, коий умер, не успев взойти на трон. Став свидетелем ужасного конца Локлайна, Элвин описал короткий период озлобленного пьянства, прерванный сведениями от его шпионов, намекавших, что Совет светящих собирает свою роту Ковенанта и замышляет заговор против Воскресшей мученицы.

Эвадина неохотно дала Элвину разрешение изучить подозрительное место под названием Жуткий Схрон в Шейвинском лесу. Однако по прибытию Элвина немедленно схватили вместе со Вдовой, Дровосеком и Тайлером. Находясь в плену в частично разрушенной крепости, Элвин возобновил знакомство с неким Даником Тессилом — вожаком разбойников, коего, как он думал, убили во время резни на Моховой Мельнице, а ныне командующим растущей армией Совета светящих. В это время также появился загадочный восходящий Арнабус вместе с светящим Дюрейлем Веаристом. Вместе они попытались заставить Элвина выдать настоящую историю воскресения Воскресшей мученицы.

После первого этапа пыток Арнабус один пришёл в камеру Элвина и открылся, что он — древняя, мистическая душа и бывший соратник Ведьмы в Мешке. Многие годы он пытался вернуть её утраченное расположение. Он оставил Элвина обдумывать свою судьбу, а потом Лилат освободила его от уз. Элвин отослал её перед Битвой Долины, но она проследила за ним до Жуткого Схрона, и там воспользовалась своим необычным даром находить проходы в древние места. Вместе они спасли Вдову и остальных и попытались сбежать из крепости.

Оказавшись загнанными в угол, товарищи Элвина бросились в бой, а Дровосек пал в завязавшейся схватке. Остальных спасло появление Эвадины и Уилхема во главе Верховой роты, кои быстро обратили солдат Совета в бегство. Элвин отправляется в лес в погоне за Арнабусом, но вместо него находит светящего Дюрейля. С трудом он унял мстительную ярость и остановил свою руку. А вот Эвадина не проявила такой сдержанности.

В сём заключается то, что вы, Проклятые Братья, назвали бы величайшим кощунством. Коротко говоря, Элвин Писарь утверждает, что, вопреки доктрине Реформированного Ковенанта, Светящий Дюрейль умер не от своей собственной руки. Нет, он был убит, и рука Воскресшей мученицы держала тот нож. Более того, Элвин усугубляет своё проклятие, описывая, как он и Эвадина Курлайн возлежали в похотливом союзе, всё ещё купаясь в крови убитого священнослужителя. Как знает даже самый ленивый исследователь истории, всё, что последовало далее, можно назвать плодом сего греховного события.

Разумеется, мне есть что ещё рассказать, ещё больше правды, коя обрушит ваш ложный Ковенант. Я горячо надеюсь, что сии истины станут причиной вашего падения, Проклятые Братья, ибо вы наверняка заслужили это, и теперь я с удовольствием расскажу вам обо всём во всей полноте…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Элвин, что ты знаешь о Малицитах?»

Слова плыли ко мне в тумане посткоитального смятения. Моя грудь — липкая от пота и лесной подстилки, — поднималась и опускалась вместе с обнажённой фигурой Эвадины, столь же перепачканной. Она чуть застонала, когда я пошевелился, и её чёрные локоны упали на мои мигающие глаза, которые с возрастающей тревогой отмечали то, что нас окружало. В дюжине шагов от нас посреди корней старого тиса лежал труп светящего Дюрейля Веариста. Его полузакрытые глаза были пустыми и невидящими, а кровь уже не текла из глубокого пореза на шее. «Удар Эвадины», вспомнил я. «Убийство, совершённое Воскресшей мученицей… Или первая справедливая казнь самокоронованной восходящей-королевы».

«Что ты знаешь о Малицитах, Элвин?», снова вторгся вопрос, произнесённый голосом, которым Сильда говорила много лет назад, используя тот ищущий тон, предназначенный для передачи, а не для вызова знаний. Я мог вспомнить тот день, когда она задавала этот вопрос, поскольку это произошло вскоре после начала моего пребывания на Рудниках. Её уроки в то время ещё не усвоились, мои попытки скопировать буквы, которые она демонстрировала, оборачивались неуклюжим конфузом, а её многочисленные вопросы выявили постыдное невежество юноши, возомнившего себя искушённым человеком. Однако она меня зацепила. Слишком заманчивым оказалось обещание того, что она предлагала, и потому, когда она спросила о Малицитах, я ответил с прилежной поспешностью.

«Они — источник зла в мире», сказал я. Эта истина была известна всем, кто вырос внутри, или, в моём случае, на границах веры Ковенанта. «Они плохие, а Серафили — хорошие».

«Так говорят нам свитки». Сильда одобрительно наклонила голову, но, как и всегда, её урок никогда не заканчивался всего лишь одним вопросом и одним ответом. «Но видел ли ты когда-нибудь Малицитов? Слышал ли их голоса?»

Разумеется, не слышал. И никто не слышал. Даже ненормальный фанатик Конюх, самый набожный из разбойников, не утверждал, что имел личный опыт общения с Малицитами, хотя и разглагольствовал об их вероломстве с утомительным постоянством. «Они так не поступают», ответил я. «Они не являются людям, они…». Юный, ещё едва обученный я никак не мог подобрать правильные слова. «Они влияют и каким-то образом проникают в души людей».

«Проникают?», спросила Сильда, чуть изогнув губы и подняв брови, тем самым демонстрируя, что мы добрались до сути её урока. «Или их приглашают?».

Эвадина снова застонала, и в этом звуке теперь прозвучали вопросительные нотки. Она дёрнулась, замерла напротив меня, и её глаза, встретившись взглядом с моими, расширились от удивления. На миг там словно застыло обвинение, а морщинка на лбу и чуть поджатые губы могли даже означать упрёк. Но это выражение быстро исчезло, сменившись томной улыбкой, и она легла щекой мне на грудь. Ощущение её кожи, тёплое, мягкое и чудесное, принесло свежий позыв похоти, как и её упругая, мускулистая плоть, усеянная листьями и грязью. Сколько времени мы вот так сплетались на земле?

Пытаясь проанализировать подробности этого события, я понял, что оно прошло в похожем на сон вихре высвободившихся желания и замешательства. Хотел бы я приписать какой-либо форме мистического воздействия или временному помешательству акт соития, которому предался, словно зверь, возле убитого старшего священнослужителя, чья кровь до сих пор скатывалась по моей коже. Однако к этому времени ты, мой самый уважаемый читатель, уже знаешь, что я никогда не стану оскорблять тебя примитивной ложью. Отвратительная, неприкрашенная правда заключается в том, что Воскресшая мученица Эвадина Курлайн и я соединились в добровольном, пусть и перепачканном кровью, союзе, и я не стану уклоняться от всего, что произошло дальше, делая вид, будто это не так.

— Нам надо… одеться, — сказал я, хотя мне и не хотелось, ведь ощущение от неё было сильнее любого наркотика.

— Да, — согласилась она, положив голову поудобнее, и провела пальцами мне по лицу. — Надо…

«А как же Малициты?», другой голос задал другой вопрос, на этот раз невысказанный. Голос, от которого я отшатнулся, и убедил себя, что в нём слышна гнусная и очевидная ложь. Теперь я вспомнил, как смеялся над ним поначалу, а потом как меня отрезвило серьёзное выражение его лица. Я тогда только что закончил повествование, которого он так жаждал, рассказав о событиях своей жизни вплоть до момента нашей мистической встречи, закончив его признанием в горячем желании вернуться к Эвадине.