Дипломная работа - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

– Мстюны! – прикусив пустую трубку, рявкнул Матвеев, перебивая моего помощника, – А што?! Так и есть! Разобиделись вон… на всё, по их мнению плохое и етот… как там бишь?

– Крестовый поход, – подсказал Толик.

– А… он самый! – благодарно кивнул военный атташе, – Ходют и ходют… тьфу! И главное, ета… самодеятельность! Перемкнуло што-то в головёнках, набриолиненных на прямой пробор, так што я даже и просчитать не возьмусь, как и когда оно выстрелит.

– Выстрелит, это не так уж и… – начал было я, прикидывая ситуацию.

– Образно! – рявкнул коммандер, – Этих, с голубыми кровями, будто под хвостом наскипидарили! Глаза выпученные и вою много, а што, как, где…

Матвеев раздражённо пожал плечами и крепче вцепился зубами в изрядно погрызенный мундштук.

– Ага… – сказал я озадаченно, переглядываясь с Санькой, – То есть хоть стрельба, хоть провокация, а хоть бы… вообще что угодно?

– Угу, – промычал коммандер.

– Русские кантоны и иже с ними, как образ врага, – пояснил спокойно Анатолий, – это уже идеология. Ещё не государственная, но поощряемая властями. А Егор де-факто – Враг Номер Один.

– Ебическая сила, – выдохнул Санька.

– Эпическая? – вопросительно поправил Луначарский, не тая улыбку. Признавая таланты Чижа, он всё тщится сделать из него человека интеллигентного…

… но это же Санька! Мне даже интересно, кто там кого в этой битве интеллигентской придури и деревенского невежества переборет. Брат не дурак, но иногда баранится просто потому шта!

– Не… – мотанул головой брат, – ебическая!

– Во-во! – кивнул коммандер, – Выдрать с корнем эту заразу, ликвидировав ково-то одново, хер выйдет!

– А может… – Санька замер сусликом, не сразу отмерев, – не будем резать хвост по частям, а?!

Видя наше непонимание, он зачастил:

– Навстречу ударим! Егор, ты сам ведь говорил, что Париж в настоящее время исчерпал себе, а?! Если уж лезут сами, то может, сыграем мал-мала в поддавки, и прогнёмся там и тогда, где нам и надо?

– Ага… – подскочив, я зашагал по кабинету, – то бишь играем в поддавки так, что меня как бы выпихивают из Парижа… или вообще в глушь?

– В глушь, – закивал Матвеев, знакомый с моими планами и хотелками, – но формально! Как его… штобы все понимали, что если формально ты где-то што-то… то виноват и не ты, а эти… голубых кровей. Обидочка штоб у добрых французов осталась, на недобрых царёвых выкормышей. А к тебе – полное сочувствие и понимание.

– А потянем? – интересуюсь у военного атташе.

– Угум, – сжав трубку, он кивает болванчиком, – легко! Они же дуриком… не так, штобы агенты или што, а так… вавка в голове и высокие идеалы Самодержавия и крепостничества. Сколько их, белой кости, в Париже? Не одна тыща, так?

– Поболее десяти, – отвечаю уверенно, – и это если совсем белой. С разночинцами так и за двадцать будет, мне кажется.

– Неужто из этих тыщ нужных нам дуриков не подберём?! – вдохновляется моими словами коммандер.

– Недооценка противника… – начал занудно Анатолий.

– Оцениваем мы их как должно, – отмахнулся Матвеев, – не боись! Страховка с подстраховкой и планы на все случаи составим! Мы ж Егора не как живца, а как бы! Чем ждать и терпеть, подготовим несколько этих… сценариев, и по надобности и сыграем, а?!

Вторая глава

– Акцентик… – вздохнул Санька, полужидкой медузой сползая с дивана и раскидываясь прямо на полу просторной гостиной в нашей парижской квартире, – вот же ж! Проще никак?

– Не… – вздоху моему позавидует иная корова, – нам ведь не полемику надо в газетах разворачивать, а для особо мнительных зацепочки психологические выстроить. Такие типусы нужны, што сами себя накручивают, и в строчках газетных, даже и самых невинных, двойное дно норовят увидеть.

– А может, ну его? – заныл брат, повернувшись набок и оперевшись на локоть, – Попроще никак?

– Не тот случай, Сань, – пригорюнившись, отзываюсь с дивана, на котором устроился с ногами, – Ты ж знаешь, что я не сторонник излишне закрученных шахматных комбинаций в жизни…

Брат явственно хмыкнул, но смолчал.

– …но тут – надо! Мы ж хотим на лучших чувствах французов сыграть, а здесь тонко работать придётся.

– А надо ли? – перебил меня Адамусь, подобравшись в огромном кресле, – Остроумные комбинации парижане любят!

– Так-то да, – соглашаюсь с ним, поставив на подлокотник огромную кружку какао и смахивая крошки от печенья с губ, – но есть подвох! А ну как почувствуют себя одураченными и оскорблёнными? Тут же не сколько остроумие, сколько игра на лучших чувствах французов. И противник у нас тоже непростой.

– Да уж, – уныло протянул Чиж, снова раскинувшись крестом на полу и глядя в высокий потолок с лепниной, – свора эта великокняжеская, да камарилья придворная! Париж чуть не пригородом Петербурга мнят!

– А я о чём?! – дёргаю плечом, – Дворцы, дома, знакомства за десятки лет… понимать надо!

– Так… – задумался Адамусь, – а если заметки из Африки зачастить в газеты? И там уже – акцентики!

– На сословиях, а?! – филином заухал Илья, оторвавшись таскания конфет из вазы вперемешку с шумным сёрбаньем кофия, – Дескать, такой-то почтенный член Фолксраада сделал што-то там… не суть важно! С приписочкой, что он – бывший крестьянин из села Голозадово-Голодаевка, к примеру. А ныне… ну, бал даёт благотворительный. Можно даже и приврать чутка, ради красного словца!

– Да и врать не придётся, – тихохонько засмеялся Санька, – потому как когда мужик устраивает посиделки для соседей, это просто посиделки. А если тот же мужик в миллионщики выбился, или в члены Фолксраада, то уже – приём!

– Идея! – признал я, делая пометку и расписывая подробности, предлагаемые возбуждёнными парнями.

– Улыбочки! – оттолкнувшись спиной, Санька вскочил на ноги и закружился в пируэте, награждая воздух размашистыми ударами пяток.

– Противненькие! – остановившись, он отобрал у Ильи развёрнутую конфету, и сунув её за щеку, ткнул в меня пальцем, – Как ты умеешь!

– Я?!

– Могёшь, – весомо подтвердил Илья, снова зарывшись в вазу, где навалом лежало с десяток видов конфет.

– Ты, ты! – закивал Адамусь, – Не замечал? На заводе улыбочек твоих пуще выговоров боятся! Ну-кась, представь, что ты того молодого, как его…

– Жерома, – подсказал Санька, шурша фантиком наперегонки с Ильёй.

– Во, его! – закивал Ивашкевич, – Да не мне! Перед зеркалом!

Послушно встав перед трюмо, старательно представил, что стою перед молодым и самонадеянным парнем, и…

– … в морду хочется сунуть, – констатирую удивлённо, – себе же, а?! Думаешь, стоит растиражировать?

– Ещё как! – убеждённо отозвался брат, – Ты только представь, если нужному человеку, да в нужном месте! До мурашек пробирает! Если уже наскипдарены, то и сунутся к тебе со скандалом – на раз-два.

– Так улыбаться надобно, штобы никто не видел, – педантично уточнил литвин, – помимо него, разумеется!

– Ну, не знаю… – я потёр губы, будто снимая ухмылочку, – тут же, ети, талант нужо́н!

– Гадостную такую, эт да, – засмеялся Военгский, – но если посольские и те, ково знают за наших людей, начнут улыбаться при встречах с ненашими? А! Здесь, кстати, анекдотцев можно серию пустить, попошлее, оно тогда улыбочка сама и будет лезть.

– Есть такое… – чуть задумавшись, припоминаю папочку с мелкими гнусностями имперских посольских, лежащую у Матвеева. По мелочи: грехи содомские, выходки пьяные и такое всё… не поощряемое обществом, да попротивней чтоб. Ну и анекдотцами разбавить, да! С карикатурами.

Не я нарушил наше негласное перемирие, и если власти Российской Империи не могут одёрнуть зарвавшихся подданных, а напротив, гласно и негласно поощряют к гадостям, то…

… идей у меня много. Особенно почему-то к слову "Самодержец" похабщины весёлой много в голову лезет.

– Через Жан-Жака можно подойти, – предложил брат, – тесть его… ну, пусть будущий! Он же в издательском деле человек не последний? Воот…