Семеро по лавкам, или "попаданка" во вдову трактирщика (СИ) - Цветкова Алёна

После выноса постели взялась за веник. Прежде чем мыть окна, стены и полы, нужно вымести сор и паутину, в изобилии висевшую в углах.

Я ещё не закончила, когда на крыльце послышались тихие, крадущиеся шаги. В горницу просочились, замерли у стенки две девочки — мои средние: Машенька и Сонюшка. Авдотья отправила их ко мне, велела помочь матери.

И я бы не отказалась от помощи, если бы не одно «но».

До этого я видела детей глазами той, другой Олеси. В её представлении девочки выглядели бойкими, шустрыми, крепкими. Но реальность оказалась иной, словно мать смотрела на них через кривое зеркало.

Маленькие, большеглазые, худенькие до прозрачности. Тоненькие шейки, острые от худобы ключицы, торчащие из широких воротов старых, затасканных рубах ниже колен. Жиденькие белёсые волосы заплетены в две тощие куцые косички. Они совсем не походили на крепких и бойких девиц. На миг мне показалось, что Машенька и Сонюшка держатся за руки лишь потому, что не способны устоять на ногах без поддержки друг друга.

— Дети, — вырвалось у меня само собой, — вы сегодня завтракали?

— Да, мама… Авдотья дала нам хлеба…

— И сыра…

Говорили они так же тихо, как их мать. Старались быть незаметными, прятались в тени дома, испуганно ёжились под моим пристальным взглядом.

У меня сердце защемило от боли, моей боли, а не той, что была их матерью.

— Хлеба и сыра? — переспросила я. — И всё?!

Девочки опустили глаза в землю, синхронно пожали тощими плечиками. Одинаковые, как близнецы.

Я подхватила их за руки и потащила на кухню. Точно знала: Авдотья каждое утро варит кашу на мясном бульоне для гостей. Гостей сегодня почти не было. Почему тогда девочкам достался только хлеб и сыр?

Оказалось, мой муж запретил нам есть то, что готовилось для постояльцев. Мы с детьми питались всухомятку: запивали чёрствый хлеб и засохший сыр, который уже нельзя подать людям, чистой водой.

Авдотья смотрела на меня круглыми от удивления глазами. Она явно не понимала, почему я недовольна. А я еле сдерживалась, чтобы не достать мужа из могилы и не убить его ещё раз, теперь уже своей рукой.

Как Олеся могла спокойно смотреть на это? Почему смирилась? Почему не боролась за своих детей? Почему не прикончила Трохима, пока он спал?

Я бы ни секунды не стала терпеть такое отношение к своим детям. Уничтожила бы гада сразу, как только он заикнулся о том, что детям нельзя давать нормальную еду.

Прикрыла глаза, выдохнула. Нужно думать о будущем, а не корить никого за прошлое. Теперь нет ни Трохима, ни той Олеси. Теперь у детей есть только я.

Четверо ребятишек мал мала меньше испуганно таращились из тёмного угла, как большеглазые мышата. Сашенька, самый младший, лежал в большой корзине и, казалось, спал.

— Авдотья, накорми детей кашей, которую ты сварила для гостей, — приказала я. — Мы будем кормить их горячей пищей три раза в день. И не жалей мяса, дети должны хорошо питаться.

Авдотья вскинулась, хотела что то ответить, но я не стала ждать. Рванула прочь. Мне было невмоготу смотреть на голодных детей, которые всю жизнь провели при кухне, но никогда не ели досыта. Это не мерзость. Это гораздо хуже.

На крыльце я столкнулась с Анушкой. Олеся помнила её почти взрослой. Да и Авдотья говорила, что старшенькая строит глазки купцам. Но сейчас передо мной стояла худенькая девчушка, едва достававшая мне до груди. Кожа да кости. Что она могла строить купцам? А даже если строила, у меня больше вопросов к купцам, чем к дочери.

— Мама, — Анушка опустила глаза.

Я шагнула вперёд и обняла её. Просто порыв. Сжимая тоненькое тело, всхлипнула от жалости к ней, к остальным детям и даже к себе. Но ничего. Чёрная полоса для них закончилась. Началась белая.

— Иди, — улыбнулась я и подтолкнула дочь к кухне, — Авдотья накормит всех кашей. С мясом.

— Это дядька велел?! — радостно ахнула Анушка.

Я покачала головой:

— Нет, милая, это я велела. — И добавила, увидев, как испуганно вскинулась моя девочка, понимавшая куда больше малышей: — Не бойся. Дядька Прошка ничего не сделает. Ни вам, ни мне. Я не стану выходить за него замуж. И теперь здесь я главная.

— Мама, — мои слова напугали Анушку ещё больше, — но разве так можно?!

Я погладила её по голове. Твёрдые мозоли цеплялись за собранные волосы.

— Конечно, можно, — уверенно заявила я.

Анушка сделала шаг к двери на кухню и замерла. Потом повернулась:

— Мам, а если ты теперь главная… Можно я начну собирать себе приданое? А то у девчонок уже по полсундука собрано! — торопливо добавила: — А у меня только платье твоё свадебное и всё…

— Конечно, можно, — снова кивнула я. — А про полсундука не беспокойся. Поможешь мне в трактире, и соберём тебе приданое всем на зависть.

Глава 2

Весь день я мыла, чистила и скребла. Дети крутились рядом. Утром, после непривычно сытной пищи, они заснули прямо на траве, вповалку, и до самого вечера ходили осоловевшие от сытости. Я смотрела, как Анушка, Машенька и Сонюшка обнимают во сне младших, и с трудом сдерживала слёзы.

Несчастные дети… Их мать даже ради них не смогла перестать быть слабой. Она ведь их любила. А я, глядя на сладко спящих ребятишек, чувствовала тепло в груди. Так хотелось обнять их. Всех шестерых…

Старшего сына — Егорку — я пока не видела: он всё ещё не вернулся с перекатов. Я уже готова была встретить вместо крепкого и румяного подростка худенького, недоразвитого от недоедания мальчишку. Но реальность преподнесла очередной сюрприз.

Я как раз белила печь, когда в горницу ввалился Егорка.

— Ты чего тут устроила, дура безмозглая?! — с порога рявкнул он и, замерев у входа, обвёл хмурым взглядом избу. — Тебе кто позволил тут хозяйничать? Думаешь, батьки нет, так всё можно? Тётка Авдотья сказала, что ты замуж за дядьку идти отказываешься. Совсем с ума сошла?!

Сказать, что я опешила, ничего не сказать. От неожиданности я застыла с тряпкой в руках, глядя на старшего сына. Ему всего двенадцать! Как он смеет так говорить с матерью?!

Мальчишка неправильно истолковал моё ошеломлённое молчание. Важно кивнув ввалившимся вслед за ним сёстрам, он заявил:

— Я мужик, и вы, бабы, должны меня слушать! Как я сказал, так и будет. А ежели кто ослушается… — он поднял вверх сжатый кулак, — так я живо разъясню, что к чему.

Я отмерла. Подошла к нему и нависла над ним.

Мой старший сын сильно отличался от остальных детей. В реальности он выглядел крепким и плотненьким, таким, каким его помнила Олеся. Эдакий маленький мужичок. Ему явно никогда не приходилось голодать, в отличие от Анушки, Машеньки и Сонюшки. И он явно копировал поведение отца.

Действовала я скорее на инстинктах, чем руководствуясь разумом. В голове по прежнему было пусто, словно наглость Егорки разогнала все связные мысли.

— А справишься? — вкрадчиво произнесла я. Как бы там ни было, я взрослая, а значит, сильнее двенадцатилетнего пацана. — Я ведь терпеть не стану. Ударишь меня или кого нибудь из сестёр или братьев, получишь втрое больше.

Егорка вытаращился на меня. Кажется, мне удалось удивить его так же, как ему меня. Или даже больше. Потому что раньше Олеся не просто молчала в ответ на подобные выпады сына, но и тихо радовалась: мол, настоящий мужик растёт. Даже когда этот наглый малец бил её, она не пыталась его останавливать или что то делать.

Но в этот раз Егорка не поверил мне. Размахнулся, чтобы ударить. Я перехватила его руку и вывернула за спину, заставив согнуться и захныкать от боли.

— Я тебя предупреждала, сын, — спокойно произнесла я. — Никогда не смей замахиваться на меня. Я твоя мать, и ты должен уважать меня и слушаться. Ты всё понял?!

— Ты всего лишь баба, — проплакал он, пытаясь напомнить мне, где моё место.

— А ты всего лишь ребёнок, — слегка усилила я нажим, заставляя мальчишку взвыть от боли в вывернутой руке. Впрочем, я была осторожна: не собиралась его калечить. Хотела лишь преподать урок: если полагаться на силу, всегда есть риск нарваться на того, кто сильнее. — Я не позволю тебе колотить себя и сестёр. И грубить тоже не позволю. Ты всё понял?