Индульгенция 3. Без права на смерть (СИ) - Машуков Тимур

— Уверен, что найдется куча желающих сделать это. Кстати, а наставника вообще можно сменить?

— Раздоров, не будь такой тварью. Я тут стараюсь, распинаюсь, а тебе пофиг⁈

— Именно. Ты рассказываешь, как будет хорошо тебе, но ни слова о том, как будет хорошо мне. Заинтересуй меня, или мы учимся на разных факультетах и не знаем друг друга.

— Гад ты. Говори, чего надо?

— Не знаю. Я тут новенький и всех раскладов не знаю. Ты, кстати, с кем дружишь?

— В смысле?

— Ну, тут же у вас группы, банды, стаи и прочее…

— Мы их называем союзы. Я в ковене ведьм. Мы сильные, но в драки предпочитаем не лезть. Кстати, могу тебе посоветовать, куда вступить…

— Не надо. У меня уже есть… союз. Нет, мне это слово не нравится. Будем ватагой.

— Это что-то на разбойничьем?

— Мы ж темные, нам можно.

— И что у вас?

— Мы Мранные, — кивнул я на шеврон.

— Странные?

— Мранные. Но очень похоже.

— Мы пришли, кстати.

Ну да, пока препирались, добрались до небольшого городка, состоявшего из штук двадцати домов разной степени ухоженности, стоявших вдоль дороги. И чем дальше мы шли, тем красивей становились крыши домов, виднеющиеся из-за высокого забора.

— Коснись двери, и она запомнит тебя, — сказала Инесса, с любопытством наблюдая за мной. Ну, я так и сделал — угрозы не ощущалось. Шаг вперед, и я застыл, пораженный увиденным.

Дом, словно сошедший со страниц старинного гримуара, возвышался за оградой из кованого серебра, узоры которой напоминали застывшие заклинания. Два этажа из темного камня, испещренного мерцающими прожилками, будто в стенах пульсировала сама магия. Крыша, покрытая сланцевой черепицей цвета ночной грозы, увенчивалась шпилями, где каменные горгульи с аметистовыми глазами следили за пришельцем — их крылья чуть шевелились, словно от ветра, которого не было. Окна первого этажа, высокие и стрельчатые, отражали солнце так, словно стекла были сотканы из жидкого янтаря. Над парадной дверью, вырезанной из черного дуба с инкрустацией рун, висел фонарь — внутри него танцевало холодное пламя, синее, как лед из глубин океана.

Сад вокруг дышал тайной: кусты самшита, подстриженные в форме мифических существ, шевелили листьями-перьями, розы с лепестками цвета лунной пыли источали дымчатый аромат, а дорожка из мраморной крошки вела к фонтану, где вода застывала в воздухе, образуя сферы с мерцающими внутри созвездиями. Шаг внутрь и…

Первый этаж встречал просторным холлом, где сводчатый потолок был расписан фресками движущихся небес — планеты плыли по орбитам, кометы оставляли серебристые шлейфы. Под ногами стелился ковер из шелка и теней, меняющий узоры при шаге: то геометрические символы, то звездные карты. Слева зиял камин с мантией из черного мрамора — огонь в нем горел без дров, зеленоватый и беззвучный, а над очагом висел портрет, чьи глаза провожали гостя, куда бы он ни пошел.

Справа — библиотека. Полки из полированного эбенового дерева вздымались до потолка, их населяли фолианты в кожаных переплетах, свитки с печатями из воска цвета крови и хрустальные шкатулки, где светились заточенные духи знаний. Посреди комнаты левитировал глобус, на котором материки меняли очертания в такт древним ритмам. В углу, у спиральной лестницы на второй этаж, стоял письменный стол с чернильницей, жидкость в которой переливалась всеми оттенками сумерек.

Далее — кухня, где медные котлы и керамические горшки чистили себя сами, а из крана в раковине лилась чистейшая ледяная вода, от которой у меня непроизвольно заныли зубы. Пьешь такую, и кажется, что напиться не можешь. Стол из светлого ясеня ломился от яств, которых никто не касался: груши с золотой кожурой, пироги, от которых шел пар в форме драконов, и графины с жидкостью, менявшей цвет в зависимости от настроения смотрящего.

На втором этаже — три спальни. В главной стояла кровать с балдахином из струящегося бархата, чей цвет переходил от глубокого индиго к черному, словно ночное небо. Над изголовьем висел меч в ножнах, украшенных рунами, но лезвие было не сталью — сгустком тьмы, запертой в форме клинка. Рядом — рабочая ниша: стол с астролябией, картами подземелий и томиком «Основы проклятий для начинающих», который недовольно захлопал страницами, когда мы прошли мимо.

Окна здесь были меньше, с витражами, изображающими битвы магов и древних чудовищ. При солнечном свете стеклянные фигуры оживали, и тени сражались на стенах. В углу пряталась дверь в ванную, где ванна, высеченная из цельного аметиста, наполнялась водой сама, а зеркало показывало не отражение, а лицо того, кого ты больше всего желал увидеть.

И здесь, среди этой роскоши, я замер, ощущая, как магия дома обволакивает меня, словно признавая хозяином.

— Нравится? — разрушил все очарование голос девушки.

— Восторг! — не сдержал эмоций я.

— А то. Каждому по способностям, каждому по потребностям. Хотя, признаюсь, мне не приходилось еще бывать в подобных домах. Увидел, запомнил? Теперь подписывай договор, — ткнула она пальцем в лежащий на столе лист.

Я посмотрел, прочитал, понял, что меня тут явно хотят прибить — академия сразу предупреждала, что наши жизни ни хрена не важны, и если кто сдохнет в процессе обучения, сам себе дурак. Подписал. А чего? Я уже настолько привык, что меня все хотят прибить, что даже внимания на это не обращаю.

Инесса тут же схватила его, проверила и засунула себе в кольцо.

— Сама в канцелярию отдам — это моя работа, как наставника. А теперь пошли на общий сбор. Там вам все скажут, покажут и дадут попробовать. А потом мы обсудим, что могу предложить бедная я такому богатому тебе. Надеюсь, ты не заставишь заниматься меня всякими непристойностями?

— Это какими, например? Типа, в постель нельзя тащить?

— Причем тут постель? Я про стирку или там уборку говорю. Нет, так-то тут есть бытовые артефакты, отвечающие за это. Но некоторым нравится именно ручной труд. А постель — покувыркаться с богатым князем с возможной перспективой? Вообще не вопрос.

— Что, вот так просто? — чуть охренел я. Все-таки никак не привыкну к столь вольному отношению темных к сексу.

— А ты хочешь за деньги? Учти, я девушка бедная и много платить тебе за это не смогу.

— Эм, в смысле ты мне?.. А… это… М-да… Давай позже это обсудим.

— Забились, — легко согласилась она. — А теперь потопали. Мы-то не опоздаем, но приползать последними не очень правильно. Первый должен быть первым во всем. Есть вопросы, предложения, просьбы?

— Расскажи мне об академии — ну так, кратенько, знаков на пятьсот.

— Кратенько? А что, раньше не мог почитать?

— Так я ж со светлыми и темными резался. Не до того было.

— Ой, прости. Я забыла. С чего бы начать? Ага.

Она стала говорить, и я будто оказался в те временах, когда Бесцветный Иван Грозный задумался о магической элите страны…

Всебесцветный царь Иван Четвертый, за глаза, горящие как угли в печи Страшного суда, прозванный Грозным, искал опору не в железе или крови, а в том, что старше самой Руси. После падения Казани, где колокола звенели на языке древних булгарских чародеев, он понял: чтобы удержать землю, пронизанную жилами скифского серебра и шепотом мерянских болот, нужна магия, сплетённая с идолами на древних капищах и дымом от чаш жертвоприношений.

На рассвете, когда первые лучи бились в золочёные маковки Кремля, царь призвал к себе Стефана Бездорожного — юродивого, что ходил босым по снегу, собирал росу с могильных камней и знал, как заговаривать ветер. Говорили, его предки служили ещё волхвами у древлян, прячась в дуплах тысячелетних дубов после захвата Руси распятым богом.

— Где корень силы моей, что рвется под ножом измены? — спросил Иван, сжимая посох с вырезанными ликами Перуна и Сварога.

— Сила — как грибница, государь. Видишь лишь шляпку, а под землёй — сеть, — ответил Стефан, рисуя пальцем круг на карте Москвы. — Но если дать ей тело…

Академию возвели на руинах Белого города, где река Неглинная, закованная в кирпич, всё ещё пела русальи песни. Стены сложили из белого камня, добытого в языческих капищах Вятичей, каждый блок помечали двойной руной — крестом и трезубцем Велеса. Надземная часть притворялась Собором Стефана Пермского, где монахи переписывали псалмы чернилами из святой воды и пепла сожжённых еретиков. Но в полночь алтарь съезжал, открывая ход в залы, где фрески оживали, показывая битвы с половецкими оборотнями; где колокола звонили на языке стихий, отгоняя мор от Крымской дороги; где в окнах-бойницах мерцали «глазницы» — кристаллы, видящие через века.