Индульгенция 5. Без права на ненависть (СИ) - Машуков Тимур

— Прошу прощения. Я… устал. Думаю, всем пора отдыхать.

Мой голос прозвучал хрипло, срываясь.

Изабелла захихикала. Вивиан не шелохнулась. Ее лицо было каменной маской, но глаза… В них бушевала буря. Гнев? Уязвленное достоинство? Или что-то более опасное?

Я повернулся, чтобы уйти, чувствуя себя идиотом и жертвой в одном флаконе. И тогда она двинулась.

Быстро. Решительно. Как в бою.

Вивиан встала, обогнала меня у самой двери. Ее движение было плавным, но неумолимым. Она не сказала ни слова. Просто… блокировала мне путь. Ее близость была ошеломляющей. Я чувствовал тепло ее тела, легкий, холодный аромат ее духов, смешанный с запахом ночи. Она посмотрела мне прямо в глаза. В ее синих глубинах не было ни игры, ни насмешки. Там была сталь. Решимость. И что-то первобытное, хищное.

— Изабелла, иди в свои апартаменты. Сейчас, — приказала она, не отводя от меня взгляда. Голос был тихим, но таким, что не допускал возражений. — Утро начнется рано. Тебе, возможно, придется ехать в академию.

Изабелла замерла, ее улыбка медленно сползла. Она увидела что-то в сестре — что-то, что заставило ее безмолвно кивнуть и быстро скрыться в темноте коридора, даже не попрощавшись.

Дверь в столовую тихо закрылась за ней. Мы остались одни в полумраке огромного холла у подножия лестницы. Тишина давила, звенела в ушах. Свет канделябра из столовой выхватывал лишь часть ее лица — решительный подбородок, сжатые губы, горящие глаза.

— Она права в одном, Видар Раздоров, — произнесла Вивиан, ее голос был низким, как бархатный гром. Она сделала еще один шаг, сокращая дистанцию до минимума. Наши тела почти соприкасались. Я чувствовал каждый ее вдох. — Ты… забавный, когда смущаешься.

Ее рука медленно поднялась и она коснулась кончиками пальцев моей щеки, где все еще горел румянец. Прикосновение было легким, как крыло мотылька, но обжигающим.

— И очень… внимательный. Мы-то оба знаем, что это лишь твоя игра. Но от этого она не становится менее интересной.

Мое сердце бешено колотилось, грозя разорвать грудь.

— Вивиан, я…

Я попытался отступить, но за спиной была холодная каменная стена.

— Молчи, — она приказала тихо, но так же властно, как Годунов в своем кабинете.

Ее пальцы скользнули с щеки к моему виску, потом вниз, к линии челюсти. Ее взгляд изучал мое лицо, как карту неизведанной территории.

— Ты назвал мою ночь… силой. И был прав.

Еще один шаг. Теперь я чувствовал тепло ее груди через тонкую ткань платья. Ее дыхание коснулось моих губ.

— Но ты не спросил, что эта ночь хочет… от тебя.

И прежде чем я успел что-то понять, запротестовать или хотя бы вдохнуть, она начала действовать.

Ее рука обвила мою шею, властно притягивая к себе. Не было нежности, не было вопроса. Это был захват. Завоевание. Ее губы нашли мои — твердые, требовательные, не оставляющие места для сомнений или отступления. Вкус ее был как глоток ледяного вина — терпкий, опьяняющий, с горьковатой ноткой полыни. Мир взорвался, сузившись до точки соприкосновения наших губ, до жара ее тела, до стального капкана ее рук. В ушах зазвенело. Все рухнуло, сметенное этой неистовой, всепоглощающей волной.

Она оторвалась от меня так же внезапно, как и начала свою атаку. Ее дыхание было чуть учащенным, глаза горели во мраке, как два раскаленных угля. На ее губах играла не улыбка, а выражение удовлетворенной хищницы, добившейся своего.

— Теперь ты знаешь, чего хочет ночь, Видар Раздоров, — прошептала она, ее голос звучал хрипло и опасно.

Она отпустила меня, отступив на шаг. Ее достоинство, ее холодная неприступность вернулись в мгновение ока, как будто ничего не произошло. Только слегка распухшие губы выдавали правду.

— Спокойной ночи. И помни…

Она повернулась, чтобы идти к лестнице, бросив через плечо:

— … завтра начинается твое настоящее испытание.

Она поднялась по ступеням, ее силуэт растворялся в темноте второго этажа. Я остался стоять у стены, прикасаясь дрожащими пальцами к своим губам, все еще чувствуя ее вкус, ее жар, ее стальную волю. Ревность? Нет. Это было заявлением прав. Предупреждением. И обещанием чего-то такого, что пугало куда больше любых монстров Карельской Пустоши. Сердце бешено колотилось, но теперь не только от стыда или страха. Теперь — от предвкушения и осознания — игра только началась. И Вивиан де Лоррен не намерена ни с кем делиться своей добычей. Особенно — с собственной сестрой. А императорский приказ «следить» за ними внезапно приобрел совершенно невыносимый, дьявольский оттенок.

Вот только было одно «но» и звалось оно: Кристина, Света, Танька, Снежана, Настя… И прочее. Именно так. И Вивиан, возомнив себя демоном-искусителем, не знала, что в нашем пруду водятся очень зубастые рыбки. Что ж, так даже интересней. Завтра, думаю, будет ждать ее сюрприз…

Глава 18

Глава 18

Я вернулся к себе в комнату, застыл у двери, глубоко вздохнул… И только тогда сбросил с себя маску испуганного мальчика. Признаюсь, держать ее целый день было очень сложно. Особенно общаясь с императором. Но вроде бы я неплохо справился. А уж как Вивиан сверкала глазами, внезапно вообразив себя опытной женщиной, что может играть на моих гормонах. Смех, да и только. Но чем бы дитя не тешилось…

— И чему, интересно, ты так улыбаешься? — соткалась из воздуха возле меня Мавка.

— Настроение хорошее, — я подхватил ее на руки и нежно поцеловал.

— Я чувствую…

Ее глаза заблестели, а рука скользнула вниз и осторожно сжала мой член.

Ну да, после всех этих примерок, демонстраций и обжиманий стояк у меня просто жуткий. Я судорожно выдохнул и, пытаясь отвлечься, спросил:

— А Навка где?

Мавка игриво водила рукой по члену, не позволяя мне расслабиться.

— Умотала куда-то. Открыла портал, и только я ее и видела. Небось, на охоту рванула — любит она по ночам летать, да преступников кушать…

— Что ж, тогда нам никто не помешает…

Я вновь прижал её к себе и снова принялся целовать. Мавка охотно отвечала на мой поцелуй, её руки начали гладить меня по спине, иногда спускались ниже. Мы целовались долго, со вкусом, пока я не почувствовал, что её ноги расслабились и чуть разошлись в стороны. Это был верный признак того, что она достаточно возбуждена. И тогда я приступил к более активным действиям.

Одним резким движением я снял с неё свитер и задрал блузку. Она нетерпеливо подняла руки, не открывая глаз, и блузка тоже оказалась отброшенной в сторону.

Мне захотелось рассмотреть ее всю до малейших деталей, поэтому я включил свет и с удовольствием глянул на её грудь, облаченную в бюстгальтер, в ярком свете люстры. Быстро щёлкнул застёжкой сзади, и последняя преграда упала к нашим ногам.

Чуть отстранившись, я наслаждался, рассматривая её обнаженные груди. Они имели округлую форму спелой дыни. Ореолы сосков были довольно большими, а сами соски стояли, как два часовых.

Наклонившись, я взял правый сосок в рот. Мавка тихо застонала и выпятила грудь навстречу мне. Я осторожно взял её снизу и нежно сжал. То же самое я повторил и со второй грудью. Она вся дрожала, а её руки лихорадочно метались, то гладя меня по затылку, то обхватывая за плечи и пытаясь притянуть меня поближе.

Я попытался расстегнуть молнию на юбке, но не мог понять, как это сделать. Тогда я решил, что можно продолжить и в одежде, и стал настойчивее ласкать её грудь и соски. Они стали твёрдыми, и даже лёгкое прикосновение к ним вызывало у девушки тихие вскрики и стоны.

Мои руки опустились ниже и проникли под юбку. Благодаря её форме клёш, я без труда обнаружил край тонких колготок и потянул их вниз. Опустившись на колени, я стянул колготки до лодыжек. Мавка переступила с ноги на ногу и позволила мне снять их полностью. Колготки полетели в угол. Теперь на ней оставались только трусики и юбка. Всё это время я почти не переставал ласкать её грудь и соски.

Мои руки нежно скользнули вверх, оглаживая её бёдра и ягодицы. Она задрожала от удовольствия, издавая все более громкие стоны.