Эхо 13 Забытый Род. Трилогия (СИ) - Родович Арон

Кабан даже не думал задавать вопросы. Яков не успел договорить, как тот уже подхватил меня, будто я весил не больше плаща, и рванул вперёд, обгоняя всех на пути к поместью. Его шаги гулко отдавались по каменной вымощенной дороге, но темп не падал. Массивное тело двигалось с неожиданной лёгкостью, уверенно лавируя между колоннами и редкими прохожими.

У самого входа он резко свернул к левому крылу, нырнув под широкую арку. Тяжёлая дверь в подвал поддалась под его плечом, и мы оказались внутри. Прохладный воздух встретил резким контрастом после уличного тепла.

Первая комната — входная группа подвала. Просторная, прохладная, с высоким потолком. Сюда вели две лестницы: одна — с улицы, по которой мы сейчас спустились, другая — из глубины поместья. Здесь Эхо ощущалось как лёгкий, но настойчивый фон: тихий гул в висках, лёгкое давление на плечи, словно вежливое предупреждение о том, что ждёт дальше. Мы пересекли зал почти бегом.

За массивным проёмом открылся второй зал. Воздух здесь был густой и вязкий, словно наполненный невидимым туманом. Пульс Эхо пронизывал стены и пол, шаги звучали приглушённо, будто их глушила сама атмосфера. Пустое пространство без мебели, мягкий рассеянный свет — всё говорило, что это место ожидания и сосредоточенности. Мы прошли его, не сбавляя темпа.

Наконец, третий зал — сердце комплекса. Каменные плиты пола прорезали тончайшие светящиеся линии, складывающиеся в замысловатые узоры. Давление Эхо здесь достигало пика: оно вдавливало в грудь, замедляло дыхание, просачивалось в кости. И только здесь, когда Кабан остановился и поставил меня на ноги, я ясно понял: эта энергия не стремится ни к атаке, ни к защите. Она просто есть. Чистая, не привязанная к цели или намерению, сила. Она словно заполняет собой каждый камень, каждый вдох, существуя сама по себе, без нужды что-то делать. Казалось, ещё один шаг — и эта энергия накроет с головой, растворив в своём древнем, бесконечном потоке.

Я понял: эта энергия старше всего, что мне доводилось ощущать. Слои силы, переплетённые в невообразимую систему — нити, струны, структуры, формы. Я даже не пытался рассмотреть её глубже, инстинкт подсказывал — голова разорвётся от такой концентрации. Это не то, что можно описать одним словом.

Я заставил себя отрешиться от видения струн. И на удивление, это начало получаться: раньше я либо видел их постоянно, либо не видел вовсе, а теперь мог хотя бы немного управлять этим.

Пока я рассуждал, Кабан неслышно вернулся во второй зал. Всю дорогу за нами летели другие двое дружинников, остановившись рядом с Толику. И я понял: дело не в том, что Кабан слишком быстрый. Они держались на расстоянии, опасаясь, что он споткнётся и уронит меня. Не мешали, чтобы не замедлить бег. Похоже, я здесь — груз ценнее Сергея, хотя я могу стоять на ногах и передвигаться в отличии от него. Мысль показалась настолько абсурдной, что я даже усмехнулся про себя. Значит, голова начинает приходить в порядок.

Следом во второй зал вошёл Яков. Третий зал был расположен так, что ничего не мешало обзору событий второго зала. В Якове было что‑то звериное, хищное. Ему явно не нравилось здесь, и это было видно по всему: резким, выверенным движениям, напряжённым плечам, прищуренным глазам. Словно дикобраз, поднявший колючки, или хищник, готовый к броску.

Яков продолжил командовать:

— Заносите в зал Сергея, положите на камни по центру.

Его голос оставался твёрдым, но когда он обратился ко мне, в нём появилась мягкость:

— Господин, ваша задача — подойти и попытаться вернуть всё, что вы взяли. Но так, чтобы это осталось в вас и вернулось в Сергея. Если сможете это сделать — действительно спасёте его. Если нет — ничего страшного. Он всё‑таки предатель. Хоть и понимал, что наш Род стал ему семьёй, и больше не предаст.

Я понял, что Яков говорит так, будто специально хочет пробудить во мне желание выложиться на максимум и всё‑таки спасти Сергея.

— Меня это не убьёт? — спросил я. — Ты говорил, что мне нельзя лезть туда, где я ничего не понимаю, особенно если это сложно.

Яков усмехнулся:

— Господин, это несколько иное. Мы совершаем частичный ритуал — он свяжет Сергея с нашим Родом до самого конца, и, в первую очередь, с вами. При этом мы задействуем и вашу силу Эхо. То, что сейчас происходит, — один из древних секретов нашего Рода.

Я перевёл взгляд на Кабана, Макса и третьего парня. Яков заметил и снова усмехнулся:

— Эти ребята точно не проговорятся. Нет, они не проходили такой же ритуал, но поверьте: им можно доверить всё, что угодно.

— Да если я это скажу, я себе сам глотку перережу, — усмехнулся Кабан.

Я почувствовал: эти слова сказаны не просто так. Здесь ими нельзя было разбрасываться. Эхо, заполнявшее комнату, содрогнулось, и слова Кабана будто обрели вес.

Яков покачал головой, и Кабан быстро добавил:

— Ну, только если это навредит Роду.

Эхо снова колыхнулось, но иначе — как будто сама сила усмехнулась над этой глупостью. Наверное, он и правда вскроет себе горло, если навредит Роду, рассказав этот секрет. После всех этих ощущений даже ребята, которые шли только по пути силы, почувствовали это — я прочитал это в их лицах. Думаю, Кабан теперь не захочет лишний раз упоминать, что происходило здесь, чтобы не сдержать своё слово. И я не сомневаюсь: если понадобится, они сами покончат с собой, лишь бы не предать Род. Их Эхо резонировало между собой, словно они были чем‑то похожи, хоть я и не понимал, чем.

Но сейчас это было не главное, потому что Яков прервал мои мысли:

— А теперь все вышли. Здесь должен остаться только Господин, и он должен сделать всё сам. Мы всё равно не сможем ему помочь.

Все развернулись на выход. Я хотел спросить Якова, что именно делать и как проводить ритуал, но понял, что ответа не будет — он ушёл так, как уходят те, кто не будет отвечать на вопросы.

Комната была небольшой, круглой. Плиты на полу пересекались светящимися нитями, образующими замкнутые узоры. Здесь было тихо и чисто. Обрядовый зал не использовался десятилетиями, но казался идеально подготовленным — словно ждал этого момента. Камни по кругу мягко поблёскивали, впитывая тусклый свет. Между ними тянулись тонкие линии, врезанные в пол; в полутьме они мерцали, едва различимо пульсируя. Я слышал, как в глубине этих линий струится Эхо — густое, тяжёлое, древнее.

Слова Якова всё ещё звучали в голове: «Господин, ваша задача — подойти и попытаться вернуть всё, что вы взяли. Но так, чтобы это осталось в вас и вернулось в Сергея. Если сможете — спасёте его…».

Теперь смысл этих слов стал ясен. Я не должен просто вернуть ему его Эхо. Часть этой силы уже стала частью меня, изменила моё собственное Эхо. Теперь нужно внедрить её обратно, но не как чужое, а как своё — чтобы она срослась с его Эхо, будучи уже привязанной ко мне.

Я подошёл к кинжалу и обхватил рукоять. Первая мысль была — передать эмоции, последние воспоминания. Но я отбросил её. Не эмоции нужны, а сама ткань — плетение линий и узлов.

Я закрыл глаза. Перед внутренним взором проступили линии и узлы Эхо Сергея — искажённые, неполные. Я вспомнил, каким он был вчера в коридоре: над грудиной горела звезда из квадрата и треугольника с короткой засечкой слева. Сейчас символ был почти тем же, но без этой черты — и контур не замыкался. На втором кольце, ближе к левому плечу, раньше шли две тонкие параллельные линии, теперь осталась одна, размытая. Лигатура между узлом «я» и узлом «дом» была надломлена, как пережжённый мост.

Я начал воссоздавать эти элементы — но уже по‑своему, на своём Эхо. Левую засечку у звезды сделал чуть длиннее — мой штрих. Вторую линию орбиты усилил собственным ритмом. Лигатуру протянул мягче, чем у него было, стежок за стежком, вплетая свою подпись.

Когда я «дорисовывал» эти фрагменты в себе, камни по кругу начали мерцать ярче, линии в полу ожили, по ним побежали тонкие искры. В воздухе поднялся еле слышный звон, словно издалека звучали натянутые струны. Я осторожно направил собранные фрагменты к Сергею — не как возврат, а как наложение поверх его Эхо, чтобы мои штрихи стали частью его структуры.