Не открывайте глаза, профессор! (СИ) - Болейн Лея

— Ты пообещал на мне жениться и молчать о моём происхождении. Ты мой. Ты пообещал, Вартайт!

— А дом тебе отписать? А туфли ежеутренне в зубах приносить? — почти весело поинтересовался Мортенгейн. — Первенца в жертву дрударам? Первую брачную ночь с морфелями провести, нет? Что ж я так оплошал-то…

В этот момент я словно обрела дар предвидения и потянулась к Исту, чтобы сказать ему… чтобы сказать ему, что что бы он ни испытывал к этой красноглазой девице, он не должен делать то, что он непременно сейчас сделает… не должен! Несмотря на то, что он подставил меня, что он меня фактически предал, я многое могла понять. Не простить — понять. Откуда я знала, что он чувствовал к моей подруге? А может, дело вообще было не в ней. Может, таким образом он мстил за то, что его бросили, вышвырнули из волшебного сказочного мира, который он считал своим и куда мечтал вернуться.

Всего сильнее обижает обиженный…

Но Истай сделал именно то, чего я от него ждала не без содрогания. Вытащил откуда-то из-за пазухи лист с лафийскими закорючками и добытой мною подписью Мортенгейна.

Мне захотелось провалиться сразу со второго этажа в подвал. Какая же дура я оказалась…

— Дрожишь, мышка Матильда, — вполголоса произнёс Мортенгейн. — И здесь без тебя не обошлось? С кем из них ты в сговоре?

— С ума сошли! — тоже приглушённо возмутилась я. — Ни с кем я не в сговоре! Меня подставили, хотя… да, я сама виновата. Что там написано?

— Что я крепко влип.

Тем временем Аглана сделала шаг к Истаю.

— Ненавижу вас, человеческие выблядки, — неожиданно скрипуче произнесла она. — Вас даже боги не любят, вы же дохните, как мухи, застрявшие в жжёном сахаре. Омерзительные, слабые, недолговечные… Только и годитесь на самые простые поручения. Тут стоит твоя подпись, Вартайт, как видишь. Изволь…

— Почему? — спросила я одними губами, глядя Истаю в глаза. — Я тебе верила. За что ты так со мной?

— Она обещала, что я вернусь домой, — так же тихо и тоскливо ответил Ист. — С ней. Домой… Но…

Он вдруг опустил руку с подписанным Мортенгейном листком за мгновение до того, как пальцы Агланы её коснулись. Вытащил из кармана ампулу, зубами оторвал пробку — и плеснул на бумагу.

Она моментально вспыхнула чистым оранжево-синим пламенем.

Аглана дёрнулась, словно наткнулась на стеклянную стену, миг — и от бумаги не осталось ничего, даже пепла. Это было настолько стремительно, настолько неожиданно, что все присутствующие застыли, глядя в пустоту.

Мортенгейн несколько раз хлопнул в ладоши. В тишине его скупые хлопки показались мне громче гонга.

Вместе со мной профессор повернулся к безмолвной делегации лафийцев.

— Уважаемый фэрл, вы, конечно, знаете о постановлении магистрата под номером шестнадцать по поводу укрывательства потомков опасных рас. Ваша дочь, точнее — воспитанница, воспользовалась ключом от незаконного заповедника, я так понимаю? Заповедника, который вы должны были уничтожить ещё два десятка лет назад. Ладно, это останется на вашей совести. Но взрастить гарпию?!

— Они разумны и духовны! — прошипел Вэрган. — Они такие же, как и мы, как и вы! Посмотри на неё, Мортенгейн — она имеет право на нормальную жизнь, и я дал ей эту жизнь. И не тебе, двуликий, считать, что ты чем-то лучше её! В ночь болотника ты становишься таким же безмозглым одержимым животным, нет, хуже!

— Я говорю не про своё личное мнение, я говорю про закон, — высокомерно бросил Мортенгейн, а я вдруг всё поняла — и, не сдержавшись, в ужасе потянула его за рукав.

— Так гарпия — это… Это…

Неожиданно притихшая, застывшая каменной горгульей Аглана вытянула вперёд руки и тоненько взвыла, но от этого воя у меня моментально кровь загустела. Всё ещё хорошенькое, хоть и изрядно посеревшее личико исказилось омерзительной злой гримасой, тонкие пальчики скрючились, точно девушку пробил кататонический ступор. А потом из кожи, прорывая как её, так и одежду, тонкую голубую ткань, точно в ускоренном времени трава на густо засеянном газоне, полезли белые, острые даже на вид перья. Девушка — да нет же, гарпия! — пронзительно закричала, словно от нестерпимой боли… и на её месте я бы тоже вопила, потому что ноги подтянулись к телу, втягиваясь, будто проваливаясь внутрь искорёженного тела, туфли свалились, пальцы на ногах, да и на руках тоже обзавелись уродливыми чёрными когтями. Почти не изменилось только лицо — впрочем, нос стал ещё более острым, кончик загнулся, кожу стянуло, от чего она стала похожей на старую потрёпанную кожаную маску… Всё это заняло несколько мгновений — но мне казалось, что прошло гораздо больше времени, накативший ужас словно сделал воздух гуще. Аглана яростно посмотрела на меня жуткими красными глазами и по-птичьи заклекотала. Я моментально вспомнила разорванную мышцу и ожог роговицы Мортенгейна и попятилась. Вокруг наблюдался острый дефицит тяжелых палок… Совершенно инстинктивно и ненамеренно я скрестила руки на животе — не знаю, откуда взялся этот нелепый картинный жест, ведь я по-прежнему была свято уверена, что не беременна. Но видимо моё неосознанное движение и доконало юную гарпию.

— Сдо-о-о-охни, он мо-о-о-й! — взвыла она и кинулась на меня, вытянув вперёд когтистые лапы. Слишком быстро — я не успела бы ни отпрыгнуть, ни выставить перед собой, к примеру, стул. Только зажмуриться … Профессор рыкнул — но в человеческом виде сделать он так же ничего не мог, а его преображение требовало места и — времени.

Возможно, обезумевшая гарпия намеревалась не просто впиться в меня когтями — разорвать на части живот, судя по направлению её вытянутых лап. И она непременно достигла бы успеха, если бы не выросшее на её пути неожиданное препятствие.

Фэрл Вэрген кинулся наперерез Аглане. Кажется, он кричал что-то вроде «доченька, успокойся!», но утверждать безапелляционно я бы не стала… В любом случае именно он попался гарпии под когти первым — и она отшвырнула его в сторону, не глядя, как шёлковую куклу. Именно безвольной куклой фэрл отлетел к стене, ударился об стену и затих на полу. Из разбитого лба полилась кровь — я не видела её, но почувствовала запах и меня замутило.

Целительская магия бунтовала.

Само по себе подобное препятствие не остановило бы гарпию и на миг… но всё же что-то человеческое, точнее, что-то осознанное всё же осталось в ней, и она бросила на тело названного отца короткий взгляд.

Этой заминки хватило Мортенгейну, чтобы всё-таки обернуться, а мне — вцепиться в подвернувшийся стул. Профессор оказался передо мной, заслоняя меня от обезумевшей твари.

Гаприя открыла рот — её язык оказался раза в три длиннее человеческого, узкий, раздвоенный и неестественно серый. Заклекотала — и опять ринулась на меня.

На нас.

Я не стала ждать продолжения событий и метнула в неё стул. К сожалению, именно этот момент Мортенгейн избрал для того, чтобы попытаться сбить в полёте бывшую невесту.

Мой стул с нечеловеческой меткостью угодил профессору в голову, и то завалился в сторону. А потом я услышала клёкот и злобный визг гарпии, лицо, точнее, верхнюю часть лица обволокло что-то густое и вязкое. Я почувствовала нестерпимую жгучую боль и увидела — темноту. Именно так, я не закрывала глаза, но мир вокруг померк, стало душно, словно сузилась гортань. Из последних сил, плохо соображая, что делаю, с силой выдернула из навалившейся, топчущей меня когтистыми лапами гарпии перо, острое, словно наточенное лезвие, и махнула вслепую рукой. Твёрдый очин вошёл во что-то мягкое, пальцы ощутили влагу.

А потом я, наверное, умерла.

«Болевой шок и интоксикация из-за яда. Слепота», — возразило угасающее сознание целителя. Сопротивляться накатывающему мраку не было сил.

Глава 24

В реальность я возвращалась постепенно, шаг за шагом. Сначала вернулось осознание себя — я, Матильда Вэйд, будущий целитель, адептка третьего курса Виснейского Храма Науки. Человек, увы, обычный человек. Потом постепенно стало ощущаться тело: одна нога, другая. Руки. Спина — позвонок за позвонком. Голова — тяжёлый, просто-таки чугунный затылок упирался в некую ровную твёрдую поверхность. Как же болит голова… а вот лицо выше губ не чувствуется вообще. Веки не поднимаются, даже нос не получается сморщить.