Проклятый Лекарь. Том 6 (СИ) - Молотов Виктор

Все смотрели на графа. Тишина была такой плотной, что слышно было тиканье настенных часов.

Десять секунд. Ничего…

Двадцать секунд. Без изменений…

— Ну что, Пирогов? — ехидно спросил Карпов. — Где ваше чудесное исцеление?

Глава 12

Тридцать секунд.

Веки графа дрогнули. Едва заметно, но дрогнули.

Сорок секунд.

Дыхание стало глубже. Грудная клетка поднялась выше.

Пятьдесят секунд.

Пальцы правой руки слегка пошевелились.

Шестьдесят секунд.

Граф Бестужев открыл глаза. Заморгал, силясь сфокусировать взгляд. Попытался что-то сказать, но из горла вырвался только хрип.

— Папа! — Анна бросилась к кровати, схватила его за руку. — Папа, ты слышишь меня⁈

Граф слабо кивнул. Его взгляд стал осмысленным.

А я выдохнул с облегчением.

— Где… где я? — прохрипел Бестужев. — Что… случилось?

Палата взорвалась движением и звуками. Варвара бросилась проверять витальные показатели, медсестра засуетилась с приборами, Анна плакала от облегчения, целуя руки отца.

А Рудаков и Карпов стояли как громом пораженные, с открытыми ртами.

Я же спокойно снял перчатки, бросил в урну для медицинских отходов:

— Варвара, какие показатели? — спросил я у девушки.

— Пульс выравнивается! — отрапортовала она. — Девяносто ударов в минуту и снижается! АД сто тридцать на восемьдесят! Сатурация девяносто восемь процентов!

— Отлично. Сделайте экспресс-анализ на глюкозу прямо сейчас. Глюкометром.

Она достала портативный прибор, уколола палец графа, капнула кровь на тест-полоску.

— Три и восемь! — объявила она через пять секунд. — Гипогликемия подтверждена!

— Вот вам и лабораторное подтверждение, — сухо сказал я Рудакову. — Три и восемь при норме от четырех до шести. И это уже после введения глюкозы. Значит, изначально было меньше двух. Критическая гипогликемия.

Я повернулся к ошеломленным коллегам.

— А теперь, господа, срочно возьмите у графа кровь на инсулин и С-пептид, — спокойно сказал я. — Это маркеры, которые покажут, был ли введен экзогенный инсулин. И это будет документальное подтверждение не только покушения, но и вашей профессиональной некомпетентности. Вы имели все симптомы, весь анамнез, но не смогли поставить элементарный диагноз.

— Это… это… — Рудаков не мог подобрать слов.

— И немедленно вызовите службу безопасности больницы, — продолжил я. — А лучше — сразу полицию. Здесь отработал убийца. Тот, кто ввел графу Бестужеву инсулин под видом витаминов.

— Убийца? — ахнула Анна. — Папу хотели убить?

— Именно. Инсулин в дозе пятьдесят-сто единиц для человека без диабета — смертельная доза. Развивается гипогликемическая кома, мозг умирает от недостатка глюкозы. Если бы не быстрая помощь, граф умер бы в течение часа. И смерть выглядела бы естественной — внезапная кома неясного происхождения, врачи развели руками, никто не виноват. Идеальное убийство.

Граф судорожно сглотнул, сделал вдох и сказал:

— Не надо полицию. Я сам разберусь.

Я наклонился к нему:

— Как скажете, граф. Но пока не напрягайтесь. Ваш мозг пережил тяжелый энергетический кризис. Нейронам нужно время на восстановление. Сейчас главное — поддерживать уровень глюкозы.

Затем я повернулся к Варваре:

— Варвара Николаевна, поставьте капельницу с десятипроцентной глюкозой. Скорость — сто миллилитров в час. И добавьте в капельницу тиамин — витамин В1, сто миллиграммов. И аскорбиновую кислоту пятьсот миллиграммов, она защитит нейроны от реперфузионного повреждения.

— Есть! — она сразу принялась за дело.

— Каждый час контроль глюкозы! — продолжил я. — Держать на уровне семь-девять ммоль. Если падает — увеличить скорость инфузии. Если растет выше десяти — снизить.

— Понятно!

Граф Бестужев лежал на больничной койке, но взгляд уже обрел привычную властность и холодную расчетливость. Капельница с десятипроцентной глюкозой мерно капала, кардиомонитор отбивал ритм в семьдесят два удара в минуту.

Граф медленно, словно оценивая каждого, провел глазами по собравшимся в палате.

— Слишком много народу, — прохрипел граф, морщась от боли в горле. — Это похоже на консилиум у смертного одра. Я еще не настолько плох, чтобы собирать толпу скорбящих.

— Граф Бестужев, мы должны наблюдать… — начал Рудаков.

— Пирогов, — перебил его граф, не сводя с меня тяжелого взгляда. — Мне нужно поговорить с вами. Наедине.

О, начинается самое интересное. Граф явно хочет обсудить что-то, что не предназначено для ушей медицинского персонала. Наверняка речь пойдет о покушении и его заказчиках.

— Но, ваше сиятельство! — возмутился Рудаков, вытирая вспотевший лоб уже насквозь мокрым платком. — Мы обязаны наблюдать за вашим состоянием! Протокол постреанимационного периода требует постоянного мониторинга витальных функций в первые шесть часов! Это же элементарная безопасность!

— Рудаков, — голос графа стал холодным, как январский ветер. — Вон из палаты. Немедленно.

— Как… как это «вон»? — Рудаков побагровел так, что я испугался за его артериальное давление — минимум сто восемьдесят на сто десять, судя по пульсации височных артерий. — Граф Бестужев, позвольте напомнить, что именно вы лично назначили меня заведующим терапевтическим отделением! Вы сказали тогда, что доверяете мне, как себе!

— И сейчас я вам не доверил бы даже подать стакан воды, не то что мое здоровье, — отрезал граф. — Вы чуть не дали мне умереть своим бездействием и трусостью. Сидели и ждали анализов, пока мой мозг умирал от гипогликемии. Так что убирайтесь, пока я не вызвал охрану и не приказал вышвырнуть вас физически.

— Это… это неблагодарность! — взвизгнул Рудаков, брызгая слюной. — Это оскорбление! Мы спасали вашу жизнь! Мы делали все возможное!

— Вы делали все по протоколу, — граф попытался приподняться на локтях, но сил не хватило, и он упал обратно на подушки. — А протокол в вашем исполнении означал — подождем анализов, пока пациент помирает. Если бы не доктор Пирогов, я был бы уже в морге, а вы писали бы в истории болезни «несмотря на все усилия врачей, пациент скончался от комы неясного генеза». Знакомая формулировка, правда? Так что вон! И не заставляйте меня повторять!

Профессор Карпов деликатно откашлялся, поправил очки:

— Граф, понимаю ваши эмоции, это нормальная реакция после пережитого стресса. Но как врач с сорокалетним стажем, как заведующий кафедрой внутренних болезней, я обязан остаться и проконтролировать…

— Профессор, — граф перевел на него тяжелый взгляд человека, привыкшего, чтобы ему подчинялись беспрекословно. — С уважением к вашим сединам, научным регалиям и академическим званиям — вон. Это не просьба и не предложение. Это приказ. И он не обсуждается.

Интересно наблюдать, как быстро меняется динамика власти в палате.

Минуту назад эти люди были полубогами в белых халатах, вершителями судеб, решающими — жить пациенту или умереть. Сейчас они просто наемные работники, которых хозяин может выставить за дверь как нашкодивших слуг.

Аристократия есть аристократия — даже в полумертвом состоянии граф излучает власть.

В этот момент в разговор вмешалась Анна. Из рыдающей испуганной девочки она превратилась обратно в железную леди, истинную дочь своего отца:

— Все вон! — скомандовала она тоном полковника на плацу. — Немедленно! Все! Марш отсюда! Папе нужен покой и конфиденциальность!

— Но медицинское наблюдение… — робко попыталась возразить старшая медсестра, женщина лет пятидесяти с добрым лицом.

— Доктор Пирогов обеспечит все необходимое наблюдение, — отрезала Анна, и в ее голосе зазвучали стальные нотки. — Он спас папе жизнь, он и будет наблюдать. А теперь — вон! Все! Кроме Пирогова, разумеется. У вас десять секунд, чтобы покинуть палату. Девять… восемь…

Рудаков первым бросился к двери, бормоча себе под нос что-то про неблагодарность пациентов и нарушение субординации.

Профессор Карпов вышел с достоинством, сохраняя невозмутимое выражение лица, но я заметил, как дрогнул уголок его рта — признак подавленного раздражения.