После развода в 40. Между нами твоя истинная (СИ) - Гераскина Екатерина

Всё то же самое. Те же жалобы, те же обиды, та же притворная тоска между строк. Я отложил письмо в сторону, облокотился на подлокотник, глядя в мутное окно, где отражалось холодное северное небо.

Император не ошибся — василиски действительно промышляли в этих лесах. Каждого из них приходилось ловить едва ли не лично, участвуя в рейдах.

Да, и на границе мне было лучше, чем где-либо: здесь тишина, запах сырого мха и хвои, и магия земли, отзывающаяся во мне. Моя вторая сущность, фейри, словно оживала здесь. Однако обряд я так и не провел. Решил, что как только покончу с василисками, тогда все и сделаю. Рисковать отсутствием сил не стал.

Стоило мне покинуть леса хотя бы на неделю, съездить в город, как дракон внутри начинал биться, царапать грудь изнутри, рычать, требуя вернуться к своей истинной.

Я не мог рисковать — предпочитал оставаться при здравом уме, пока ещё могу.

О сыне мне сообщал отец. Раз в неделю я навещал его — крошечный комочек жизни, тот, ради кого я вообще ещё дышал. Месяц назад он впервые открыл глаза — зелёные, точно изумруды, глаза моей Кристины.

Я назвал его Кристофером, и он был так похож на мать. Почти во всём кроме волос. Те были тёмные, как мои.

Я помню, как стоял тогда у его колыбели, и впервые за долгое время почувствовал тихое, хрупкое счастье.

Я оттолкнулся от стола, встал, набросил на плечи военный мундир, застегнул верхние пуговицы.

— На сегодня ты свободен, — сказал я помощнику. — Пусть Грейст следит за караулом. В случае чего — докладывать.

— Есть, мой генерал!

Выйдя из двухэтажного каменного дома, я вдохнул холодный воздух. День клонился к закату. До конюшни было рукой подать. Конь уже был осёдлан.

Я знал, что Орелия сегодня прибудет, но не знал точного времени.

Для неё я снял номер в местной гостинице, слишком скромный для столичной леди. Но других здесь просто не было. Это граница, а не столица.

Через три часа я добрался до города. Небо затягивалось сумерками, а дорога пахла влажной землёй и гарью от костров.

В окнах гостиницы горел свет. Когда я вошёл, женщина за стойкой поспешно поклонилась. Я прошёл мимо, поднялся на второй этаж, открыл дверь в номер супруги.

Она стояла у окна. В дорогом платье, явно сшитом не для этого места — персиковая ткань, вышивка золотом, волосы уложены, на шее жемчуг.

Посреди сырой, серой приграничной гостиницы она выглядела так же неестественно, как фарфоровая кукла, оставленная посреди казармы.

Живот был уже большим — слишком большим для таких поездок. Но сколько бы я ни сопротивлялся её приезду, как бы ни убеждал, ни уговаривал в письмах, она всё равно собралась в дорогу.

Уперлась, как упрямая кобылка, которой никто не указ. Хотя до этого она ни разу не изъявила желания повидаться, ни разу даже не заикалась, что хотела бы навестить меня в этом лягушачьем болоте, как она сама называла эти места.

Все полгода — ни единого намёка. Только жалобы, капризы, просьбы о драгоценностях, нарядах, балах. И вот теперь, когда дорога тяжёлая, когда ехать опасно, когда каждый скачок может стоить ей и ребёнку здоровья — она вдруг решила сорваться с места и доказать мне… что именно?

Что она моя жена? Что имеет право на моё внимание?

Я не понимал.

Но спорить дальше было бесполезно — Орелия редко слушала доводы, а сейчас, беременная и вспыльчивая, не слушала вовсе.

Я узнал, что она в дороге даже не от нее, а потому что отец прислал срочную телеграмму. Отец вообще не понимал, как боги могли соединить меня и её — на редкость вздорную и вспыльчивую девицу, которая умудрялась разозлить даже камень, не то что живого дракона.

Отец писал это почти между строк, но я слышал его голос: раздражённый, недоумевающий, как будто всё ещё пытался решить загадку, где же именно я оступился, и за какие грехи мне досталась подобная истинная. А потом сам же и находил ответы. Мой дракон, заполучив слишком много магии и обретя собственное отдельное сознание, показал себя во всей красе. Так что да они очень похожи.

«Орелия всё же уехала. Под покровом ночи. Собрала вещи и сбежала, не слушая никого. Жди её. Срочно».

Я перечитал эти строки дважды, потом ещё раз. Отец редко паниковал, а тут почерк выдавал его волнение.

Но я не мог бросить заставу. Я должен был отправляться в рейд — чёртовы василиски снова шуршали по границе. Ещё один разведчик был замечен, и каждая минута могла стоить чьей-то жизни. Слишком много ребят уже сложили головы на этих поганых тропах.

Поэтому я сделал единственное возможное — выдвинул ей навстречу своих людей. Приказал встретить, проводить, чтобы, не дай боги, с ней ничего не случилось.

Парни сопроводили её и помогли добраться до Брюмса — этого убогого, как она писала мне, городка.

Так Орелия и добралась — раздражённая, уставшая, но всё равно уверенная, что весь мир должен был подстроиться под её решение.

— Арден! — воскликнула она, сияя.

Я обвёл её взглядом, кивнул на стол. Я был сдержан в эмоциях в отличие от нее. Она в ответ на мое скупое приветствие скривила нос.

Ужин уже был накрыт. Свечи, горячий чай, блюда. Она постаралась.

Я помог ей устроиться на стуле. Та поморщились, придерживая живот рукой. Я сел напротив, молча.

— Я рада тебя видеть, — сказала она, натянуто улыбаясь.

— Как добралась?

— С трудом. Мне было тяжело.

— Я ведь предупреждал, дорога трудная, — ответил я спокойно. — Лучше бы ты осталась в столице. Тебе нужно думать о ребёнке.

— Нет, не лучше! — вспыхнула она. — Я не видела тебя так давно… Хотела повидаться. Хотела, чтобы ты… хотя бы раз… был рядом.

Она надула губы.

— Ты поступила опрометчиво.

Её глаза вспыхнули.

— О-опрометчиво?! — она вскинула подбородок. — То есть по-твоему, я должна сидеть в четырёх стенах, как узница?!

— Вся столица к твоим услугам, и ты вовсе не узница насколько мне известно. Ты должна была подумать хорошо, прежде чем тайком срываться ко мне.

— Я думала! — резко сказала она, но глаза метнулись в сторону.

— Ты едва добралась. И ты сама это сказала.

Она зло шмыгнула носом.

— Если тебе что-то нужно, ты можешь написать, Орелия. Не обязательно ехать ночью к границе, где ходят василиски.

— Написать? — она вскинула руки. — А ты когда мне отвечал? Ты вообще читаешь мои письма? Или они у тебя идут прямиком в камин?!

— Я читаю все.

— А толку?! — она чуть не стукнула ладонью по столу. — Ты там, а я здесь! Ты на границе, а я одна в столице, и все только шепчутся и смеются надо мной!

Она резко вдохнула, будто подавилась воздухом.

— Ты могла бы попросить моего отца, — спокойно сказал я. — Он бы сопроводил тебя. Или прислал людей.

— Я? Просить твоего отца? — она фыркнула. — Да он смотрит на меня так, будто я… будто я ошибка природы!

— Он просто переживает.

— Да он меня презирает! — выкрикнула она. — И твоя мать! Всё ваше семейство!

Я сжал зубы.

— Никто тебя не презирает. Но ты ждёшь ребёнка. Ты в положении. И ты должна думать о его безопасности. Это твоя ответственность.

Она вскочила, но живот не позволил резко отойти, и она только качнулась вперёд, обхватив себя руками.

— А о моей безопасности ты думаешь? — спросила она тихо, почти шепотом, как обиженная девочка. — О том, как мне страшно? Как я одна? Как…

Она сжала губы, чтобы не расплакаться.

— Я хочу, чтобы ты вернулся в столицу.

Я посмотрел ей прямо в глаза.

— Это невозможно на данный момент, и ты это знаешь. — Я говорил спокойно, стараясь не повышать голос. — Я могу предложить тебе жить здесь. В Брюмсе. Тогда я смогу навещать тебя чаще.

Она вытаращила глаза, будто я предложил ей поселиться в курятнике.

— ЧТО?! — сорвалось у неё так громко, что даже свеча дрогнула. — Нет! Ты видел этот город вообще? Это… это… Ад кромешный! Город? Да это деревня! Самая настоящая. Что я тут буду делать?!

Она резко обвела взглядом скромную комнату гостиницы — выцветшие занавески, простую деревянную мебель, окна на улицу, где периодически грохотала телега.