Волчья ягода (СИ) - Началова Екатерина

Последнее он крикнул вызывающе, прямо глядя в глаза соперника. Крошечную толику удивления Таора тут же захлестнула свежая порция ярости. Необходимость проредить незванному жениху ребра стала очевидной. Таор уже перенес вес на левую ногу.

— Нет! Не позволю! — упав от толчка сына на колени, Волчица даже не поднимаясь мгновенно вонзила клыки уже в собственную ладонь между большим и указательным пальцами.

Демонстрируя выступившую кровь, задыхаясь произнесла:

— Кровью перед Порядком клянусь, — голос срывался. — Не будет мой сын на Асу как на женщину претендовать. Клянусь!

Оба мужчины замерли. Произнесенная клятва была не к месту страшной. Закон мира суров: претендуя на Асу, Тиром будет виновен в смерти собственной матери. Морщась от неприятного чувства, Таор опустил руки, отступил. Он предпочел бы по-простому вывернуть больному сосунку руки, даже не убить, но... Ее выбор. Слова сказаны, кровь пролита. Бросив красноречивый взгляд на Тирома, Таор направился прочь, больше не слушая криков ни сына, ни матери.

Для него дело было сделано.

Задрав голову в небо, Тиром бессильно взвыл.

— Что наделала?!

Льющаяся с носа кровь с разбитого свернутого носа сочилась по его губам, капая с подбородка прямо на светлую рубаху, на которой зловеще расплывалось темно-красное пятно.

— Что ты наделала? — он несколько раз пнул землю носком ботинка, взвивая в воздух ошметки травы. — Зачем?! Зачем?! Зачем... Моя она, я не могу отказаться, ты-то как не понимаешь? Даже если я нюх потерял, если и правда... Я бы дождался, выкрал, добился! А теперь...

— Сын, сынок... — Волчица отчаянно мотала головой. Она больше не кричала. Полползя на руках к Тирому, она вцепилась ему в ногу, заговорив сиплым шепотом. — Нет, нет, нет, нет. Не ты, не ты виноват, я виновата, только я. Прости меня, прости.

Стоя, молодой Волк тряхнул ногой, но Вирана не отпускала, обвив ногу сына руками и ногами, продолжая сбивчиво шептать:

— Все ты верно чуешь, но не та она пара тебе. Не та... Нельзя тебе ее трогать. Небо, помоги... Твоя она, сын, но не так, как подумал.

— Что ты несёшь? Почему нельзя? — не выдерживая, он опять тряхнул ногой.

Зарывшись лицом в бедро сына, Вирана разрыдалась.

— Вместе вы родились... Сестра она тебе!

Глава 23. Рассказ матери

Где-то под полом дома возилась, скреблась мышь. Тиром мышь не чуял, но слышал и от этого чувствовал себя так, будто он — только наполовину он. Где вторая половина, не знал. Голова трещала, неработающий нос ныл. Ему казалось разное: то виделось, что мать сошла с ума, то другое — будто он сам. Он покрепче вцепился в стол, стараясь стоять прямо.

— Летней ночью рожала... — мертвенно бледная Вирана после истерики говорила безжизненным голосом. Отодвинувшись подальше, Тиром слушал ее, сжимая зубы: покинувшая тело ярость после драки звенела опустошением и Волк едва стоял на ногах. — Сначала ты появился. Заревел так, что уши заложило...

Она чуть улыбнулась.

— А потом еще одна схватка пошла... И следом девочка вышла. Не ждала я ее, да и никто. Маленькая, слабенькая... Не дышала долго, но потом запищала все-таки. Ты-то басом заревел, а она — тихонько, как зайчонок. Как вместе вас положили, ты ручкой ее накрыл, а она — раз — и успокоилась. Затихла.

Смахнув слезу, Вирана улыбнулась, а Тиром сморщился как от боли. В полуденном спокойном зное дня слова матери он ощущал странно. В такие часы надо говорить о спокойном, бытовом — об урожае, ножах, случаях смешных... А не о том, от чего ноет и тоской рвет на части.

— Сразу я неладное почувствовала... Как волчонок рождается, стая слышит, чувствует своего. Тебя услышали, а ее — нет, будто и не родилась вовсе. И запах не тот. Отец бегал, кричал, что у него сын родился, а про дочь и не знал. Тишина. Повитуха поглядела, сказала — бессильная она, унести надо.

«Бессильная»... Он слышал о таких. Основная масса детей рождались средними, очень редко появлялись сильные, но случалось и противоположное: раз в несколько лет появлялись дети совсем без силы. Их в роду не оставляли. Куда такие исчезали, Тиром никогда не задумывался. Сам всегда ратовал за родовую Силу, как и многие считал, что бессильных и ущербных при рождении нужно придушивать, так лучше будет всем. Слабые уходят, сильные остаются — нечего портить род недоволками без нюха, слуха, голоса... Он уверенно рассуждал об осознанном отборе с детства, всегда, это было легко.

Было.

— Как могла я бессильную родить? Позор для семьи, рода... Мать сразу сказала, что всю жизнь будут пальцем показывать, нельзя никому говорить. И повитуха так же. Хором твердили, как повезло мне, что двоих сразу родила. Ты — нормальный, а бессильную и не заметят... Выла я, не могла дочь отдать, хоть и знала, что надо, что стая таких не принимает... Мать меня держала, повитуха пальцы разгибала. Той ночью маленькую в последний раз видела.

Остановившись, она стерла слезы. Нижняя губа Волчицы тряслась. Тиром проследил, как она поглаживает живот, будто все еще гладит там ребенка. Двух.

В глазах двоилось, стоялось сложно. Он сильнее стиснул челюсти, заставляя себя слушать.

— Бессильных лесу отдают... Кладут на землю, ягоду ядовитую дают и уходят. Лес род чистит... Повитуха утром ко мне пришла, сказала, что сделала все. Как я представила, что дочка там одна лежит, зайчонком пищит или не пищит уже... не выдержала. Кинулась по следу, а когда пришла — уже пусто, только следы, но не звериные, человеческие. Отследила я, кто забрал... По тому следу в село пришла, нашла дом. Кругами вокруг несколько ночей ходила, слушала. Узнала.

Прерывистый выдох прервал рассказ Волчицы. Едва нащупав трясущимися руками кувшин с водой, она прильнула к нему, длинно и так жадно глотая воду, что та струйкой побежала мимо губ по подбородку. Когда Вирана с размаху опустила кувшин на пыльный стол, на ее груди уже расплывалось мокрое пятно.

— Травница местная дочку забрала, — она хрипло продолжила. — Видно, забрела далеко в чащу и встретила ее быстрее зверя. Помню, куры орали, квохтали, а я у окна стояла, слышала ее... их. Дочка хныкала, а та ее успокаивала, отпаивала, песни пела, сказки рассказывала. Поняла, что добрая женщина, что будет жить дочка... Легче мне стало, сын. Чтобы душу не травить, не ходила, даже не смотрела на нее. Решила, пусть у нее будет хотя бы человеческая жизнь. Тем и успокоилась. А вот оно как... Тут дочка очутилась.

Из глаз волчицы опять полились крупные слезы. Она закрыла глаза руками и завыла, но теперь сквозь вой проглядывала счастливая истерическая улыбка.

— Аса... Асочка. Увиделись, наконец... На отца как похожа... Добрая, утешала меня. Глаза как пепел, наши, серые-серые... А клычков даже маленьких так и не заострилось. Маленькая девочка моя...

Холодея, Тиром вспоминал, как увидел Асу. Сначала просто почувствовал запах и весь развернулся на него. Лицо показалось ему знакомым, родным, милым. Слабая... Белье не могла отжать. Он смахнул с глаза набежавшую слезу, а затем с носа — кровь. Сразу вспомнил, что планировал взять, что мог взять. Мог успеть. По коже прошла дрожь, оставляя расходящиеся по телу волны запоздалого стыдного страха. Глянув на два истерзанных пирожка, лежащих на полу, ощутил, как к горлу душно подкатывает тошнота.

— ...выросла. А никто ее и не чует, не слышит, будто нет. Только ты учуял немного. А я даже и не поняла сразу. Как могла не понять? Должна была, но нет, не признала, пока она не сказала, что травницы дочь... Может ты лучше помнишь. Вместе девять месяцев сидели...

Тиром схватился за волосы, потянул со стоном. Слушать мать он больше не мог. Голова плыла, глаза закрывались. В висках нещадно болело, скорее всего от удара Таора. Еще и друзья подсобили вчера... Схватив кружку с остатками отвара, выпил.

— Отец знает? — только спросил. Собственный голос не узнал.

Мать отрицательно мотнула головой.

— Только я, повитуха, да бабка твоя...