Ознакомительная версия. Доступно 82 страниц из 408
Не знаю сейчас, как ответить самому себе на все эти вопросы. Но знаю, что так это было. Было со мной и бывало с другими людьми, отнюдь не жестокими от природы.
Горжусь Дударовым и его ответом, стыжусь своих слов, но оставляю их такими, какими они были тогда...
Возвращаюсь к записной книжке.
...Покончив с бритьем, Дударев долго и шумно фыркает, моется.
В это время сообщают, что на НП корпуса находится Москаленко, а этот НП в каких-нибудь пятистах метрах отсюда. Мне хочется повидать Москаленко и спросить его, как идут дела в масштабах армии, и я прошу Альперта съездить туда, проверить, действительно ли Москаленко там.
Альперт уходит, а Дударев обращается ко мне, предлагает мне на скорую руку пообедать.
- То есть, вернее, позавтракать. А хотя, в сущности, все же пообедать, поскольку обеда сегодня не предвидится!
Отказаться неудобно, хотя это и нескладно вышло по отношению к только что уехавшему Альперту, но что делать.
В ожидании обеда Дударев вдруг начинает ругать барахольщиков.
- Особенно некоторые "боги войны" этим отличаются, будь они неладны. Пехотинец, который впереди идет, он с собою чемодан брошенного барахла не заберет. Не пойдет - в одной руке автомат, а в другой чемодан. Что он: ну, если повезет, поест до отвала, ну, что-нибудь в свой сидор запихнет. Кстати, чаще всего то самое, что завтра же и выбросит, дальше не понесет! Ну, Какую-нибудь занавеску на портянки себе порвет и тут же себе ноги подвернет. Ну, в карман полкилограмма сахара насыплет и потом его вместе с сором есть будет. Я за это никогда ничего никому не скажу. А артиллеристы, те в брошенный населенный пункт заходят после пехоты и раньше начальства. Вот этим некоторые и пользуются. Пехотинец с собой чемодана не возьмет, а этот или на лафет приторочит, или в машину сунет - и все в порядке. Наблюдал таких, которые этим отличаются. А когда увидел у одного такого кольцо золотое на пальце, содрал его с пальца. - Дударев, оттянув рукав, сжимает огромный свой кулачище. - Вот этим кулаком сплющил его и кинул куда подальше. Жалко, конечно, - золото! Но что это означает - кольцо на пальце? С кого оно снято? Потому что золотое кольцо - это один раз на тысячу, чтобы кто-нибудь в брошенном доме прямо на столе оставил!
По телефону звонит начальник штаба дивизии. Речь идет о каком-то танковом десанте.
Дударев требует, чтобы десант был посажен на броню без всякого промедления. Я спрашиваю, что это за десант.
Оказывается, в мое отсутствие, пока я искал командира Чехословацкой бригады, пришло сообщение, что танки уже прорвались на западную окраину Лослау, и Москаленко приказал посадить на эти танки десантников из дивизии Дударева и с темнотой прорваться еще дальше к Одеру.
- Нет, сегодня до Одера навряд ли дойдем, - говорит Дударев и показывает по карте расстояние, еще отделяющее нас от Одера. - Вот до сих пор сегодня, наверно, дойдем.
В его словах чувствуются хладнокровие и привычка к тому, что на войне не все так получается, как хочется и как первоначально записывается в планах.
- Всеми силами не дойдем, а батальон сядет на танки и прорвется.
В двух котелках приносят еду, и мы наскоро перекусываем.
- Вот, черт его знает, почему-то нам из тыла рыбу не присылают. Прислали б хоть какую-нибудь селедку, чтобы мы об особенностях Советского государства не забывали. Селедка у нас хорошая, а мы о ней уже забыли. Я про икру не говорю! Селедку! Как раз на моем участке однажды венгерский командующий, генерал-полковник Миклош Бела, оказался, так он, пока у нас в дивизии сидел, все интересовался, не намерены ли мы венгров присоединить или оккупировать. А я ему и говорю: да что вы, нет у нас такой цели! Нам дай бог над самими собой поцарствовать как следует... В самом деле, зачем нам ваша земля? Уголь у нас есть, нефть есть, железо есть, алюминий есть... Каучука, правда, нет, так мы искусственный научились делать. А вдобавок еще икра наша, русская, говорю ему в заключение. "Да, - говорит, - прекрасная икра", - даже облизнулся. Ему расхвастался, а сами уже полгода селедки не видим. Даже написать об этом куда-нибудь захотел!
В конце пятиминутного обеда опять звонок, Дударев подходит, и хотя я, слушая на фронте телефонные разговоры, часто по первым же словам, по интонациям, по разговорчивости или молчаливости догадываюсь, откуда звонят человеку, снизу или сверху, и если сверху, то какой именно начальник, на этот раз на протяжении всего разговора так и не могу попять, кто говорит с Дударовым. Он разговаривает своим обычным независимым тоном, голос его совершенно не меняется.
- Так точно, Дударев. Никак нет. Почему плохо? Нет, неплохо воюем. Шестнадцать орудий взяли. В полной исправности. И прошли пять километров... Да, буду двигаться вперед. С утра двигал. Сейчас дообедаю и опять двигать буду. Есть. Ну, что ж Еременко, моя дивизия свою задачу выполняет... Есть. Есть, буду знать!.. Есть... - повторяет он. Видимо, ему хочется как можно скорее положить трубку. - Есть... понимаю... есть!
Положив трубку, он садится за стол, отправляет в рот последний кусок котлеты, одним махом проглатывает стакан компота и, уже вставая, говорит:
- Москаленко звонил. Новый командующий фронтом, оказывается, теперь Еременко. Говорит: "Еременко тебе покажет!" Ну а что он мне покажет, если все идет нормально?
В его голосе ни тени страха или волнения.
- До свидания, увидимся.
- Само собой...
Я ухожу от Дударева и, встретив Альперта, еду с ним на НП корпуса, где, как удостоверился Альперт, действительно находится Москаленко.
Москаленко сидит на НП вместе с Епишевым и начальником Штаба 95-го корпуса, спокойным украинцем полковником Шубой. Я здороваюсь.
- А вы знаете, что ваш приятель-то уезжает? - говорит мне Москаленко.
По своему содержанию фраза звучит иронически, но в тоне, которым она сказана, иронии нет.
- Кого вы подразумеваете? - спрашиваю я. - Петрова.
- Да, я знаю, что он уезжает, - говорю я.
- Еременко теперь.
Я молчу.
- Да, - после паузы говорит Москаленко, который, как мне в последнее время казалось, был во многом не согласен с Петровым, в душе винил его за неудачу предыдущего наступления и хотя и отдавал ему должное как человеку, но был недоволен им как командующим фронтом. - Неудачно у нас выходит, неудачно! Посреди наступления все меняется. Уже все в одном направлении разработали, а теперь новые планы появятся, новые направления... Неудачно! в третий раз повторяет он. - Не вовремя! - И, поворачиваясь к полковнику Шубе, переходя с меланхолического тона на недовольный, говорит: - Все-таки мало вы сегодня прошли.
