Джеки - Трипп Дон

Как-то раз, много лет назад в Хайаннис-Порт, еще до того, как мы поженились, солнце залило комнату светом, а на лужайке кувыркались дети в коротеньких белых шортиках с пятнами от травы. Я искала тебя. Прошла через гостиную. Вы с отцом и Бобби разговаривали в комнате за коридором. Ты не знал, что я тут. Я услышала, как твой отец произнес мое имя, и остановилась. Я слушала, как вы втроем обсуждали мои достоинства: из добропорядочной и создающей иллюзию состоятельности семьи, красивая, но не слишком. А потом и недостатки: некоторый излишек интеллектуального снобизма и французского шика.

К горлу подступила тошнота: вы втроем говорили обо мне, как об участке земли, который необходимо оценить и измерить перед приобретением. Я бросила взгляд назад, ища пути отступления, – дверь неподалеку выходила на лужайку перед домом, где стояла моя машина.

Но я не могла сбежать от тебя.

Потом вы с Бобби вышли из комнаты, а за вами и отец. Джо притормозил, увидев меня. Он понял, что я услышала лишнее.

С улицы вкатывают пустую каталку бронзового цвета. Металлическая конструкция на маленьких резиновых колесах. Фигуры O'Доннелла и Пауэрса вырастают перед Джеки. Она собирается спросить: «Что вы делаете?», но потом понимает, что они пытаются заслонить от нее происходящее, чтобы она ничего не видела. Доктор просит ее уйти.

– Вы думаете, меня расстроит вид гроба? – спрашивает она. – Я видела, как убили моего мужа, он умер у меня на руках. Я вся в его крови. Разве могу я увидеть что-то худшее?

Кажется, доктор, озадаченный и смущенный, съеживается в своем белом халате. Ее сознание не в состоянии анализировать все эти детали, удивляться им, обдумывать их значение. Дэйв Пауэрс спорит с судмедэкспертом, который утверждает, что надо провести вскрытие здесь, в Техасе, согласно закону штата. Отскакивая от линолеума, их голоса становятся громче и переходят в крик, разносящийся по всему коридору. Пауэрс объясняет, что вице-президент и Леди Бёрд Джонсон ждут миссис Кеннеди в аэропорту Лав-Филд. А миссис Кеннеди ждет президента. Медицинскую экспертизу можно провести и в Вашингтоне, вне зависимости от того, что там говорится в этом дурацком техасском законе об убийстве и его юрисдикции.

Она перестает следить за тем, что происходит вокруг. В какой-то момент каталка с гробом с большими ручками плавно выезжает из первого травматологического отделения. Она знает, что он там, а значит, пора идти. Он уезжает, и она уедет с ним. Гроб холодный на ощупь, и Джеки выходит за ним к катафалку. Клинт просит ее сесть в машину, которая поедет следом, но она объясняет: «Нет, мистер Хилл. Я поеду с президентом». Она забирается в заднюю часть катафалка, и Клинт карабкается за ней. Им приходится ехать, прижав колени к груди, хотя в передней части автомобиля, где находится Джек, места больше.

Не надо было позволять тебе приезжать сюда.

Гроб не пролезает в дверь самолета, и приходится наклонять его, чтобы протиснуть под углом. Она стоит внизу у трапа и наблюдает. От взлетной полосы поднимается жар. Кровь Джека запеклась на ее чулках. Можно было бы сказать этим людям, что у них ничего не получится, гроб не пройдет. Они перекидываются словами, но ей снизу их не разобрать. Клинт оглядывается на нее. Она читает в его глазах предупреждение за миг до того, как они отламывают ручки гроба. Раздается ужасный скрежет металла, отрываемого от деревянного корпуса. Гроб впихивают в салон самолета. Она поднимается по ступеням.

Но вылетать сразу нельзя. Необходимо дождаться судью, который примет присягу вице-президента. На кровати в президентском отсеке кто-то разложил для нее чистое платье, жакет, чулки. Два голубых полотенца с символикой президентской авиафлотилии Air Force One лежат рядом с одеждой. Ее лицо, забрызганное кровью, мелькает в зеркале в туалетной комнате. Намочив салфетку, она принимается стирать эти следы. Нет. Зря. Надо все оставить как есть. Его кровь, ее лицо, зеркало – все это принадлежало им несколько часов назад, а теперь ничего не осталось. В дверь тихонько постучали. Входит Леди Бёрд и предлагает прислать кого-нибудь, кто поможет Джеки привести себя в порядок.

– Что, если бы меня там не было? – спрашивает она у Леди Бёрд.

Одна перчатка – правая – была утром белой, а сейчас темная от крови. Левая потерялась. Где она могла ее оставить?

– Давайте переоденемся, – мягко предлагает Леди Бёрд.

– Нет, – отвечает Джеки. – Я хочу, чтобы все видели, что сделали с Джеком.

Позже она уже не сможет припомнить, произнесла ли это вслух.

– Леди Бёрд, пришлите сюда, пожалуйста, мистера Хилла и мистера О'Доннелла. Я хочу передать распоряжения для своей матери и мисс Шоу. Это касается детей.

Судья, которая должна принять присягу вице-президента, оказалась миниатюрной женщиной в коричневом платье в белый горошек. В самолете стоит удушающая жара. Из-за тепла тел и скопившегося в салоне горячего застойного воздуха маленькое пространство с низким потолком разогрелось до предела. Людей набилось много, слишком много. Орел на ковре, так же как и раньше, простирает крылья, несмотря на то что присутствующие попирают их ногами. Кто-то хватился Библии. «Она на ночном столике в спальне», – шепчет Джеки стоящему рядом O'Брайену. Тот выходит, чтобы найти книгу. Фотограф уже забрался на диван и сверху нацелил свою камеру. Свет отражается от его очков, пока он упирается спиной в изгиб стены, переходящей в потолок, сгорбившись, как тролль, пытаясь захватить всех в объектив. Заработали двигатели – затарахтели, закашляли, – и кто-то взял ее за локоть. Линдон. Он хочет, чтобы она встала рядом с ним. Все жмутся друг к другу в тесном пространстве, как сельди в бочке. Маленькими шажками она двигается туда, куда ее направили, и смотрит на свои руки. Странные, будто чужие, с непривычной полоской бледной кожи у основания безымянного пальца – следом от кольца.

– Вы не обязаны туда идти, – сказал ей Кенни O'Доннелл десятью минутами ранее в спальне. Он был раздавлен произошедшей трагедией, в один миг перечеркнувшей всю его жизнь.

– Мне кажется, я должна отдать этот долг своей стране, – ответила она.

Во время перелета она сидит в хвосте самолета с гробом Джека и ирландцами – О'Брайеном, О'Доннеллом, Пауэрсом. Экипаж снял некоторые сиденья, чтобы освободить место. Ее рука постоянно лежит на гробе. Впереди кто-то ест суп, и от этого запаха ее подташнивает.

Как же быть? Как мне это сделать и справлюсь ли я? Как превратить сумбур нашей жизни, с ее откровенными промахами и хаосом, в благопристойную историю, которую можно рассказывать детям, чтобы она выглядела так, будто у нас все и всегда было под контролем?

Теперь рядом ворчливо обсуждают, почему Джонсон принял присягу в Далласе. Он что, не мог подождать? Он заявил, что спросил у Бобби, и сделал так, как тот посоветовал. Хотя наверняка Бобби ничего подобного не советовал. Они замолкают, поняв, что она смотрит на них и слушает. На костюме Дэйва Пауэрса кровь. На мгновение она задерживает взгляд на ней, а затем рассказывает им о похоронах Авраама Линкольна и о книге из библиотеки Белого дома. И просит, чтобы кто-то из них напомнил Пэм: ей следует сообщить Уэсту, чтобы тот нашел это издание – его надо будет использовать при организации церемонии.

– Мы устроим похороны, как у Линкольна, – говорит она. – Там была лошадь без всадника, но мне надо перечитать и вспомнить детали – как ее взнуздать, как вести. Вот так мы сделаем.

Остальное время полета они рассказывают ей разные истории из жизни Джека. Мужчины налили себе виски, и она тоже немного пригубила из вежливости: они настояли, чтобы она выпила с ними, продемонстрировав тем самым, что принимают ее в свое братство. Они осиротели, и Джеки – это все, что у них осталось. Дэйв Пауэрс рассказывает о последнем визите Джека к своему отцу, Джо, в Хайаннис-Порт. Он отправился туда на машине после встреч по сбору средств для избирательной кампании в Бостоне, которые прошли накануне вечером, после поездки в Гарвард и на могилу Патрика. А затем провел день дома. Дэйв описывает, как Джек поцеловал отца на прощанье. Джеки почти что ощущает губами щеку Джо, на нее веет соленым морским воздухом. Она делает еще один глоток виски, позволяя тому обжечь ей горло.