Хозяин Заброшенных земель (СИ) - Лифановский Дмитрий

— Со мной остался десяток гвардейцев и Даша с Адель, — Рогнеда сдавленно всхлипнула, — Мы бежали к лесу, надеясь скрыться, а позади уже утихал бой. Мы почти успели… Почти… Нас окружили… Аделька… Аделина всегда таскала с собой свои дурацкие сабли! Выхватив их, она бросилась на ухмыляющегося офицера. За ней рванули остальные гвардейцы, — Рогнеда с всхлипом втянула воздух, — Их расстреляли как загнанную дичь на охоте. А мы с Дарьей… Нас захватили…

Княжна затихла и отвернулась к стене. Воцарившуюся тишину нарушало лишь ее размеренное дыхание и возня в сенках. Потом послышался возбужденно-поощрительный писк дочки хозяев и тихий хохот ушкуйника.

— Бурый! — не повышая голос позвал я, но ватажник услышал.

— Слушаю, ярл! — в дверях появилась довольная раскрасневшаяся рожа.

— Брысь из избы! И невесту забирай свою.

— Какую невесту, ярл, — взгляд мука забегал.

— Бурый не зли, — я прищурил взгляд и детину, как ветром сдуло. Спустя мгновение раздался стук закрывшейся за парочкой входной двери.

Рогнеда тихо сопит, уткнувшись носом в пахнущие хвоей бревна. Уснула, хвала Богам! Пусть спит, ей это надо. Проснется, поговорю с ней, в моих силах сделать так чтобы она все самое страшное забыла. Правда, тогда о том, что я менталист узнает Ингвар с Лобановым. Но это так и так рано или поздно случится. Думаю, Юрий Мстиславович и так догадывается. Я тихонько поднялся. Княжна встрепенулась:

— Не уходи! — испуганно выдохнула она.

— Поспи, — я погладил ее по плечу, — Тебе надо.

— Нет! Не надо, — в голосе послышались былые командные нотки, но тут же пропали, сменившись умоляюще-просительными, совершенно не присущими гордой Валькирии — Полежи со мной.

— Рогнеда, мы тут с тобой сейчас наедине. А глаз вокруг хватает. Это повредит твоей репутации.

­– Репутации⁈ — зло зашипела она, поднявшись. И тут же рухнула обратно, — А нет никакой репутации! Правильно! Не надо! Я грязная! — ее плечи дернулись, княжна подавила всхлип.

Демоны! Да, что у нее в голове⁈ Я лег рядом нежно приобняв ее за плечи. Девушка напрягалась, застыв, а потом обмякла, тесно прижавшись ко мне спиной. И не только…

— Хочешь меня, да? — зло выдохнула она, — А давай!

Боги, демоны и все твари Вселенной! А что она хотела⁈ Моему телу восемнадцать лет! И реагирует оно на красивую девушку, трущуюся об него своей мягкой точкой соответственно! И ему все равно, что сейчас это совершенно неуместно! Я дернулся, чтобы встать:

— Нет, нет, нет! Не уходи! Прости, прости, прости! — захлебываясь зачастила княжна повернувшись ко мне лицом и глядя на меня полубезумным взглядом, в котором плескался уужас, — Я дура! Дура! Дура! Только не уходи! Не прогоняй!

— Тише, тише, тише, ­– я обнял подавшуюся ко мне девушку и стал гладить ее по голове, — Успокойся. Все будет хорошо. Обещаю.

— Не бросай, меня, Раевский, слышишь⁈ Не бросай! Я знаю, я грязная! Но не прогоняй. Хочешь, служанкой тебе буду⁈ Постель греть⁈ Нет! Нельзя! Я грязная! Рабыней стану⁈ Все что скажешь, делать буду! Перед Богами поклянусь! Не бросай только!

Лакапин, сука! Что ты с ней сделал⁈ Как сумел⁈ Сколько времени прошло, как она к тебе попала? Две? Три недели?

— Не брошу, никогда не брошу, — зашептал я, не переставая гладить ее по голове. Знаю, что сейчас взвалил на себя ношу, которая мне не особо-то и нужна. Рогнеда княжна. А я пока никто и стану ли кем-то в этом мире или уйду на перерождение, не знают даже Боги. Но и иначе поступить просто не мог. Это был бы не шажок, а целый прыжок от человека, к бездушной бессмертной твари. А я не хочу! Я хочу остаться человеком!

— Обещаешь? — полные надежды глаза заглядывают в самую душу.

— Обещаю, — улыбаюсь, нежно целуя ее в лоб. Она отстраняется. В газах снова появляется безумие:

— Лакапин примчался, едва узнал, что меня привезли в его лагерь. Он так и говорил: «Мой лагерь!». Гордился, гнида! А еще улыбался, как будто это был лучший день в его жизни. Говорил, что теперь я заплачу за гордыню отца. За то, что Бежецкие отказались породниться с его родом. За то, что ты… — она смотрит на меня, и в ее глазах мелькает что-то вроде благодарности, — Что ты тогда спас ее. Нас. Он знал, что это был ты. Обещал отомстить. За сына, за Фокина. Грозился, что жить тебе не долго. И папе. Папе тоже угрожал… И мамам… И Зорьке…

Ее голос опять стал механически монотонным:

— Он ненавидит нас, наш род. Ненавидит моего отца. Он никогда не простит ему, что тот отказал ему в руке Зоряны. Он твердил мне это каждый день. Что князь Бежецкий посмел унизить его, торговца, который купил себе дворянство. А мы… мы — древний род, воины, ведущие свою кровь от Росской Империи. Он не мог этого стерпеть. Теперь он ненавидит тебя.

Она замолкает, тело начинает дрожать, а лицо искажает судорожная гримаса. Рогнеда делает некрасивое движение подбородком, словно хочет и не может зевнуть, и судорога проходит. Глаза девушки смотрят в пустоту, она там, в своих воспоминаниях. И это хорошо. Ей надо выговориться. А я помогу. Подправлю ментально. Успокою. Насколько это возможно. Психика княжны перекорежена так, что ее страшно касаться.

— Лакапин приходил каждый день. Когда один, когда с племянником. Они входили в камеру, и я сразу понимала, что сейчас будет. Они не спешили. Сначала просто стояли, смотрели на меня, как на вещь. Потом начинали говорить. Смеялись. Говорили, что я должна быть благодарна, что они не отдали меня гвардейцам, как Дарью.

Я чувствую как ее руки сжимаются в кулаки, но она не плачет. Глаза княжны сухие, словно все слезы уже выплаканы.

­– Дашу… — ее голос дрожит, — Они специально оставили ее в соседней камере. Чтобы я слышала, как она кричит. Как они ее… Особенно старался Колояр со своими. Это начальник эсбэ Лакапиных. После смерти Фокина выслужился. Такая же тварь! Еще похлеще! — она в ненависти сжимает губы, — Они издевались над ней, чтобы я поняла, что меня ждет, если не соглашусь. Лакапин говорил, что это мой выбор. Что я могу сохранить хоть какую-то гордость и честь, если покорюсь. Лжец! Они все равно бы сломали меня. Они даже не скрывали, чего хотят. Лакапин говорил, что я должна родить ему ребенка. Что это будет его месть моему отцу. Что он сделает так, чтобы род Бежецких продолжился через его кровь. Он знал, что мой отец не бросит своего внука, даже если он будет носить имя Лакапина. А потом они убьют меня. После того, как я рожу. Лакапин говорил, что это будет справедливо.

Ее голос становится едва слышным.

— Даша затихла за несколько дней до твоего появления. Умерла. Истекла кровью. Я слышала — надзиратели смеялись, обсуждая, где и как порвали ее, и знала, что рано или поздно, это же ждет меня. Я пыталась покончить с собой, — шепчет она, прижимаясь ко мне, ­– Но они не дали. За мной следили каждую секунду. Даже когда я… — она не договаривает, но я понимаю.

— Все, — я глажу ее по голове, по спине, — Теперь все позади. А сейчас, тебе надо уснуть.

— Ты думаешь, это легко — уснуть? — криво усмехается она. Опять судорога? Нет, хвала Богам!

— Тогда я спою тебе колыбельную.

Есть! Получилось! Переключил! Рогнеда поднимает голову и нависнув надо мной удивленно смотрит на меня:

— Раевский! Ты не похож на кормилицу!

— Кормилицу?

— Мама Ирма — моя кормилица.

— Мама? — ничего не понимаю я.

— Папина наложница. Простолюдинка. Но ты не думай. Мамы ее не обижают. Наоборот. Она как старшая жена. И дети ее нам братья и сестры. Я потом тебя с ними познакомлю, — я вижу, как в глазах княжны снова разгорается огонек безумия.

— Так при чем тут кормилица?

— Так только она пела нам колыбельные. Сначала Сашке — брату, потом мне, потом Зоряне, — губы девушки тронула легкая грустная улыбка.

— Спой?

— Ну, уж нет, Раевский! Это ты обещал мне колыбельную, вот и пой.

— Ну, хорошо. Только пообещай, что уснешь.

— Я постараюсь, — она уткнулась носом мне в грудь, — Пой.

­– Ложкой снег мешая,

Ночь идет большая,