Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

А потом произошло резкое возвращение в реальность. И мир снова наполнился звуками и запахами.

Солнечный свет больно полоснул по глазам, заставляя зажмуриться. Подошвы коснулись земли, которая отдавала сыростью, старой листвой и яблоками, которые успели упасть и чуть подпортились. Ладони коснулись мокрой травы. Сделал глубокий вдох, проверяя, вернулся ли я на самом деле. Пальцы дрожали. В теле чувствовалась странная тяжесть. Такая, будто меня вывернули наизнанку, прокрутили через мясорубку и собрали обратно.

Ветви ближайшей ко мне яблони скрипнули от ветра. Где-то в густых кронах деревьев щебетали, переговариваясь, птицы. И их звонкие голоса казались неестественно слишком громкими после давящей тишины в пустоте между мирами.

Видимо, Михаилу удалось вернуть меня в Петроград почти сразу после того, как я его покинул. Потому что в паре шагов от круга под деревом без движения лежал Александр Морозов. И я попытался было встать, чтобы подойти к нему, но тело словно было налито свинцом, и не слушалось. Я сделал вдох и только теперь осознал, что дрожу. Каждая мышца ныла, суставы горели, зубы стучали, а голова отказывалась соображать.

Впрочем, растерянного призрака рядом с телом я не наблюдал. Значит, Морозов жив и даже не при смерти.

— Я…

Хриплый голос прозвучал чужим.

— Вы совершили два перехода за короткий промежуток, — послышался рядом спокойный голос Михаила Морозова. — Подобные путешествия забирают много сил. Ваше состояние — это норма для новичка. Через несколько минут вы придете в себя.

Я с трудом повернул голову. Михаил Морозов стоял рядом и смотрел на меня спокойно, но в его взгляде читалась усталость. Он с интересом оглядел сад, заметил лежавшего без сознания Александра. Нахмурил брови, шагнул к бывшему кустодию. Присел рядом, коснулся кончиками пальцев вены на шее.

— Живой, — с облегчением пробормотал он. — Его так просто не сломать. Он вам как-нибудь расскажет, какие беспорядки устраивал в родном мире. Знаете, Павел Филиппович, что наш Александр неубиваем.

— Это у нас семейное, — прошептал я, не уверенный, что парень меня услышал.

Я попытался встать, но колени предательски подогнулись. Волна слабости накатила с новой силой, мир поплыл.

— Полежите пару минут, Павел Филиппович, — произнес Михаил. — Силы вернутся.

Я кивнул и закрыл глаза. Слышал, как ветер шелестит листвой, как где-то в кронах переговариваются птицы. После тишины межмирья эти звуки казались оглушительными. Я открыл глаза и заметил, как Михаил напитывает созданный Александром круг.

— Увы, мне пора домой, Павел Филиппович.

Я кивнул:

— Спасибо, что проводили. Признаться, даже не знаю, как я выбирался бы домой.

— Пустяки, — отозвался Михаил. Внимательно взглянул на меня, словно изучая, и внезапно произнес:

— Вы темный. А значит, и сами когда-нибудь научитесь таким переходам.

Я не успел ответить. Михаил улыбнулся, шагнул в созданный Александром круг. И растворился в возникшем под его ногами вихре, оставив меня одного. Я с трудом поднялся, сделал неуверенный шаг к лежавшему под деревом Александру. Но в этот момент бывший кустодий тяжело застонал и сел, прислонившись спиной к шершавой коре ствола. Дотронулся ладонью до затылка. Зашипел и отдернул руку. Взглянул на нее. Кончики пальцев были перепачканы чем-то красным:

— Какая шустрая и сильная… женщина, — пробормотал он, осматриваясь по сторонам. Заметил меня. И сразу все понял:

— Искупитель… — просипел он, пытаясь подняться на ноги. — Павел Филиппович… Как вы?.. Как вам удалось вернуться в Петроград?

— Меня провёл Михаил, — ответил я спокойно.

Александр нахмурился, но ничего не сказал. Он наконец встав во весь рост и отряхнул пальто.

— А Маргарита? — неуверенно уточнил он.

— Я проводил ее, — произнес я. — Но вы не предупреждали, что женщине совсем отобьет память. Она не помнила не только меня, но и самых базовых вещей.

— Такое бывает, — успокаивающе произнес Морозов. — Зелье действует трое суток. Затем, часть памяти постепенно вернется. Самая общая, например навыки читать и писать.

Он вдруг замолчал, словно о чем-то вспомнил. Воровато осмотрелся по сторонам, и в его глазах на мгновение мелькнуло что-то, что я раньше не видел — страх. Даже не страх, а настоящий ужас.

— Я не расскажу бабушке, что сам провожал Маргариту, — тихо пообещал я. — Даю слово высокорожденного.

Морозов вымученно улыбнулся:

— Спасибо. Если Софья Яковлевна узнает…

— То превратит вас в призрака, который будет страдать и после смерти, — закончил я за него. — Я слишком хорошо знаю характер своей бабушки.

Мы оба коротко рассмеялись. Смех вышел вымученным, но он снял часть давящей тени.

— Давайте навестим Филиппа Петровича, — предложил я.

Морозов кивнул, и мы, не торопясь, направились к особняку.

Дом встретил нас дневной тишиной и мягким светом, падающим в комнату сквозь высокие окна. Филипп Петрович сидел в кресле, локоть на подлокотнике, взгляд устремлён на картину с летним пейзажем, который был очень похож на наш сад.

Но стоило нам войти, он вскочил с кресла.

— Я почувствовал всплеск Силы… — с тревогой начал он.

— Всё хорошо, — успокоил его Морозов. — Маргарита отправлена в новый мир. Начнёт жизнь с чистого листа. И очень надеюсь, что проживет ее более достойно.

Филипп Петрович прикрыл глаза и глубоко вдохнул. Его плечи заметно опустились.

— Спасибо вам, Александр Васильевич, — тихо сказал он, и в голосе прозвучала тяжёлая усталость.

Князь прошел по комнате, плотно сжав губы и сцепив руки за спиной. На лице отражалась целая буря эмоций. Я понимал: он не хочет знать деталей. Или делает вид, что не хочет.

В комнате было тихо, слышно было, как скрипнул паркет под его шагами и где-то в саду торопливо затрещала сорока.

— Я на минуту вас оставлю. Надо привести себя в порядок. Иначе Софья Яковлевна будет переживать, увидев рану.

— Рану? — встрепенулся отец.

— Я ударился о ветку, — гладко солгал Морозов. — Видимо, сказываются годы. Я ведь уже немолод.

Он довольно бодро для старика прошел в коридор, который вел в сторону гостевых комнат.

Филипп Петрович внезапно подошел ко мне и взял за плечо.

— Я не должен был просить тебя. Это несправедливо. Тебе и так пришлось пережить многое и…

— Ты прав. Пережить, — я сделал ударение на этом слове. — Мы живы. Все мы. И Маргарита с ребенком тоже.

— Знаешь, я собирался уйти вместе с ней. Просил отправить меня туда же. Чтобы быть рядом, чтобы воспитывать ребенка. Хотя бы ради него… Но Морозов уверил, что это плохая идея. Он пояснил, что мое присутствие будет мучить ее. К тому же переход в другой мир может сдвинуть распределение сил. И уже я стану для ребенка смертельным соседством. И один из нас должен будет умереть.

Филипп уронил руки и отошел к окну. Он покачал головой.

— Я так виноват…

— Нет, ты не виноват, — возразил я. — Все, что с нами произошло — это судьба.

— Меня успокаивает только то, что ребенок останется с матерью. Она уже сейчас любит его. Любит… Морозов обещал позаботиться о том, чтобы она не нуждалась.

— У нее есть дом. Есть тот, кто будет относиться с ней как к дочери, — кивнул я.

Отец повернулся, чтобы встретиться со мной взглядом. Потом осмотрел меня, отметив намокшие от росы ботинки, следы травы на костюме. ОН не спросил ни о чем. Но понял. Не зря мой отец был следователем. Он подошел ко мне и крепко обнял.

— Я никогда не смогу отдать тебе этот долг.

— Ты ничего не должен, — ответил я, слегка похлопав его по спине.

— Нам пора, — сказал я мягко.

— Хоть бы чаю… — попытался отец, но я покачал головой:

— Прости. У меня ещё дела.

Он кивнул, взгляд его стал рассеянным.

— Да… дела, — пробормотал он.

— До встречи, Филипп Петрович, — коротко попрощался Морозов.

— До встречи, — ответил отец и опустился обратно в кресло, словно силы покинули его вместе с нашим уходом.