Не открывайте глаза, профессор! (СИ) - Болейн Лея

В голове это всё попросту не укладывалось. Никак.

— Я так не хочу! — вырвалось у меня. Шляпка гриба оторвалась от ствола — мы с Мортенгейном оба посмотрели на неё с недоумением.

— Тогда я пошёл договариваться о комнате, — кивнул, поднимаясь с тополя, профессор с таким видом, будто все происходящее шло по заранее продуманному плану.

— Нет, стойте!

Мортенгейн моментально остановился.

— Запечатление… все ещё работает?

— Да. Разумеется. Я слишком мало предавался постельным утехам с другими дамами.

— Что ж так? — я прищурилась, но сарказм, моя надежная броня, никак не желал возвращаться.

— Не вставало.

— Фу, профессор!

Мортенгейн с самым невинным видом развёл руками.

— И вы по-прежнему будете меня слушаться?

— Попробуй, Аманита. Тебе бы всё развлекаться с немолодым, страшным и стрёмным дуплишем да пытать его неизвестностью, безжалостная девчонка.

— Матильда, — поправила я, и он кивнул.

— Матильда.

— И эти два месяца вы..?

— Искал тебя и этого мальчишку-недолафийца. Он, видишь ли, дал дёру почти сразу же после тебя. Кстати, как ты выбралась из лечебницы?

— Лечебницы? Надеюсь, не для душевнобольных? — попыталась я оттянуть объяснения.

— Именно для душевнобольных. Гланию поместили туда до выяснения всех обстоятельств, а тебе полагалось быть рядом. К счастью этот мальчишка, Шэд бы его погрыз, смог с ней договориться. Я бы не смог… слишком хотелось прибить мерзавку.

— Почему вы ушли от меня? — выпалила я. — Ответьте!

— Когда это я от тебя ушёл?

— Когда Истай вкалывал мне противоядие от яда гарпии.

Спокойствие изменило профессору. Он сжал перед собой руки, уставился на собственные пальцы, несмотря на нездоровую худобу, гибкие и красивые.

— Я бы не смог это выдержать. Знал, что тебе будет очень больно. Я… мог сорваться и не дать ему, несмотря ни на что… Мне-то на самом деле безразлично, как ты выглядишь, но… Я очень виноват перед тобой, девочка моя.

Это было неожиданно и странно.

— А кто хотел узнать цвет моих глаз? — глупо спросила я. Профессор невесело ухмыльнулся.

— Это разные вещи. Хотел… и хочу. Но это ничего не изменит. Цвет глаз — или даже их наличие.

— Мне очень жаль, — совершенно искренне сказала я. — Если вы говорите правду… мне действительно очень жаль, что всё так случилось. Если бы я только смогла как-то это прекратить…

— Всё в порядке, — он снова улыбнулся, но на этот раз мягче, и наконец-то посмотрел на меня. От этого взгляда у меня всё сжалось в животе. — Для тебя, наверное, дико звучит, но я-то не человек, моя Матильда. Для меня это часть моей природы. Если бы ты будешь не против, это стало бы счастьем. Но принуждать тебя я не буду. Это очень непросто, — Мортенгейн сделал какой-то насквозь иронический жест, словно указывая на себя. — Могу только предложить максимум. Себя.

— Вы говорили, что семья, её мнение, для вас важно…

— Это так.

— Что же изменилось?

— Переосмыслил приоритеты.

Мы помолчали. Свой горящий звериный взгляд Мортенгейн спрятал за сомкнутыми веками, и теперь он казался просто безмерно уставшим мужчиной, которому нечего терять.

— Тогда… ты можешь ненадолго принять свою волчью ипостась? — тихо спросила я, чувствуя головокружение, как перед прыжком с большой высоты.

— Зачем? — кажется, он растерялся. И попытался прикрыть растерянность сарказмом — своей персональной надёжной бронёй. — У тебя настолько изменились вкусы и предпочтения?

— Не говорите ерунды. Не говори. Вартайт…

Он дёрнулся и расстегнул пуговицу на рубашке. Я невольно отвела глаза — совершенно забыла об этих дуплишевых сложностях с одеждой.

Раздевался он дольше, чем перевоплощался. Уже через пару минут чёрный волк смотрел на меня в упор.

— Думай, что хочешь, но мне так проще, — облизнув губы, пробормотала я. — Проще с тобой разговаривать. Я ужасная трусиха, Вартайт.

Протянула руку и коснулась его бархатного чёрного лба. Опустилась на колени, почесывая за ушами. Волк замер передо мной неподвижно.

— Я всё ещё боюсь тебе поверить.

Волк ткнулся узким длинным носом мне в ладонь.

— И в то же время мне страшно, что ты говоришь правду. Я не хочу делать тебя несчастным. Знаю, что не виновата, но не могу придумать выхода. А если я уеду очень далеко?

Волк негодующе рыкнул, треугольные уши встали торчком.

— А если меня вообще… Не будет? Ты освободишься? Тебе станет легче?

Стоявший доселе каменным изваянием зверь не просто дёрнулся — налетел на меня черным вихрем, опрокидывая в мягкую шуршащую листву. Я моргнула, пытаясь приподняться — и увидела над собой вполне человеческое лицо в обрамлении длинных чёрных волос.

— И думать не смей, балда малолетняя!

— Вартайт, — прошептала я, наслаждаясь этой долгожданной близостью. — Вартайт, мне правда очень жаль…

— Не смей, — отозвался он, не прикасаясь ко мне, просто разглядывая и вдыхая запах. — Так вышло, вот и всё. Меня всё устраивает. Я просто… жду твоего решения. Каким бы оно ни было — но, естественно, не таким.

— Ты больше меня не хочешь? — спросила я неожиданно для себя.

— С чего ты взяла?

Пряный запах прелой листвы дурманил, как тот самый пресловутый грибной отвар.

— Ты… — это было сложно объяснить вот так, словами и вслух. Очень стыдно и очень глупо. — Ты меня совсем не трогаешь.

— А чем я, как ты думаешь, занимался всё это время? Учился держать себя в лапах. Получалось так себе, но я упорный. Не хотелось сорваться и сделать что-то, о чём буду жалеть. Навредить тебе. Напугать ещё больше.

— Выглядишь паршиво, — фыркнула я, не желая демонстрировать свою жалость, может быть, оскорбительную и неуместную. — Тебя хочется кормить. И поить травяными отварами. И…

Я не выдержала первой и обхватила его за плечи.

— И любить. Вартайт, ты меня пугаешь.

— Потому что сказал, что убью любого, кто…

— При чём тут любые! Ты сейчас меня пугаешь! Тем, что ты на себя не похож, просто тень от того Вартайта Мортенгейна, которого я знала… Слушай, я не настолько самоотверженна, чтобы прыгать с крыши ради рода Мортенгейнов, — он опять зарычал, — но и жертв мне не надо. Пойдём в тот лафийский храм, вместе. Попросим богов освободить тебя от меня. Вдруг поможет.

— Освободить? — переспросил он.

— Конечно. Тебе от этого плохо. Я не хочу, чтобы тебе было плохо.

— И быть со мной ты не хочешь. Быть моей женой — не хочешь.

— Хочу! — искренне ответила я, и сама себе поразилась, что даже не задумалась при ответе. — Но не потому, что какая-то там навязанная извне мания тянет тебя ко мне. Ты меня не любишь, Вартайт.

— Я люблю тебя. Я не хочу освобождаться.

— Это не любовь. Это… болезнь!

— Я тобой болею, — согласился он. — Называй, как хочешь. Делай, что хочешь, моя Аманита. Только…

И наконец-то поцеловал. Почти так же, как раньше — неумолимо. И всё же иначе — бережнее. Приподнялся, перевернул меня на живот. Куснул за плечо — и тихонечко застонал мне в ухо.

— Не хочу… силой. Не могу ждать больше, но и силой не хочу. Скажи сама… Скажи, чтобы я взял тебя. Сейчас. Скажи…

А я…

Я хотела продолжить убеждать его, что болезни нужно лечить — кому, как не нам, целителям, это знать. Что быть здоровым лучше. Что это неправильно, неестественно и искусственно. Но я так по нему скучала, что плюнула на здравомыслие и малодушно решила — потом. Когда-нибудь очень сильно потом.

Сначала — отлюблю. Потом покормлю. Потом приеду в его родовое и имение и от души пообщаюсь с леди дуплишией, претенциозной мамашей, которой плевать на счастье собственного единственного сына. Регенерация у меня теперь неплохо работает, будем верить, всё отгрызенное отрастёт обратно…

— Отпусти меня!

Вартайт тут же отодвинулся, а я поднялась, отряхнула юбку. Посмотрела на него сверху вниз, снова чувствуя этот мучительный и пьянящий контраст между собственной женской слабостью и полной властью над ним. Он не делал попыток подняться, только смотрел на меня, но я чувствовала, что вот-вот что-то между нами взорвётся, напряжение росло, становясь невыносимым.