Не открывайте глаза, профессор! (СИ) - Болейн Лея

— Подлый предатель! — заявила я Исту, из чистого упрямства. А потом подумала и добавила. — Спасибо. Так или иначе… для меня-то всё закончилось хорошо — и не без твоего вольного или невольного участия.

— Точно хорошо? — очень серьёзно спросил Истай. — Подумай, Тильда… Ты точно не захочешь опять от него сбежать? Сейчас он присмирел, но он дуплиш и таковым останется. Природу не переделаешь, и когда он поймёт, что ты в его власти и никуда не денешься… А я… я всё-таки твой друг, и если ты хочешь… нет, ты только скажи — я что-нибудь придумаю, чтобы вызволить тебя. В любом заборе может найтись гнилая доска.

— А как же Аглана? — вдруг спросила я невпопад, не знаю, почему.

— В каком смысле?

— Ты же ей хотел помочь… я думала, ты влюблён в неё.

Истай усмехнулся — и вдруг показался мне гораздо старше, чем есть.

— Влюблён? Не знаю. Наверное, дело было не в ней, Тильда. Она была для меня скорее памятью о прошлом. Прошлом, которое я идеализировал до крайности, моём детстве в лафийской общине, которую мне безумно хотелось считать своей любящей семьёй. Там было… так хорошо, Тиль. Но мы были детьми, и я долго не хотел принимать того факта, что Глана выросла и стала той… стала той, какой стала. Заносчивой, высокомерной, не желающей воспринимать что-то на периферии её собственных интересов. Жестокой. А ещё я понял, что эта память о прошлом, словно корень, держит меня на одном месте. И в отличие от корня, можно её обрубить. Нужно. Чтобы идти дальше. Я же не дерево.

— И как ты теперь? — осторожно спросила я. Ист тряхнул светлыми прядями.

— Так себе. Но мне стало легче. Пусть я не лафиец, человеком тоже быть не плохо. Я понял это, глядя на тебя.

— А хочешь, я тебя поцелую? — спросила я, неожиданно для себя самой. Ист снова усмехнулся, покосился на Мортенгейна. Уж не знаю, слышал ли нас профессор, но его прямая спина лучше всяких слов и гримас выражала страдающее неодобрение.

— Хочу. Но боюсь, этот твой… кастрирует меня без наркоза.

— Могу с наркозом, я вообще-то добрый, — мы оба вздрогнули, а Вартайт, каким-то чудом оказавшийся рядом, мягко взял меня за руку. — Пойдём знакомиться с леди Гламм, моя Матильда?

— Если ты уж такой неправильный мужчина, что рвёшься познакомиться с роднёй своей… — я споткнулась на слове «невеста», потом ещё раз споткнулась на словах «жена», «девушка», «женщина» и в итоге решила не договаривать. — Мог бы дать нам попрощаться, как следует!

— Прощаться — это замечательно, — одобрил Вартайт и вздохнул. — Но я же решил не держать тебя в клетке и всякое такое…

— Значит, можно целоваться?! — обрадовалась я, а он притянул меня к себе и чмокнул в губы.

— Со мной — можно. А этот не в меру ретивый студент… Увы, но боюсь, увидеться с ним нам ещё придётся. Он и в самом деле талантливый зельевар, такой талант грех отпускать на вольные хлеба. Так что прощаться — это хорошо, но необязательно.

На том и порешили.

Забегая вперёд, скажу, что с Истаем мы продолжили общаться, хотя, конечно, гораздо реже. И всё же встречались — периодически. О личном говорили мало, в моём случае ничего особенно не менялось, а про себя он никогда не любил рассказывать, но из нескольких скупых и неохотных фраз я поняла, что Ист встречается с той самой беглой лафийкой, женщиной на несколько лет старше его, которая делала когда-то целебные зелья и для меня. Вдвоём они открыли небольшую лечебницу, не лечебницу даже, приёмный кабинет, в которой мой приятель, в итоге получивший-таки заслуженный на мой взгляд белый диплом целителя, был единственным незаменимым врачевателем всех хворей разом, а дама его сердца совмещала обязанности зельедела и секретаря.

— А если у вас родится… — я немного смутилась, но всё-таки продолжила, — кем он будет считаться? Ведь в нём будет четверть человеческой крови!

Истай грустно, понимающе улыбнулся, прекрасно представляя, как тревожит меня вопрос приоритетной расы у межвидового потомства — это он так выразился, не я! Пожал плечами.

— Не знаю. Ещё недавно такое и помыслить было нельзя. Мир меняется, Тиль. Гланию оставили в живых, хотя несколько лет назад… Очевидно, замкнутые расы не смогут вечно хранить чистоту своей крови и избегать людей, чему вы с профессором изрядно поспособствуете. Пока ваш союз не одобрен и наследника нет, все молчат, но если ситуация изменится… Резонанс будет больше, чем ты себе представляешь.

— Человеческая кровь, — я зло выдохнула. — Всё портит! Почему не наоборот-то, почему она побеждает?! Мы же слабые. Недолговечные. Уязвимые. Болезненные. И магией овладеть толком не можем, и…

Ист успокаивающе коснулся моего плеча — и тут же отдёрнул руку, хотя в тот момент Вартайта и не было поблизости — высокий акт дуплишева доверия, за который очередной стене придётся расплатиться расцарапанной когтями поверхностью. Неловко засмеялся, устыдившись собственного жеста.

— Это плата за свободу, Тиль. Вы… мы, люди, свободнее, и это только кажется несущественным преимуществом. Если отвечать на твой вопрос… я не знаю, можно ли считать лафийцем того, в ком четверть человека. Узнаем, дадут боги тёмного и светлого горизонтов — узнаем. И ты узнаешь, рано или поздно…

— В моём случае всё однозначно, — невесело покачала я головой. — То есть мне-то без разницы, а вот Вартайту…

— Однозначного ничего не бывает, — Истай развёл руками. — Особенно в меняющемся мире на стыке эпох.

…и вот теперь Вартайт упирался и в единственный сохранившийся храм богов светлого горизонта идти и просить за будущее дитя, желанное, но, честно говоря, незапланированное, никак не желал. Это и радовало, и злило — нашёл же время вредничать!

— Если вы думаете, леди Мортенгейн, что идти в одиночестве в какой-то дикий лес в запрещённый всеми официальными инстанциями лафийский храм гневливых и мстительных опальных божеств — это хорошая идея, то я списываю ваше мимолётное безумие на гормональную перегрузку организма. Лучше сопроводите меня в магистрат: у меня есть веский повод их поторопить с принятием несомненно положительного решения. И, кроме того, это попросту бессмысленно, всё уже случилось, ничего не поменять. Ты не безграмотная столетняя бабка из глуши, ты целитель пятого курса обучения, а это, между прочим, не так уж мало…

— И все мои однокурсники думают, что звёзды мне ставят из-за тебя! — обиженно сказала я. — Потому что не надо было приходить со мной вместе в первый же день и смотреть на них голодным бешенным волком!

— Как надо, так и смотрел. Чтобы сразу прониклись уважением. А ещё лучше было сразу устроить показательное расчленение тела с объяснениями, — покивал Мортенгейн. — Со всех сторон польза была бы, куда ни глянь…

Между тем за препирательствами я успела сунуть ноги в сапоги и накинуть на плечи накидку. Вартайт стремительно переместился и оказался передо мной.

— Я же сказал, мне это не важно, Аманита.

— Мне важно.

— То есть, ты будешь разочарована человечком? — приподнял он бровь. — Тиль, тебе действительно настолько важна раса нашего ребёнка, что ты готова бросить меня… ладно, до меня тебе никогда дела не было, жестокосердная, бросить учёбу, бросить дивную леди Гламм, отраду очей моих, дай ей небо долгих лет жизни, и отправиться в какие-то непролазные неведомые лафийские дебри?! Я же тебе сказал — я рад, рад сейчас и тогда, два года назад, был бы рад. Мне сорок лет, Тиль, я многое переосмыслил и осознал, ты и наш ребёнок мне дороже рода Мортенгейн. А ты хочешь…

— Да, я хочу. По крайне мере, попытаться. Я знаю, что боги слепы и глухи, но вдруг наша история если не растрогает их, то рассмешит? Хочу, чтобы ты не чувствовал себя обделенным из-за связи со мной. Я так мало могу тебе дать!

— Ты дала мне всё. Целый мир.

Он обхватил мои плечи руками, пристально разглядывая меня, глаза в глаза — его маленький милый фетиш, появившейся после месяца общения в состоянии слепоты. И что уж такого особенного он во мне видел?! Лицо как лицо…

Руки Вартайта решительно стягивали с меня платье, губы касались то щёк, то лба, то кончика носа, ладони мягко обхватили полукружья груди. Но и у меня были свои тайные сладкие желания…