Рысюхин! Дюжину шампанского – и в школу не пойдем! (СИ) - "Котус"

Правда, график этот в первую же ночь оказался нарушен. Нет, сначала ко мне пришла Маша моя, причём спать мы пошли не по-городскому рано, около десяти вечера, вскоре после того, как Ромка уснул. Ну, как «спать»? До «собственно спать» дело дошло далеко не сразу — соскучились оба, да и нервничали за этот месяц с хвостиком достаточно, вот всё это и выплеснулось, да. А около двух дверь открылась и внутрь проскользнула Ульяна, залезла под бок с другой стороны и прошептала:

— Не могу я и не хочу при живом муже за стенкой в пустой холодной постели ночевать. Вот просто не могу. Я тут рядом просто посплю, ладно?

Ну, не выгонять же её было⁈ Подвинулся и запустил под одеяло. Она вздыхала, ворочалась с боку на бок, ёрзала, пока Маша не сказала сонным голосом:

— Ладно, ладно, пойду я, не буду мешать…

Ночная рубашка Ульянкина вылетела из-под одеяла, казалось, одновременно с тем, как за Машей дверь закрылась, а я понял, что спать — это не сейчас, во всяком случае — не сразу. Вот интересное дело: то, что они обсуждают между собой постельные дела, причём в подробностях, я давно убедился, да и сами они признались, хоть и не напрямую, а намёками. Но вот присутствовать при этом самом, или просто позволить мне поприставать к одной, если вторая рядом — стеснялись обе страшно и пресекали поползновения на корню. Потому что одно дело — поговорить о чём-то, и совсем другое — это же самое сделать при собеседнике. Как когда-то, ещё до сборов, прокомментировал такие мои рассуждения дед:

«При рассказе и прихвастнуть можно, а вот сделать на самом деле так, как рассказывал, ну, или рассказывала, куда как труднее».

Но не думаю, что дело в этом. Даже уверен: стоит одной чем-то похвастаться — вторая тут же попытается повторить, а то и превзойти. Если, конечно, не решит, что это «фу вообще», но такого вроде как всё меньше и меньше у них. Ну, это уже лишние подробности, я думаю.

В пятницу утром я садился в свой фургон не выспавшимся, но довольным. И тут ещё приятные воспоминания при виде нашего семейного автомобиля и от запахов внутри него. И никаких размышлений на тему того, на каком извозчике я могу ехать в своей форме, а на каком — нет. Я проверял — нигде в Уставах нет запрета на использование личного автомобиля, как в неслужебное, так и в служебное время, ни для унтер-офицеров, ни даже для рядовых. Для обер- и штаб-офицеров, впрочем, тоже, поскольку тема личного автотранспорта в Уставах вообще никак не регламентировалась.

Глава нашей военной кафедры (дедово название, официально это называлось намного более длинно и менее понятно) при виде моей формы и нашивок морщился всей физиономией, но документы принял. С тяжким вздохом. Но мне до его дыхательных упражнений дела не было, гораздо, несопоставимо, важнее, чтобы выдал и зарегистрировал в журнале волшебную бумагу. Ту самую, которая свидетельствовала о завершении мною армейской практики и о том, что «временно призванный на военную службу вольноопределяющийся Рысюхин с указанной службы отозван в запас». Сразу же пошёл и прямо в салоне фургона переоделся, полностью, включая уставное армейское бельё, в штатское. Всё, нет больше временного форменного недоразумения, которое не то пере-унтер, не то недо-офицер, а есть моя милость барон Рысюхин! И могу нормально ездить в любом классе поезда, ни у кого разрешения не спрашивая. И пусть какая-нибудь жаба посмеет квакнуть, что у меня кобура неправильная и не там висит, а тем более — что мне такой револьвер «не положен»! Фух, эко меня накрыло-то, а? Всё, теперь в понедельник к девяти утра приехать, получить военный билет со званием кого-то там запаса, а в полдень — торжественное вручение дипломов. После этого и студента Рысюхина не станет, а появится инженер той же фамилии, тоже разница в статусе существенная.

«Не кого-то там запаса, а прапорщика, это без вариантов».

«Почему ты так считаешь?»

«Юра, ты как в армии не служил. Всё-всё, не рычи! Дать тебе подпрапорщика — значит, понизить в звании. А для этого нужна причина, которой — нет».

«А оставить, как есть? Ах, да — это же звание „временное“, хоть некоторые в нём годами ходят. В запас с ним уйти нельзя…»

«То-то и оно. Потому местное военное начальство и ходит с такой мордой, словно лимонов обожрамшись».

«Им-то какая разница⁈»

«Шутишь? А как объяснять прочим титулованным студентам, а тем более — их родителям, почему они выпускаются унтерами, а какой-то свежеиспечённый барон — офицером?»

«Их, как ты выражаешься, персональные половые сложности».

«Согласен, но ему-то приятного в этом нет».

На этом я вопросы своей военной подготовки из головы выкинул, надеюсь — надолго. И, да — результаты испытаний меня ни в коей мере не волнуют. Потому как, с одной стороны — Его Величество явно решил, что этому оружию в армии быть. С другой если решат иначе — мне же в чём-то проще будет их содержать, проверок меньше: одно дело тяжёлое вооружение армейского образца, и другое — какая-то самоделка. Ну, и о совместимости боеприпасов с армейцами беспокоиться не придётся. А, может, ещё и удастся выкупить имущество расформированного дивизиона, по остаточной стоимости, а то и вовсе — как неликвид, по цене металла. Законсервирую и сложу на складе, есть не просят же.

Зашёл ещё к Надежде Петровне, с визитом вежливости. Всё же знакомство с ней, я имею в виду — личное и близкое знакомство, было одной из самых больших удач того года. Посидели, чайку попили, но недолго — и у неё в конце года хлопот и забот на троих, и меня дома ждут.

Остаток недели провёл с семьёй: и по городу гуляли, и в гости ненадолго заглядывали, и просто дома с Ромкой возились. И всё было хорошо и приятно. Только Ульяна, улучив момент, пожаловалась:

— Жаль, людей в доме много. А так можно было бы опять, как тогда. Ну, в смысле — вообще не одеваться…

Зарумянилась и убежала, оставив меня в растрёпанных чувствах.

Утром в понедельник я получил свой военный билет, где звание моё было указано как «техник-прапорщик запаса», а специальность «мастер-оружейник тяжёлого вооружения». Немного меня всё это напрягло, особенно звание с приставкой «техник». Оно буквально подталкивало к поступлению в военно-техническое заведение, если бы хотел стать в дальнейшем хотя бы поручиком запаса, а это, в свою очередь, влекло бы свои неотвратимые последствия. С другой стороны — я ведь служить в армии не собираюсь, мне это звание постольку поскольку, но с тестем, с Мурлыкиным, посоветоваться будет нужно.

«Слушай, у нас когда-то строевые офицеры своих коллег из инженерных, а тем паче — технических служб за коллег-то и не считали. В смысле — за „настоящих“ офицеров. Доходило до того, что на некоторых кораблях офицеров инженерной службы в кают-компанию не пускали, вплоть до старшего механика, который вообще-то по судовой роли одним из помощников капитана числился, если не ошибаюсь — третьим по старшинству, после старпома и главного артиллериста. А у вас с этим как?»

«Когда-то было так же, потом государь устроил вразумляющий отлуп в стиле: „Если я произвожу своего подданного в звание, например, полковника — то ожидаю, что к нему будут относиться, как к полковнику! А инженер-полковник это или полковник медицинской службы, или полковник от кавалерии — без разницы. А все случаи много отношения буду воспринимать как личное оскорбление и мятеж, в форме демонстративного неисполнения моих повелений“. Сразу, конечно, не помогло, но, когда первые особо зазнавшиеся пошли под суд именно „за мятеж и оскорбление Императора“ — как рукой сняло. Лет двадцать назад последние эксцессы случались».

«То есть — как раз тогда, когда родители нынешних студентов свои первые звания получали».

«Думаешь, это как-то связано?»

«Ну, как попытка оправдания перед ними в стиле „всё же не совсем настоящий офицер“ вполне».

«Ладно, дед, это всё интересно — но мне уже почти всё равно. Только уточнить у тестя, нет ли в этом какой-то, как ты выражаешься, засады».

Вручение дипломов прошло в меру торжественно и заняло больше времени, чем я думал — в основном из-за того, что впервые с зимней сессии встретился с сокурсниками, и у нас было очень много новостей, у каждого. Да и отметить диплом, как я понял — придётся. Проигнорировать гулянку теоретически было можно, но это означало испортить отношения со всеми, просто так, на ровном месте — а зачем? И жёны мои это понимали прекрасно, так что, чмокнув в обе щеки одновременно, забрали, на всякий случай, документы об образовании и поехали домой, оставив меня на «растерзание» сокурсников.