Оценив ситуацию, ближайший Волк, тоже добежал до нас, перегнулся через стену, командуя и направляя.
— Правее. Еще! Еще ниже. Вот!
Я почувствовала, как за рогатина стала тяжелее и услышала хрип:
— Тяни...
— Тяни! Быстро! — подтвердил Волк, вскидывая лук.
Мануарские стрелы осыпали мне голову и плечи. Нельзя медлить!
Ии-и-и! Раз!
Поднатужившись, одним махом без раскачки, повернула и подняла многометровое металлическое древко в сторону, забрасывая его на стену вместе с вцепившимся в нее Крисом.
«Живой!», — бросилась к нему.
Едва вскочивший на ноги, Крис зашипел, когда я в порыве чувств, схватила его и случайно подняла.
— В-с-с! Берта! Отпускай!
— Прости... Ты цел?
Освободившись, сам прихватил меня за локти, глухо стукнув по моему шлему своим.
— Об... Обошлось! Теперь буду оглядываться, — коротко проговорил он, тяжело дыша. — Сс-спасибо... Ничего не делай, слышишь?! Он мой, слышишь?!
— Угу...
Я вдыхала и вдыхала воздух, пытаясь надышаться, уставившись в темные глаза, мерцающие через узкую прорезь шлема. На металлической поцарапанной поверхности, полыхая, отражались огни факелов, и точно такие же огни светились в глазах Криса. Сердце, словно повисшее на тонкой нитке, раскачивалось, трепыхаясь. На несколько мгновений мы замерли.
— Лестница! — раздался крик сзади. — Где бык!
Мы оба оглянулись, я дернулась назад, но пальцы Криса стиснули мои локти.
— Стой! Моя очередь! Прими деньги. Дай вытянуть тебя из пропасти. Это вещь, та же рогатина, которая у меня есть, понимаешь?
«Да, но...»
Я затормозила. Мысли беспорядочно запрыгали как застигнутые врасплох бурундуки. Маг потормошил меня.
— Ты не должна тут быть, здесь не за что сражаться, а земля ждет. Ну же, пушинка, соглашайся!
«Да, не за что... Да, земля ждёт... В общем-то, деньги — вещь...» — под нажимом я заколебалась.
— А как же ты?!
— Дослужу и найду тебя. Это недолго. Согласна? Да?
— Да... Согласна! — выпалил язык, пока я мялась в нерешительности. Выпалила — и сама испугалась.
— Ты пообещала, — Крис удовлетворенно кивнул и тут же мотнул головой в сторону. — Уходи!
А вот тут я воспротивилась.
— Не сейчас же! Сторона на мне! После этого боя, обещаю!
— Берта! — зло воскликнул, но я уже подхватила рогатину и унеслась.
Облегчение пришло только на минуту, а потом внутри заколотился добежавший до груди страх. За ним пришла неуверенность. Затем радость. И опять страх. Времени думать больше не было.
Только надежда помогла пережить ночь, а ночь получилась длинная настолько, что не знаю, как мне хватило сил продержаться до рассвета. К тому времени я уже чуть не падала от усталости и окончательно перестала соображать.
Крис нагнал меня, когда я с трудом тянула ногу к очередной ступеньке, пытаясь спуститься вниз. Молча подхватил за пояс. Вместе мы медленно дошагали до моей комнаты, где я просто рухнула на лежанку, забыв о переодевании, обо всем. Вырубилась почти сразу, как закрыла глаза, и не отслеживала как Крис ушел. Почему-то мне показалось, что он какое-то время сидел рядом.
Наверное показалось.
***
Шаги бывшего Змея расслышать можно. Если острое ухо вслушается в тишину, то может различить тихий шелест, подобный звуку, с каким сухой лист падает на землю. Если шелест будет равномерным, вслушивающийся насторожится, но Крис, который двигался вверх по лестнице, не позволял себе держать четкий ритмичный шаг. Так учат Змеев.
Несмотря на усталость, он шел плавно и целенаправленно. Цель его была еще жива, когда они с Бертой уходили со стены, и эту ошибку требовалось исправить. Мягкосердечием к недругам Крис никогда не отличался, сохраняя терпение до поры до времени, а сегодня его терпение истощилось. Дарить Быку еще один день было бы слишком щедро.
Когда заканчивается терпение — наступает жестокость.
Наверху царила тишина. Не умиротворяющая — мертвая. После десятков смертей воздух будто тоже умирает, изнуренный от бессилия последних вздохов. В полумраке рассвета редко расставленные усталые часовые не замечали растворяющуюся в темных сгустках ловкую фигуру, больше похожую на ускользающую от глаз тень.
Оглядевшись, Крис бесшумно перемахнул за стену. Даже для бывшего Змея, потерявшего часть свойств рода, спуск был несложным. Физической подготовки и вбитой до автоматизма ловкости хватало, чтобы не ошибаться с тем, куда поставить ногу, руку, чтобы удерживать свой вес на кончиках пальцев, нащупывая следующий уступ. Только так и удалось выжить сегодня. Конечно, сейчас Крис был уже не тот, что раньше, но и с этим никто из местных не мог сравниться. Особенно Быки и Волки, которые никогда не славились ловкостью в покорении вертикальных поверхностей.
Вот и окно Быка. В голове всплыла змеиная притча. Усмехнувшись, Крис бесшумно выхватил заготовленное на этот случай оружие... Не свое.
Столкнулся однажды бык со змеем. Змей отлетел в сторону, но затем бросился в атаку и с размаху ударил быка любимым клинком. «Ты промахнулся», — усмехнулся бык и нацелился на змея. «Ну нет», — заявил змей. — «Попробуй-ка теперь покачать головой...»
Глава 26. Новая зима
Второй янык стучал в барабан с частотой судорожно трепыхающегося сердца. Крошечные колокольчики, пришитые к рукавам мягкой кроличьей куртки, серебристо звенели, тонко вторя низкому басу, который издавала натянутая на обруч кожа. Восходящее солнце тоже вставало под этот ритм и его ярко-алый круг еле заметно подергивался во влажном холодном воздухе, трепеща словно жилка под кожей.
Бум-бум, бум-бум.
Первый янык сидел в центре, рядом с ним сидел второй и бил в барабан, а опоясывал их круг воинов. Круг. Еще круг. Много кругов. Орда встречала новую зиму.
Дыша друг другу в затылок, воины расположились плечом к плечу на коленях, с закрытыми глазами покачивались, подчиняясь такту. Кончики пальцев касались земли. Частые гулкие звуки барабана невольно ускоряли пульс, и мужчины мелко кивали черными головами, входя в священный транс.
Они считали свои зимы: восемь детских зим, восемь юных зим, восемь сильных зим, восемь зрелых зим, восемь последних зим. Каждый зачал до десяти детей от своего семени. Слабость, наступающая со следующими зимами, была неприемлема и не нужна, ибо Матери Омане надлежало отдать сильного воина, а не дряхлого старика. Все они пришли напоить ее, потому как истинный ман уходит в землю, потому как лучшая смерть — здесь, на священной земле, с открытой раной, из которой льется на святую землю красная густая пища для Оманы. Достойно.
