Безымянные боги (СИ) - Жеребилов Иван

— А остальные, выходит, согласились?

— Те, кто умнее, согласились, а остальные… недолго им осталось. Решай, брат.

— Я хочу спросить, Государь, — повысив голос, произнёс Твёрд. — Позволишь ли?

— Говори, — отозвался с трона Чеслав.

— Как же так, скажи? Ты ведь поклялся народ свой хранить от всякого врага, а тут кто-то из-за моря пришедший собирается всё разрушить, и не только города да веси пожечь, нет! Весь род наш под корень пустить, пеплом обратить. Как же так, Государь?

— Видно старость разум твой затупила, — вдохнул Чеслав. — Слушал ты речь Завида, да видно не услышал ничего. Разве нет большей радости для всего рода людского, чем тьму опрокинуть? Разве нет большей почести для правителя, не деревню или город спасти, а весь народ свой, до последнего младенца, до последней никчёмной старухи в Блаженство ввести? Туда, где нет никаких болезней, никакого неравенства, ни жизни, ни смерти! Там всё всему равно! И самый малый и бессильный получает столько же, сколько и могучий!

— А разве это по справедливости!

— Бред горячечный эта твоя справедливость! Сколько дружинников гибнет на стенах за седмицу? А за месяц? А за год? Сколько может ещё погибнуть или обратиться меченной Тьмой тварью? А где Светлые боги? Смотрят на нас с неба? С вершин гор? Ходят незримо среди нас и помогают? Нет! Исчезли давно! Умерли и истлели!

— Прав ты, Чеслав Турович, нет в мире справедливости, только в сердце нашем она живёт. И боги там же обитают, если их не теснить прочь. А ежели намеренно всякий свет отринуть или в чужие козни попасть, так и вправду умрут внутри тебя и боги, и справедливость, а там и миру недолго останется. Говорите вы красиво да складно, только ничего из сказанного я не видел здесь, а видел сирот в грязи живущих, нищих, готовых за обглоданную кость убить любого, видел, как торгуют дурманом и сушёной человеческой плотью, для тёмной волшбы. Если с этого начинается ваш путь к Благодати, то нам не по пути. Прости, Государь.

— Убейте его, — скучным голосом приказал Чеслав.

Ученики Завида действовали как единое целое — напали одновременно, быстро, не оставляя ни единого шанса старику. Твёрд не стал выхватывать скрытое оружие или отскакивать в сторону, просто стукнул легко посохом по полу и ледяной ветер разметал всех троих в стороны. Один впечатался в стену, сполз по ней, оставляя кровавый след, второго крутнуло в воздухе, он врезался головой в стену и затих, обмякнув, третьего наполненный острыми льдинками вихрь протащил по полу через весь зал, содрав кожу до самых костей. Щадить кого-то Твёрд не собирался.

— Ах ты…!

Завид, хоть у него не было посоха, вскинул руки, перед которыми вспыхнуло чёрное пламя. Твёрд неожиданно резко, для старика, отскочил в сторону и ткнул полыхнувшим огнём посохом прямо в грудь предателя. Раздался дикий визг, перешедший в хрип, и тело бывшего волхва Завида с прожжённой в груди дырой, повалилось на плиты пола, а Твёрд шагнул к трону и спокойно произнёс:

— Я обращаюсь к тебе, тот, кто сейчас говорит губами Государя и глядит его глазами! Уходи и забери своих прихвостней! Скройся сейчас и, клянусь, я не буду вас преследовать.

Сидящий на троне в ответ лишь весело рассмеялся и махнул рукой, своим безмолвным слугам. Те всё поняли без слов, с невероятной быстротой окружив волхва.

— Отступите, и я сохраню вам жизнь, — на языке южных островов повторил Твёрд, но жрецы его будто не услышали, вскинув скрытые рукавами руки к потолку.

Твёрд вскинул было посох, но тот вдруг мигнул и погас, превратившись в обычную палку, которой разве что стаю собак можно разогнать, но никак не пятерых колдунов.

— Тебе конец, волхв, — спокойно произнёс Государь. — Смирись и покорись нам или умри бесславно и мучительно.

Над фигурами жрецов взметнулось чёрное пламя, похожее на то, что творил Завид, но гораздо более сильное. Жрецы взвыли тонко и тоскливо, и Твёрд почувствовал, что не может сделать ни шагу. Он попытался сбросить чары, но сила куда-то делась, просто исчезла, будто он стал самым обычным немощным стариком. Попытался дёрнуться ещё раз и увидел, как языки чёрного пламени сплетаются в гигантскую дрожащую фигуру, почти бесформенную, но от этого выглядевшую ещё кошмарнее, он всё ждал, что там, в глубине этой тьмы зажгутся жуткие бельма, но гигант оставался безлик, лишь наливался всё большей мощью и заполнял, затапливал жуткой, почти физически ощутимой злобой весь зал.

Твёрд понимал, что нужно что-то сделать, вырваться, рассеять жуткую непроглядную пустоту, и бежать, пока не успели опомниться колдуны-нелюди. Он попытался припомнить хотя бы какое-то заклятие, но голова была пустой, будто кто-то выкинул из неё все знания, лишт в груди бился ужас, впивался в сердце, рвался к горлу, душил колючими чёрными лапами. Языки чёрного пламени потянулись к застывшему волхву, дробясь и превращаясь в бесконечную россыпь чёрных лучей, и тогда почти обезумевший от ужаса и бессилия Твёрд закричал, сам не понимая, что.

Не было вспышки, огненного смерча или молнии, какими обычно сопровождаются боевые чары волхвов. Он всё кричал и кричал незнакомые слова, будто один из тех безумцев, что шатаются по базарам, повторяя одну и ту же фразу и считая себя божьими избранниками. Он не понимал смысла, не пытался припомнить, разум его теперь был заполнен безумным ужасом. Он был готов к смерти, этой жуткой визгливой скороговоркой он звал её к себе, тянулся к ней. Однако вместо того, чтобы поглотить его окончательно, безликий гигант вдруг прянул назад, стремительно съёживаясь, а чёрные жрецы разорвали круг, корчась от боли и подвывая, а мгновением позже, выгнувшись дугой и ревя, скатился с трона Государь.

Твёрд дрожащими руками поднял с пола посох, который, оказывается, уронил, и огляделся. Двое жрецов перестали корчится, от их тел поднимался сизый дымок. Знакомая картина, «татуировка» Пустоты перемалывала в труху неудачливых слуг. Остальные трое вяло шевелились, похоже, успев как-то уберечься. Твёрд, используя посох будто обычную дубину, оглушил всех троих и бросился к замершему у подножия трона государю. Упал на колени, приложил палец к шейной жилке и выдохнул облегчённо. Жив! Похоже, метку Пустоты нанесли не так давно, так что она не успела ещё пронизать всё тело и душу Чеслава, но истекающие гноем язвы на руках и ногах выглядели пугающе.

— Ничего, Государь, — пробормотал Твёрд, поводя руками над зловонными ранами, — потерпи немного. Главное — что, жив, а хворь мы прогоним.

От чар волхва кровотечение чуть унялось, Твёрд торопливо поднялся и на всё ещё подгибающихся ногах заковылял к алтарю, возвышавшемуся справа от трона.

Рассматривать золотую чеканку времени не было, и всё же он задержался, взглянув на искусно выполненные изображения…, Пожалуй, никто не мог бы точно сказать, каких существ изобразил мастер. Они напоминали птиц, но крылья их были покрыты чешуёй, а клювы полны зубов, возможно, это были ящеры, подобные тем, что водятся в далёких жарких джунглях чёрных земель, но изгибы их тел и захваченные неизвестным художником движения больше напоминали стремительные движения хищных рыб. Изображения неизвестных тварей покрывали весь алтарь, они то ли летели, то ли стремительно плыли в океане золота, попутно сталкиваясь в жестоких схватках, сплетаясь в клубки, обращаясь письменами, коих никто уже не мог прочесть. Искусство, с которым был выполнен алтарь поражало, но всё же чувствовалось в нём что-то настолько чужое, что в душе начинала ворочаться смутная тревога, будто алтарь кто-то проклял. Однако, когда Твёрд попытался найти в алтаре следы волшбы, ему ничего не удалось. Не было ничего, кроме золота и ценного дерева. С трудом оторвавшись от созерцания чуждой пугающей красоты, волхв подошёл к стене за алтарём и почти сразу нашёл треугольный камень. Стоило слегка надавить, как скрытая кнопка ушла в стену и чуть в стороне открылся тёмный проход.