Я буду твоими глазами (СИ) - Неярова Александра

Верея потерялась в толпе, бежала и озиралась, и вдруг наткнулась на кого-то. Чужие руки удержали, не дали упасть.

– Ты как девонька? Куда так несёшься? – густой грудной голос прозвучал над макушкой. – Сильные пальцы приподняли подбородок, и тот, кто её поймал, увидел слезы на лице. – Обидел тебя кто здесь? Ну же не молчи, наказать велю провинившегося.

Велю – как грозно сказал. Опричь господина гридни топтались, значит непростых он кровей.

Подняла Верея взгляд застыла в хватке мужчины, с ужасом разумев, кто стоит перед ней.

Окаменело тело, слова она вымолвить не могла, даже дрожь и та унялась. Расширенными глазами светлокосая взирала на богато одетого кагоярского господина, на черты лица знакомые, только старше.

Буревой. Отец Златояра.

Тот, по чьему приказу рать словен налетела на древлянский острог. Тот, кто в неё стрелял и чуть жизни не лишил.

Время не пощадило его, постарел. Седина посеребрила инеем бороду и длинные волосы, некогда красивые, суровые черты лица испещрила сеть морщин, однако стать выдавала в нём бывалого воина. Только заместо карающего меча Буревой тяжело опирался на посох.

– П-пусти, господин… – едва слышно обронила, ком в горле с трудом проглотив.

Буревой разжал руки, Верея вывернулась из его хватки и медленно попятилась, натыкалась спиной на снующих туда-сюда людей, продолжая испуганно глазеть на убийцу родичей.

Злости в сердце не осталось, знала и понимала, что он напал по указке Агидель. Просто растерялась, не ожидая этой встречи. Не была готова.

– Да что же с тобой, девица? – нахмурился Буревой, ступая следом за ней. Руку потянул к бледной, заплаканной красавице, сам не зная зачем. Не давало всполошившееся чутьё в груди её отпустить. – Словно покойника во мне узрела.

Сказал последнее и тут его осенило, что со светлокосой не так.

– Ты… – догадался и обомлел. Не мог не понять. Древлянка это! Никто окромя неё не будет смотреть на него, как на чудовище.

Выжившая девочка в ту далёкую роковую ночь резни, о которой сын рассказывал. Та, что его спасла от проклятья, и теперь Златояр её ищëт по округе.

А она сама в княжество пришла…

– Постой, – просил осторожно, мягко, опасаясь спугнуть. – Не уходи.

Верея меж тем бросилась бежать изо всех сил, что у ней остались.

– Догнать! – услышала за спиной властный приказ гридням, и следом раздался их топот.

Как бы не так! Губами зашептала слова ворожбы, глаза отводя преследователям. Не о чем им беседовать, всё уж давно сказано и сделано.

Признаться, хотелось Верее повернуть и на княжий двор явиться в глаза Златояру поглядеть, да на избранницу княжну вяженскую, на кою он её променял, но одернула себя ведунья, заставила ноги дальше шагать к воротам.

Пусть в памяти образ милого останется таким, каким его и запомнила.

Дожидаться окончания ярмарки Верея не стала, купила лошадь с телегой и подалась из городища вон. Ни купец, ни стража караульная после не вспомнят одинокую путницу, покинувшую крепость в разгар торговли.

Глава 20

Минул лунный цикл, а с ним и Липень. Грудень подступал. Мать сыра земля заснула в преддверии длинной холодной зимы.

Верея вернулась в Калиновку сразу после того, как покинула Кагояр. Поклонилась в ноги Горяну с Деяной и прощения просить стала, что без их дозволения ушла. И у Ждана. Долгое время они за разговором провели, поведала светлокосая веда им всё, что приключилось с ней, умолчав лишь о боли сердечной.

Деяна опосля всё равно вызнала. От опытного взгляда женщины такое не скроишь.

Совет дала забыть княжича и жить дальше. Верея старалась, но не выходило. В селе народ пошептался, посудачил, да староста с братом названым быстро злые языки укоротили. Лишь только волхв Креслав ходил всё скрипел недовольно.

Как и прежде, помогала Верея по дому, к травнице Баяне ходила ворожить и людей от хвори разной лечить. Горе своё не лелеяла, о малышке, что носила под сердцем, всё думала. У потомственных вед всегда первая на свет рождалась девочка. С наступлением конца осени стало труднее прятать свою тайну от домашних, и мужи вскоре разумели, что к чему.

Горян со Жданом грозились отыскать и наказать обидчика, но Верея не признавалась, кто отец. Незачем ворошить, сама вырастит дочь.

Как-то в начале осени пожаловал в терем Всемил из Белозерских весей к ней свататься, да отказала молодцу веда по известной причине. А парню сказала, чтоб обиду не держал, что другой ей по сердцу. Незачем обманом ломать им обоим жизни.

Так и потянулись дни один за другим.

…Ныне Верея проснулась спозаранку в холодном поту. Вновь снился ей её Яробор-Златояр, были они с ним снова в избе Грознеги, миловались и целовались. Шептал, что одна она ему нужна.

И как бы ни пыталась Верея ускользнуть от воспоминаний о прикосновениях молодого князя, что рисовались в воображении так ярко, уйти от них не удалось, даже напротив: чем больше она сопротивлялась, тем сильнее увязала в них, как в трясине. Вконец истерзавшись, ворочаясь с боку на бок, решила вставать.

Всю душу извел! Никак не желали его образ и голос стираться из памяти.

Тяжело вздохнув, девица слезла с сундука, умылась, гребнем провела по длинным волосам и в косу их заплела, а затем оделась и выскользнула из горницы. Прокралась к лесенке и вниз спустилась тихо, как мышка, чтобы молодых не будить.

После купальской ночи Ждан невесту сыскал, а недавно свадебку сыграли, жëнка его, Забава, сразу после гуляний понесла.

Верея ступила в кухонную клеть водицы сладкой испить, тошнота и жажда по утрам мучили. Лишь в их семье пока знали, что помимо жены сына старосты названая дочь тоже была в тяжести.

Матушка Деяна уже у печи с тестом возилась, часть пойдёт на пирожки с капустой, часть на лепку пельменей. Верея принялась помогать, а опосля прогуляться выбралась на свежий воздух.

Накинула на плечи добротную шубейку из собольего меха, крытую синим бархатом: Горян не поскупился, купил, дабы дочь себя обездоленной не чувствовала. Староста не терял надежды замуж её выдать за благородного молодца, который не убоится взять в свой род девицу с чужим дитём.

Потому потихоньку собирал ей достойное приданое. На Верею больше не давил, не настаивал, памятуя о том, как сбежала летом. И так тяжела и горька её доля. Радел за дочерь названую, чуя ответственность, душа за неё болела.

Верея покрыла голову платом, очелье с височными кольцами поверх надела, сунула ноги в валенки да на заснеженное крыльцо выбралась. Разглядела за околицей восходящую зарю над скованной морозцем рекой с пологими берегами, поросшими ельником. Петухи кричали, скот блеял.

Тревожно на душе отчего-то было. И потянуло Верею в лес, к рыжим стволам древ прислониться, послушать их мудрые перешептывания. Свои печали поведать.

Вышла она на подворье и неспешно побрела за ворота частокола, здороваясь с соседями. Алое солнце, словно тлеющий уголёк, выкатывалось из-за окоёма леса, окрашивая в нежно-малиновые цвета белесый настил на земле.

Долго гуляла по лесу, вслушиваясь в шум ветра и поскрипывания сосен и елей, укутанных в белоснежные шубы, да забылась в думах. Где-то в кронах древ сокол её гнездился. Верея вышла к опушке, белок шишками кормила, с зайцами игралась.

Песни пела, представляя, что через пару зим будет бегать по здешним тропкам её маленькая дочка, оставляя на снегу крошечные следы.

Как вдруг тишь разорвали конское ржание и приближающийся стук копыт по земле.

Верея обернулась на звук и изумлено застыла. Еще издалека она узнала эту ровную воинскую стать, широкую фигуру в дорогой одежде и теперь смотрела, глаз не сводила. Моргнула несколько раз и дыхание затаила.

Не морок, настоящий это кагоярский князь к ней скакал по заснеженной дороге от острога.

Светлые волосы чуть ниже плеч взбивал ветер, ворошил корзно, подбитый мехом плащ хлопал по крупу вороного мерина.