Разумеется, о своих чаяниях он государю говорить не стал, и как начали сгущаться сумерки, они из сарая выбрались. На этот раз гораздо осторожнее себя вели, а то по пути сюда их, выходит, какая-то местная баба запросто заметила. Это если в Веже узнают, срама не оберёшься: наставника всех воинов да разведчиков баба обычная углядела.
Воевода жил в Верхнем городе, совсем недалеко от детинца. С одной стороны, это, конечно, опасно — лезть под самый нос врагу, который тебя ищет, но с другой — вряд ли кто-то подумает искать их так близко к государевым палатам, там за день уже по десятку раз всё перепроверили и перетрясли.
От гавани до Верхнего города путь неблизкий, тем более пробираться пришлось в темноте, хоронясь каждый раз, когда вдали мелькал огонь факела или фонаря. Один раз они нарвались на лиходеев — трое молодчиков подстерегали прохожих в переулке. Первый, мелкий и вертлявый, с пропитой рожей и перебитым носом ловко ткнул засапожным ножом в бок волхву. Твёрд в ответ особо разбираться, не стал — просто стукнул пальцем по лбу грабителя, попав в точку движения живы, тот захрипел, выпучил глаза и рухнул на колени, мигом позабыв и про грабёж, и вообще обо всём на свете, кроме огня, вспыхнувшего сейчас в его голове.
— Ах ты… — плечистый жирдяй замахнулся кистенём, но Чеслав перехватил руку и ударил кинжалом под сердце.
Третий лиходей не стал дожидаться, пока очередь дойдёт до него, и кинулся в темноту.
— Надо бы догнать, — отдуваясь, как после тяжёлой работы, произнёс Государь. — Разболтает, как кто-то ловко его подельников упокоил, тут-то и поймут изменники где мы. У них и среди татей [1]людей хватает.
— Сразу не разболтает, — ответил Твёрд. — А долго тут мы сидеть не будем. Ты, Государь, лучше с этого пузана одёжку возьми, да на себя накинь, а то золотое шитьё в глаза бросается.
Чеслав кивнул согласно и попросил:
— Государем меня пока не зови, а то мало ли кто услышит.
— И то верно, — согласился волхв.
Сам он тоже содрал потёртый плащ с неудачливого татя, да ещё забрал себе нож и мошну[2], в которой, впрочем, оказалось не так много денег. Конечно, засапожный нож — это не оружие, но тут не до жиру, тем более что посох пришлось оставить в сарае, хорошенько укрыв мусором. Конечно, чувствовал он себя так, будто лишился руки или ноги, но шататься по улицам с посохом — это в всё равно, что самому добровольно пойти сдаться жрецам.
Решив проблему с одеждой и разжившись деньгами второго лиходея, они осторожно двинулись дальше, стараясь не выходить на широкие улицы и держаться в тени. Твёрд даже уже начал думать, что у них получится, не привлекая внимания пробраться к Радиславу, когда, не доходя нескольких домов до нужного, услышал гул голосов, крики, лязг оружия, а главное — запах. Пахло кровью, железом и конским потом, как обычно пахнет от воинского отряда.
Подворье воеводы оказалось ярко освещено, по нему туда-сюда сновали стражники, а посреди двора замерла фигура в чёрной рясе, с надвинутым на лицо капюшоном. Домашних Радислава согнали в кучу во дворе, бабы тихонько выли, но голосить никто не пытался, и понятно почему — на земле, рядом с толпой в тёмной луже неподвижно лежало женское тело. Сам воевода тоже был здесь — его прибили к воротам, а после вспороли живот, но он был ещё жив и мелко вздрагивал, никак не желая покидать землю.
— Никого нет! — громко доложил подскочивший к жрецу десятник стражи.
— Ищите дальше! — с сильным акцентом велел монах. — Они должны быть тут! Воевода людей изменника из палат вывел!
— Да, как же так-то, батюшка?! — не выдержав, завопила одна из баб. — Радислав Радимович Государю верно служил всегда!
Жрец в ответ только махнул рукой в сторону толпы, и десятник, подскочив к давешней бабе, с размаху, впечатал кулак ей в челюсть. Та рухнула как подкошенная.
— Ты, тетёшка[3], рот закрой! — рявкнул десятник. — А то так приложу, что уже не встанешь! Развели тут гнездо, расплодили изменников. Ничего, всех вас на чистую воду выведем. Всё расскажете!
Твёрд посмотрел на Государя. Чеслав наблюдал за происходящим с каменным лицом, лишь кулаки сжал так, что пальцы побелели.
— Уходить надо, Чеслав, — прошептал волхв. — Нечего нам тут больше ловить. Им не помочь.
Государь не сразу понял, о чём говорит спутник, но мгновением позже согласно кивнул и двинулся следом за Твёрдом в темноту.
— Выходит, не предал меня воевода, — проронил он, когда разорённое подворье осталось далеко позади.
— Верен был до самого конца, за то и смерть лютую принял, — подтвердил волхв.
— Я этого не забуду, — тихо произнёс Государь.
— Кого они искали? Неужели нас с тобой?
— А кого ещё?
— Радислав обещал вывести из детинца двоих моих людей. Может быть, их?
— Нам всё одно. Куда ни сунься — везде худо.
Твёрд понял, что надо немного передохнуть, хоть несколько мгновений, иначе они оба сломаются будто сухие лучинки — хрясь! Останется только бросить в огонь. Он прислонился к стене и попытался собраться с мыслями. По улицам до дома Мала они не доберутся, если им вообще удастся пробраться из Верхнего города в Нижний. Кроме постоянных патрулей стражи, в тёмных переулках, если верить рассказам товарища таится кое-что пострашнее. В правдивости слухов, после увиденного в подземелье сомневаться не приходится, а вступать в бой с неизвестной тварью, будучи обессиленным, да ещё и без посоха — лучше себе сразу нож в сердце воткнуть, меньше будет мучений.
Мучила его и другая мысль: ждут ли их ещё в доме старого товарища? Да и жив ли он? Если верить покойному Завиду, то недолго осталось тем, кто не поддержал изменников. А что, если Мал убит или и того хуже: переметнулся на сторону сильного?
Беда в том, что пока сам не увидишь, не узнаешь.
— Думаю, надо уходить через гавань, — сказал он Государю, который всё это время бездумно пялился на стену.
— Берегом? — поднял бровь тот. — Я бы там в первую очередь засаду поставил.
— Нет. Вплавь.
— Вплавь? Года наши с тобой не те, чтобы в воде барахтаться.
— Положение у нас не то чтобы года считать. Иного пути нет. Либо плывём, либо уже к утру с нас кожу будут заживо сдирать. Не гневись, Гос… Чеслав, но мне жизнь твою сохранить надо, а не приличия блюсти.
Чеслав в ответ засопел недовольно, явно собираясь выплеснуть на упрямого волхва всё раздражение и страх, накопившиеся за прошедший день, но сдержался.
— Слаб я, — вместо ругани сказал он. — Боюсь, сам утону и тебя на дно утащу.
— Бревно найдём или обломок какой-нибудь, — отмахнулся Твёрд. — Я сам еле на ногах держусь, да выбора нет. Идём.
Они снова крались по переулкам, замирали в темноте, когда мимо проходили дозорные с факелами, перебегали по теням улицы и, когда добрались до берега, шатались от усталости будто пьяные.
