Мир дикой западни - Малинина Маргарита

– Видишь это?

– Угу, – аккуратно выдала я, не открывая рта.

– Тебе нужно будет вот такими движениями… – и Виталик, словно пародируя некогда модные танцы в стиле робота, опустил руку и подцепил пальцами яркую ткань, – застелить постель. Займет это всего пару минут.

И он, сдвинув в сторону белье, расправил цветастую тряпочку, которая на поверку оказалась обыкновенным дешевеньким покрывалом.

Я выдохнула, поняв, что никто меня насиловать не собирается, и уже хотела достать руку из сумки, пустую, разумеется, но тут Виталик со словами:

– А потом соберешь в стопку белье, – потянулся к бязи, что лежала на краю, сделал шаг, оступился и начал заваливаться на бок.

Реакция у меня отменная: мгновенно высунув руку из сумки, я попыталась его придержать, поскольку он как раз находился справа от меня и это удобнее было делать ведущей рукой, но запамятовала, что все еще сжимаю электрошокер и держу палец на кнопке…

В общем, Виталику поплохело… Задергался, бедолага, на полу. Пять минут я приводила его в чувство и даже бегала по его велению в кабинет попеременно за чаем, валерьянкой и корвалолом. Когда он послал меня в четвертый раз за коньячком, я отказала. Тем более я уже успела двадцать раз извиниться и помочь ему, на удивление тяжелому, добраться до той самой кровати и прилечь на нее. Чего еще ему надо?

– Катерина… – стонал он, допив-таки чай и так и не получив вожделенного коньяка, – теперь я понимаю, отчего тебя Прижимин выбрал… Ты бой-баба, конечно, у меня до сих пор нога дергается.

– Еще не выбрал, но спасибо за комплимент.

– Ошибаешься… Это не комплимент…

И я со злости сняла у него со лба тряпку, которую пару раз бегала по его приказу мочить. Это была, кстати, одна из наволочек. Придется демонстрировать заказчику неполный комплект. Так или иначе, если я правильно поняла, он берет робота для ухода за ребенком-школьником, а тому и одной подушки хватит, для узкой-то кровати.

– Что здесь происходит?! – вдруг гаркнул кто-то у меня за спиной. Я так и подпрыгнула, хоть и не из тех, кто быстро пугается.

– Любаша, это не то, что ты думаешь…

Виталику пришлось еще и рубашку расстегнуть, потому что он орал, что ему нечем дышать, и, ввиду того что он все еще лежал на разобранной постели, видок мы имели двусмысленный. Слава всем богам, что я хотя бы одета и обута.

– Я тут ему помогаю! Пришла тут, понимаешь! – Любовь, имеющая вид продавщицы с рынка – с крашенными некогда в цвет мандарин волосами, которые отросли уже на пятнадцать сантиметров, и с богатыми формами, так и рвущимися наружу через все доступные щели и прорехи в одежде, включая декольте и разрез юбки в облипочку, – потрясла толстыми руками маленький пакет, из которого торчали кисточки.

«Все, мне конец», – подумала я, мысленно изображая фейспалм, поняв, что это и есть моя гримерша. Накрасит так, что я даже хозяйственным мылом не отмоюсь, хотя до дома вряд ли доберусь – по пути загребут в обезьянник за проституцию. Шучу, конечно, максимум выпишут административку с маленьким штрафом, за это не сажают в камеру, но чего только не скажешь ради красного словца.

– Это та самая девушка, которая похожа на киборга! – пытался тем временем оправдаться неудавшийся Ромео.

Тетка окинула мою фигуру оценивающим взглядом и только рот открыла, чтобы сделать мне комплимент (или оскорбить; может, я в ее глазах сейчас даже на робота не тяну), как тут Виталик, заговорщицки понизив голос почти до шепота, добавил:

– От Глеба!

Лицо женщины преобразилось, засияв изнутри каким-то эфемерным светом, будто она сошла с иконы, и, радостно закивав, меня наконец-то повели в другую комнату – возле сцены, которую я раньше не видела. Это оказалась каморка с неожиданно хорошим освещением, где Любаша вполне профессионально стала накладывать макияж, сверяясь с каким-то фото. Что на изображении, мне было не видно, но предполагаю, то самое лицо со стенда. Я же все это время раздумывала над тем, насколько известен Прижимин, что одно его имя заставляет злыдень, подозревающих мужей в неверности, менять гнев на милость. А может, он им обещал золотые горы, кто знает.

Затем я переоделась в помпезное платье, которое Люба с Виталиком шнуровали вдвоем. Я так-то девушка стройная, поэтому не знаю, зачем для этой работенки понадобились аж четыре руки, но спорить не стала. Хоть и без кринолина (и то слава богу), но длиной до пят, со множеством складок, любопытного розовато-кремового цвета, который обычно именуют персиковым. Корсет отделан белоснежными рюшами. На руках мне полагалось носить длинные перчатки тончайшего шелка такого же точно оттенка. Как объяснил Гавриков, это для того, чтобы по моим рукам не смогли опознать во мне человека. Даже если народ поверит в точность внешнего исполнения кистей, случайное касание выдаст во мне теплокровную.

Когда мы вернулись к стендам, время уже неумолимо приближалось к часу Икс. Виталик показал мне еще, как я должна управляться с пылесосом, а затем включил на планшете стандартные реплики, которые он планировал имплантировать в робота-гувернантку. Я довольно быстро сумела спародировать и голос, и интонации, и манеру строить речь.

– Вообще, ты не предупреждал, что мужик захочет со мной пообщаться, – закапризничала я, быстро просчитывая в уме, смогу ли намекнуть на повышение процента.

Но Гавриков беспечно отмахнулся:

– Это на крайний случай. Хотя, пока есть время, можем сочинить простенький диалог и озвучить при нем.

– Сдается мне, не стоит рисковать. Чем меньше меня будет в демонстрации, тем ниже шанс, что нас раскроют.

– Чем меньше тебя, тем ниже шанс, что мне вообще одобрят хоть какое-то финансирование, – не согласился он, – а стало быть, меньше шанс и тебе получить доход.

Я глубоко вздохнула.

– Ладно, давай так. Ты скажешь… Э-э… А как зовут ее? То есть меня.

– Пофиг, – отмахнулся он опять. – Ты же Катерина? Ну, я скажу, что ее так зовут, чтобы тебе было проще.

– Спасибо за заботу, – подарила я ему фальшивую улыбку. Можно подумать, я не откликнусь на Аленку, если он додумается меня так назвать. Но Катя – так Катя. – Вот, ты скажешь: «Катерина, поздоровайся!» Я такая: «Здравствуйте… э-э…» Забыла… Виктор?

– Виктор Александрович. Но тогда я должен сказать: «Поздоровайся с Виктором Александровичем». Робот учится, как любой искусственный интеллект нашего времени, так что это нормально, что ты запомнишь и повторишь его имя.

– Ага. А потом ты скажешь: «Продемонстрируй свои навыки, Катерина». И я молча начну заправлять постель. И больше ничего не скажу.

– Давай я тебя похвалю, и ты такая: «Спасибо, мне приятно». Только запомни слово в слово, чтобы потом так же сказать после уборки пылесосом.

– Окей.

– А в конце попрощаешься. Типа: «Спасибо, что пришли, заходите еще, удачного дня».

– Я буду звучать как надоедливый продавец-консультант в салоне сотовой связи.

– Значит, я у них и подсмотрел, как общаться надо! Забей!

Весь вид Гаврикова показывал «хватит спорить, тебе не за это платят», и я вынужденно кивнула, тем более что в эту самую секунду раздался звонок.

Я замерла почти по центру стенда, а Виталик ушел открывать. Любовь, выполнив свою миссию, нас покинула, так что в здании никого больше не было. Уточняю этот момент, поскольку со звонка прошло довольно много времени, но ничего так и не случилось, в зале никто не появился, и у меня уже от неподвижности заныла спина.

Что делать? Может, выйти посмотреть? А то вдруг его пристрелил залетный киллер, а я так и буду тут стоять до самого вечера, пока кто-то не обратит внимания на открытую дверь и лежащее у порога тело и полицию не вызовет? В то же время хороша же я буду, если выйду к ним без спроса, да еще и двигаясь как живая женщина.

– Придется ждать, – шепнула я себе ободряющим тоном.

Наконец послышались голоса, много разных, включая какой-то непонятный звонкий шум, который по мере приближения шагов трансформировался в детский альт.

«Только этого мне еще не хватало», – успела подумать я, как из-за поворота вынырнула целая группа людей. Высокий плечистый мужчина лет сорока пяти со строгим вытянутым лицом, короткими темными волосами, чуть тронутыми нитью седины, и сурово сжатой челюстью с острым подбородком; стройная молодая женщина с пепельно-блондинистыми волосами на прямой пробор в красном костюме и по-детски наивным личиком; мальчик лет девяти, который своим громким звонким голосом что-то непрерывно рассказывал. Завершал шествие Виталий, выглядящий донельзя смущенным.