Тихая пристань (СИ) - Рогачева Анна

— А сейчас что будем делать? — спросил Петрик, уже чуть увереннее.

— Сейчас, — Арина глубоко вздохнула, и впервые за этот день ее губы тронуло нечто, отдаленно напоминающее улыбку, — мы будем ждать. К нам в гости женщина одна придет. И тогда… тогда я вас накормлю. Настоящей, хорошей едой. Обещаю.

Она обняла их крепче, чувствуя, как их маленькие, теплые тела постепенно перестают дрожать. Они были чужими, эти дети. Но их страх был знакомым. Их голод был знакомым. Их потребность в защите была той самой силой, что когда-то заставила ее, Анну, выжить. И теперь она заставит выжить Арину.

Петрик тихо спросил, уткнувшись носом в ее бок:

— А надолго она к нам? Та женщина?

— Ненадолго, сынок, — тихо ответила Арина, глядя в окно, на серое, промозглое небо. — Очень ненадолго. Пока я не встану на ноги.

Пока она не встанет на ноги, чтобы увести их отсюда. Навсегда.

Глава 2

И вот за окном послышался знакомый, звонкий перепев, от которого сразу стало светлей.

— Эй, хвороборцы мои, встречайте подмогу! Аль у вас тут все сонное царство в обнимку с хворью спит?

Дверь распахнулась, не дожидаясь ответа, и в избу, словно порыв свежего ветра, ворвалась Акулина. В одной руке у нее болтался берестяной туесок, откуда шел душистый пар, в другой — охапка лучин и несколько сушеных грибов, заткнутых за пояс.

— Ну, что, мои соколята, слышала, тут у вас управление переменилось? — возвестила она, с ходу занимая пространство избы своим звонким присутствием. — Теперь я у вас главный воевода на целый день! Так что, Петька-удалец, доложи обстановку: дрова-вода в наличии? А то воевать с голой печкой придется!

Петрик, будто по волшебству, преобразился. Его испуганное лицо просияло.

— Тётя Куля! Дров мало, а воду я уж принес!

— Молодец, кормилец! Значит, полдела сделано! — Она дала ему сушеную грушу. — Держи, подкрепись! Теперь беги, по двору зорким соколом пройдись, посмотри, не несется ли кто из пернатых наших без спросу? Яйцо к обеду — дело святое!

Мальчишка, сияя, помчался исполнять поручение. Акулина тем временем подошла к лавке, и ее взгляд, всегда такой озорной, стал мягким и внимательным.

— Что, голубка, дождалась меня? И правильно сделала. — Она по-матерински, уверенной рукой поправила одеяло на Арине. — Вижу, совсем он тебя, окаянный, потрепал. Ничего, отлежишься. Главное — дух бодрый держи. Мужик он что малый ребенок — и громкий, и обидчивый, а без нашей заботы — как без рук. Пока он там по деревне топает, мы с тобой тут весь дом в кулак соберем. Ладно?

— Ладно, — тихо ответила Арина, и это слово значило куда больше, чем просто согласие. Оно значило: «Я верю. Я сдаю тебе свой пост. Спасибо, что пришла».

И глядя на то, как Акулина, напевая, растапливает печь, а Машенька, забыв про страх, тянется к ней, Арина почувствовала, как по жилам разливается незнакомое, почти забытое чувство — надежда. Пока эта женщина здесь, они в безопасности. А значит, у нее есть самый ценный ресурс — время. Время, чтобы подумать. Время, чтобы начать готовить побег.

Акулина между тем уже вовсю хозяйничала у печи, доставая из туеска припасы.

— Молоко, говоришь, от соседки? — уточнила Арина, с трудом приподнимаясь на локте. — А чем ты ей помогла?

— А тем же, чем и тебе собираюсь! — весело отозвалась Акулина, насыпая в горшок овсяной муки. — Знанием, голубка! У её теленка глаза слиплись, а я травку одну знаю — плеснешь в ведро, утром как новенький! Вот она теперь мне вечно то молочка, то творожку подкидывает.

Петрик вбежал в избу, сияя:

— Тётя Куля! Четыре яйца нашёл! И рыжая курица опять под порогом спряталась!

— Вот умница! — Акулина одобрительно хлопнула себя по колену. — Значит, будем яичницу с молоком делать, царское кушанье! Машенька, а ты нам стол накрывать поможешь? Деревянные ложки принесешь?

Девочка кивнула и побежала к полке, с важным видом перебирая утварь.

— Ты с ними как с большими разговариваешь, — тихо заметила Арина, глядя, как дети с радостью выполняют поручения.

— А они и есть большие! — Акулина подмигнула. — Петька у тебя и воду носит, и дрова считает — не ребенок, а правой руки продолжение. А Машенька — хозяйка прирожденная, гляди, как ложки-то аккуратненько расставляет. Ты с ними по-взрослому, они тебе всей душой и ответят.

Она подошла к Арине, понизив голос:

— А теперь, голубка, главный секрет объявляю. Знаешь, почему мой Духмарь за десять верст за мной бегал, пока я за него замуж не вышла?

Арина покачала головой.

— Потому что я ему с первого дня сказала: «Ты, Ваня, в поле хозяин, а я — в избе. Твоё дело — хлеб растить, моё — чтоб у тебя силы на это были». И ведь выдрессировала пса строптивого! — Она заливисто рассмеялась. — Так и твой научится. Только тебе сначала на ноги встать надо.

— Он… не такой, — горько выдохнула Арина.

— Все они как один! — отмахнулась Акулина. — Как глина — в чьих руках, тот и лепит. Ты ему не горничная, а ты — царица в своём царстве! Повадился волк в овчарню ходить — надо не овец прятать, а забор повыше ставить!

Она вернулась к печи и через минуту подала Арине глиняную кружку с душистым отваром.

— Пей, родная. Это и тебе силы придаст. А я пока варево доготовлю, да с Петькой про куриный распорядок поговорю. Надо же ему мужскую науку передавать!

Арина сделала глоток горячего травяного чая. Горечь полыни смешивалась со сладостью мяты, и казалось, что сама жизнь вливается в ее истощенное тело. Она смотрела, как Акулина легко управляется у печи, как дети льнут к ней, и думала: «А ведь правда. Пора забор ставить».

И первый кирпичик в этом заборе — горячая еда, чистая вода и это странное, забытое чувство — что ты не одна в поле брани.

— Забор, говоришь… — задумчиво протянула Арина, согревая ладони о глиняную кружку. — А с чего его ставить-то, если и гвоздя-то за душой нет?

Акулина, помешивая варево, обернулась, и глаза ее блеснули хитрецой.

— А ты, голубка, не про забор настоящий, а про тот, что вот тут! — Она ткнула пальцем себе в висок. — Умная баба всегда найдет, из чего ей забор сплести. Вот скажи мне, что ты лучше всех в деревне умеешь делать?

Арина на мгновение замерла. Лучше всех? В ее прошлой жизни — сводить баланс и вышивать гладью. Здесь… Она посмотрела на свои тонкие пальцы, вспомнив, как штопала Петькину рубаху почти в полной темноте.

— Шить, наверное… да вышивать немного, — неуверенно сказала она.

— Вот! — Акулина торжествующе хлопнула в ладоши, так что Машенька испуганно присела. — Первый колышек в заборе и есть! У Марфы-посадницы, слышала, дочка замуж собирается. А у невесты рубаха праздничная — мыши погрызли, позор на всю волость! Дай мне твой самый завалящий лоскуток, да иголку с ниткой — я ей намекну, мол, у нас тут мастерица нынче от смерти воскресла, может, так зашить, что и не видно будет!

— А Иван? — прошептала Арина. — Он же…

— Он ничего не узнает! — отрезала Акулина. — Мы с тобой, как тати ночные, тихой сапой действовать будем. Ты — в тишине да в темноте работу делаешь, я — товар на сторону сбываю. За работу нам — не деньги сначала, а едой, свечкой, мылом. Понемногу. Чтобы твоему-то и в голову не пришло, откуда добро берется.

Петрик, слышавший весь разговор, подошел ближе, его глаза горели.

— Мама, а я сторожем буду! — выпалил он. — Буду смотреть, когда папа с поля идет, и свистну, как суслик!

Акулина расхохоталась.

— Видишь, какая рать у нас собирается! Целая дружина! Ладно, договорились. После обеда я к Марфе махну, шепну ей на ушко. А ты, — она строго посмотрела на Арину, — с этой минуты не просто Арина, а Арина-мастерица. Запомнила?

— Запомнила, — ответила Арина, и в голосе ее прозвучала неожиданная для нее самой твердость.

В этот момент запеченная в золе картошка на шестке лопнула с сочным хлопком. Акулина проворно вынула ее, подбрасывая на ладони.

— А вот и обед поспел! Машенька, милая, неси-ка миски! Петька, воду для рук подай! А мы с мастерицей нашей сейчас трапезничать будем, да о большом деле совещаться!