Повелитель огня (СИ) - Опсокополос Алексис

— Имя.

— Прозор, — ответил я первое, что пришло в голову.

Чаровник представляться не стал, вместо этого он задал мне вопрос:

— Кто научил тебя не бояться дикого огня?

— Никто, — ответил я. — Как-то само собой.

Огневик криво усмехнулся, откинулся на спинку кресла и сказал:

— Ты дерзок.

— Но меня действительно никто не учил.

— Я тебе не верю, но доказать обратного не смогу. Зачем ты вошёл в дикий огонь?

— Чтобы спасти мальчика, это же очевидно.

— Ты осознавал, что после этого окажешься во власти скверны дикого огня?

— Я осознавал, что мальчик сгорит, если я его не спасу.

— Возможно, это было бы для него лучшим исходом, — глубокомысленно произнёс огневик.

— Полагаю, он придерживается другого мнения, — заметил я.

— Он не может иметь мнения на этот счёт, он не знает, как опасна скверна. Она пожирает его. И тебя тоже. Но вы этого не ощущаете.

— Так может, нет на мне никакой скверны, раз я её не ощущаю? — спросил я.

Чаровник снова усмехнулся и ответил:

— Есть. Ты слишком долго пробыл в диком огне.

— И что теперь? — поинтересовался я.

— Не знаю, — ответил огневик. — Твою судьбу теперь будет решать Истинный суд.

— А может, на первый раз стоит понять, простить, очистить от скверны и отпустить? — предложил я.

— Нет. Поздно снимать с тебя скверну, ты слишком много времени провёл в диком огне.

— Но вы же с горанов её снимаете, а они вообще живут и работают с этим огнём.

— С горанами всё обстоит иначе.

— Ну да, ну да. Вы не понимаете, это другое! — я усмехнулся, вспомнив известное изречение из моей прошлой жизни. — Но, может, всё же попробуете? Мне, вообще-то, там возле горящего дома, сказали, что мы идём сюда снимать скверну.

— Поздно, — отрезал чаровник и встал из-за стола.

Он подошёл ко мне почти вплотную, поднял руку и протянул её к моему лицу, остановив лишь в нескольких сантиметрах от него. Я невольно дёрнулся, но удержался, не отступил. И почти сразу же почувствовал жар, исходящий от ладони огневика. И ещё какое-то странное ощущение — будто меня сканировали.

— Поздно, — повторил чаровник и с заметным удивлением добавил: — Ты меня не боишься.

— Да не такой уж ты и страшный, — не удержался я от колкого замечания.

Огневик неодобрительно покачал головой и отправился назад, за стол, по ходу дела обращаясь к главе отряда, что нас доставил:

— Уведите их. Пусть ждут Истинного суда.

— А можно узнать, когда он состоится? — спросил я. — Хотя бы примерно. Неохота у вас здесь сидеть месяцами в его ожидании.

Чаровник злобно посмотрел на меня, усаживаясь в кресло, но всё же ответил:

— Завтра утром.

После этого он развернул очередной свиток и принялся его читать, а нас с мальчишкой вывели в коридор. Затем нас разделили и развели по камерам до суда — как и было обещано. И меня очень удивило, что пацану не задали ни одного вопроса.

Камера, куда меня распределили, удивила. По сравнению с темницей Крепинского князя, я словно в приличный отель попал: высокий потолок, чистые стены из какого-то светлого камня — ровные и сухие, нормальное освещение — лампа на столике, чтобы иметь возможность её выключить на ночь, нужник за ширмой.

Но главное — по центру стояла кровать. Не какая-то лавка с соломой, а самая настоящая кровать: деревянная, с тонким матрасом, застеленная белым покрывалом. Рядом — ещё один столик, на нём кувшин с питьевой водой. Окна, правда, не было, но вентиляционное отверстие имелось.

Я прошёлся по камере и, не раздеваясь, прилёг на кровать. Призадумался, прокрутил в голове события дня. И поймал себя на мысли, что больше всего меня волнует, что теперь будет с Ясной, сможет ли она добраться сама до дяди. За себя я не переживал — почему-то был уверен, что выкручусь.

Зал суда оказался небольшим — примерно тридцать — сорок квадратных метров и очень уж мрачным. Свода не было, потолок давил плоской каменной плитой, стены из гладкого, почти чёрного обсидиана, чёрные лавки для подсудимых и слушателей, три чёрных кресла на небольшом подиуме для судей — всё было холодным, пугающим, будто не братья Истинного огня нас собирались судить, а братья Истинного льда. Ещё и стражники в форме как у тех ребят, что прибыли на пожар, добавляли напряга.

Когда нас привели в зал, там уже находились судьи и родители мальчишки. Мать его всхлипывала, сжимая платок в руках так, что костяшки пальцев побелели. Отец сжимал её плечи — но в этом было больше отчаяния, чем утешения. А ещё в зале находилось аж целых пять стражников. И нас привели четверо и тоже остались. Итого девять — как-то многовато на двоих подсудимых, одному из которых около десяти лет.

Никаких защитников или обвинителей, разумеется, не было — только три судьи. В центре пожилой, явно старший, по краям совсем молодые. Когда нас с пацаном усадили на лавку для обвиняемых, судья, сидевший по центру, сложил перед собой ладони лодочкой и быстро начитал какое-то заклинание на непонятном мне языке. Тут же в ладонях возникло пламя — довольно большое. Судья с силой дунул на него, и пламя, увеличившись в размере, превратилось в множество ярких искр. Эти икры, кружась, разлетелись по всему помещению, потихоньку угасая. Когда погасли последние, судья сказал:

— Добро и свет всем! Осветит нас пламя Истинного огня и поможет изгнать скверну!

Слова про изгнание скверны мне понравились, возможно, ещё не всё было потеряно. Судья выдержал небольшую паузу, дав всем осознать важность момента, а потом заявил:

— Добран из Гардова, сын Яровида, ты обвиняешься в поджоге родительского дома при помощи дикого огня!

Лихо. Без долгих вступлений и объяснений. Я аж растерялся. Мать мальчишки заплакала почти навзрыд. Не обращая на это внимания, судья продолжил:

— Мы должны знать, Добран, сам ты всё сделал или тебе кто-то помогал?

— Я не поджигал дом, — ответил мальчишка, который на удивление держался довольно уверенно.

— Никого, кроме тебя, в доме не было, значит, поджёг его ты, в этом у нас нет сомнений, — заявил судья. — Нас интересует, помогал ли тебе кто-нибудь?

Логика, конечно, была убойная. А учитывая, что пацана закрыли на третьем этаже, и он ничего не мог поджечь физически, и я это знал, разыгрываемый цирк меня бесил особенно сильно.

— Я не поджигал дом, — повторил мальчишка.

— А кто тогда его поджёг?

— Я не знаю, я не видел. Меня закрыли перед этим на третьем этаже.

— Кто закрыл?

— Я не знаю.

— Ты лжёшь, Добран. Скверна толкает тебя на этот путь.

— Я не поджигал дом! — чуть ли не крикнул мальчишка.

— Скверна делает тебя агрессивным и непредсказуемым. Она полностью поработила тебя, ты больше не сможешь контролировать себя, ты слишком опасен для города и для всего Девятикняжья. Мне жаль, но я не вижу другого выхода… — судья выдержал долгую паузу и добил мальчишку и его родителей: — Я приговариваю тебя к очищению от скверны в Истинном огне!

— Не-е-ет! — закричала мать мальчишки, вскакивая с лавки.

К ней тут же бросились два стражника и усадили её на место. А судья сказал, обращаясь к ошарашенным родителям пацана:

— Мне жаль, но только это спасёт наш город и его жителей от Добрана. Его самого спасти уже невозможно. Скверна его поглотила. Но Истинный огонь уничтожит её. А вам следует как можно быстрее пройти очищение, так как вы находились рядом с сыном слишком долго. Но я уверен, что вас скверна почти не коснулась, просто не тяните с очищением — пройди те его сегодня же.

— Нет! — закричала мать мальчишки. — Вы не можете сжечь моего мальчика! Вы должны его очистить. Его можно спасти!

— Я вынес решение, — отрезал судья и обратился к страже: — Уведите!

Двое стражников тут же принялись уводить родителей мальчишки, а двое — его самого. Жена посадника билась в истерике, сам он поник и лишь бормотал какие-то неразборчивые слова, пытаясь утешить жену. А вот Добран, как ни странно, держался — видимо, в состоянии стресса не до конца осознал, что произошло.