Зодчий. Книга IV (СИ) - Погуляй Юрий Александрович

— Если бы я был готов, Баженов, ты бы кровью умылся… — сплюнул Подольский. — Подлая засада.

— Если бы, да кабы, — прервал его я. — Мы пришли к пониманию, или ждём сюрпризов?

— Чего тебе надо? — процедил он.

— Информация, Артём.

Рыбоглазый неожиданно улыбнулся, медленно распрямился. По лицу из рассечённой брови текла струйка крови.

— Я ничего не скажу тебе, юнец. Ты можешь разрезать меня не куски, но в ответ услышишь только мой хохот, — сказал Подольский. — Я дал Клятву!

— Я понимаю, Артём. И поэтому я подготовился. Но прежде…

Я смазал его по лицу кулаком, и от удара голова помощника графа мотнулась в сторону. Легче на сердце не стало, поэтому я врезал ещё раз, от души. Так, чтобы костяшки заболели. Чтобы почувствовать. Зубы скрипнули от поднимающейся ярости. Подольский устоял на ногах, улыбнулся разбитым ртом. Ещё один удар, под которым хрустнула челюсть рыбоглазого. Верный пёс Скоробогатова упал на колени.

— От Паулины… — тихо сказал я.

Он смотрел волком, но улыбался.

— Шлюхе шлюхино… — прошамкал Подольский, сплюнув выбитый зуб. Правый глаз стремительно заплывал. Я добавил ещё раз, для симметрии и бросил гвардейцам:

— Зафиксируйте его, господа.

Глядя, как Волгин и Якимов переворачивают окровавленного одарённого на живот, скручивают ему руки и ноги заговорённой проволокой, я отошёл в сторону. Всё это время Подольский смотрел на меня и мерзко хихикал. Собачья преданность. Клятва Роду есть клятва Роду.

Я вышел на крыльцо, вдохнув свежий воздух. Ярость не уходила, но изливать её целиком нельзя. Она должна греть, а не сжигать. Подав знак ждущему в лесу психоманту, я прислонился к поручню крыльца в ожидании Конычева. Когда тот прошёл мимо, то мы переглянулись, и он сдержано кивнул. Все инструкции у него уже были.

Вскоре из дома послышалось сдавленное мучительное мычание, которое перешло в стон невообразимой муки. Щадить Подольского я не собирался, он был приговорён ещё до того, как приехал. Воздух вокруг охотничьего домика будто бы загустел от страданий помощника графа.

Через пятнадцать минут всё стихло. Из дома послышались лёгкие шаги Конычева. Психомант вышел на крыльцо и принялся выкладывать слепки на широкий поручень рядом со мной. Содрав с себя чёрную маску, он подставил свежему воздуху мокрое от пота лицо. Я заметил, что рука его чуть дрожит.

— Там достаточно для высшей меры, — сухо произнёс Конычев. — Но есть и другие интересные моменты. Не желаете ли проделать нечто подобное с графом? Уверяю, там тоже будет на что посмотреть. Дам скидку.

— Мне следует об этом позаботиться? — ответил я вопросом на вопрос.

— Возможно. Он весьма дивная мразь, Михаил Иванович… — признался Конычев, а затем постучал по трём крайним слепкам пальцем. После чего вытащил маркер и пометил их галочками:

— Это особенно интересно будет, Михаил Иванович. Обратите внимание. Что по исполнителям — все уже мертвы, машина утоплена в Пулемецком озере за пределами Конструкта. Так что следствие ничего не даст. Теперь по объекту. Психика повреждена безвозвратно типичный случай Клятвы Рода. Сопротивлялся отчаянно, поэтому не уверен, что когда-нибудь наш дорогой друг выберется из состояния овоща.

Он не злорадствовал, а констатировал факты. Равнодушно и по-деловому.

— Спасибо, Степан Родионович, — я вручил ему кристалл, который тут же исчез в одном из карманов психоманта.

— С вами приятно иметь дело, Михаил Иванович, — сдержано ответил Конычев. — Обращайтесь.

Он двинулся в сторону леса и растворился там уже через пару минут. Я же коснулся слепков памяти, отмеченных психомантом. Перед глазами поплыли разговоры между графом и Подольским. Один другого краше. Когда я вывалился обратно в реальность, то внутри не осталось даже ярости. Только пустота. Действительно, дивная мразь. Так использовать единственную родную дочь…

У меня зазвонил телефон, и я поднял трубку, отключаясь от увиденного:

— Ваше благородие, — послышался голос Макара. — Машина на дороге! Едет к вам. За рулём девчонка. По-моему, дочка графа.

— Понял тебя. Спасибо.

Я вернулся в дом и приказал гвардейцам:

— Забирайте его и кладите в его машину. Ключи у него поищите. После чего отходите к Вепрю и все вместе возвращайтесь в Томашовку. Ключи на переднее сидение положите.

Бойцы подхватили лежащего и выволокли на улицу. Я окинул разгромленный зал взглядом. Нашёл бутылку с морсом и забрал её. После чего вышел на крыльцо. Якимов и Волгин пристроили бесчувственного Подольского на заднем сидении, а затем бегом добрались до леса и исчезли в чаще. Я остановился на крыльце, глотнув кисло-сладкого напитка. Розовый автомобиль Скоробогатовой появился на дороге через минуту. Забрызганный грязью до стёкол. Ну да, тут не шоссе, тут лес. В этом и смысл охотничьих домиков, чтобы до них нельзя было по асфальту доехать.

Чего тебе надо, Света?

Машина остановилась рядом с внедорожником Подольского, после чего распахнулась дверь водительского сидения, и наружу выскользнула Скоробогатова. Графиня решительно зашагала ко мне, лицо девушки застыло как маска. Глаза красные, вид бледный.

В руке появился пистолет. Ну, понятно…

— Отдайте это мне, Миша… — всхлипнула Светлана. — Всё отдайте мне. Я не могу. Я не предатель. Это моя семья! Я думала всю ночь. Всё утро о том, что делаю и кто я такая.

Из глаз потекли слёзы, пистолет ходил ходуном. Я сломал его от греха подальше и неторопливо допил морс, позволяя девушке выговориться.

— Простите, Миша. Это выше меня. Это мой папа, понимаете? У меня никого, кроме него, больше нет! Пусть он чудовище, пусть он монстр, но он мой последний родной человек на земле! С Подольским делайте что хотите. Но не трогайте моего отца. Прошу вас.

Я скомкал бутылку и медленно сошёл с крыльца.

— Умоляю, поймите меня, Миша. Я и так сделала очень много, чтобы навредить семье. Непозволительно много! Но вы вправе отомстить, я понимаю ваш гнев. Забирайте Подольского! Но я постараюсь исправить папу. Я поговорю с ним. Он меня любит! Я люблю его! Он больше не полезет в ваши дела, — продолжала Светлана, провожая мои движения пистолетом.

Я сел за руль внедорожника, так и не произнеся ни слова.

— Почему вы молчите, Миша? — воскликнула Светлана.

— Слепки на крыльце. Делайте с ними, что хотите, Света. Я вас услышал, — ответил я, совершенно без злобы и даже с каким-то восхищением. Отчаянная девчонка. Очень жаль её. Аж сердце выжималось.

Я завёл машину и медленно развернулся. Скоробогатова провожала меня взглядом, наполненным слезами. Дуло пистолета смотрело в пол.

Пока я ехал, то держался так, чтобы моего лица ни одна камера не разглядела. Проехал через земли Скоробогатова, затем свернул к себе, на малоритовское шоссе. Вышел, пересадил Подольского на переднее сидение. Заботливо пристегнул ремнём безопасности.

После чего отошёл в сторону от дороги, укрылся в тени от солнца и чужих взглядов, и установил контакт с автомобилем даром техноманта. Двигатель взревел, тяжёлая машина покатилась по дороге, набирая скорость. Всё быстрее и быстрее.

Когда внедорожник влетел в то же дерево, об которое разорвало автомобиль Паулины, я был почти без сил. Некоторое время лежал пластом, глядя в августовское небо. После чего поднялся на ноги и побрёл по лесу в сторону спрятанного в чаще квадроцикла.

Вернувшись к себе, я всё-таки навестил Снегова, несмотря на то, что монахини Святой Варвары настойчиво просили не посещать их подворье, дабы не вводить сестру Ирину в искушение. Что не помешало последней терроризировать меня дома. Впрочем, полагаю, с одержимой пророчеством «соблазнительницей» я вроде бы разобрался. Так как когда мы случайно пересеклись возле цветочного сада, то девушка вспыхнула от смущения и подошла ко мне, с надеждой спросив:

— Пятый город пал?

Я помотал головой, и биомантка со вздохом вернулась к растениям. Её товарки провожали меня недовольными взглядами, но никто не посмел возразить моему присутствию. И славно. Сейчас мне меньше всего хотелось доказывать своё право здесь находиться.