Кто такая Марта (СИ) - Началова Екатерина

Перечитываю раз, второй третий… Новое письмо растворяется в сознании, оставляя сладко-горькое послевкусие. С трепетом целую подпись и снова читаю. А затем еще раз.

Смотрю на дату.

17 день, 11 месяца, 1438 от о. т. в.х.

Сто сорок лет назад… Через месяц после того, как мы прыгнули в озеро.

Сок знал, что для меня важно разрешение отца, просил его… Отец предпочел запереть его слова, не собирался показывать. Я улыбаюсь, я хмурюсь, я тоскую, я горжусь, я чувствую гнев, я понимаю, я счастлива, я несчастна…

А где приложение…? Перевожу влажные глаза на папку и замечаю что-то белое в сгибе. Трогаю пальцем и тут же отдергиваю руку.

В сгибе папки лежит длинный загнутый змеиный клык.

Он его вырвал.

Глава 55. Настоящее

С отцом мы ссоримся в тот же день. Начинаю я — когда он возвращается, молча демонстрирую ту самую черную папку. Я забрала письмо с клыком себе, боясь, что отец от него избавится.

Папа в ответ жестом приглашает меня в кабинет и сразу начинает с повышенного тона.

— Ты рылась в моих бумагах?

Не обращаю внимания на обвинение, потому что у меня есть свое.

— Ты мне соврал?

Папа вдруг без предисловий взрывается.

— Какая разница, Марта? Какая разница? Зачем тебе было читать? Все в прошлом! УЖЕ в прошлом! Ты знаешь, кто он?! Знаешь ведь?

Мне нечего скрывать.

— Знаю!

— Он специально сказал тебе. Ему ТАК И БЫЛО НУЖНО, пойми, глупая! Кирел всегда рассчитывает на годы, рассчитывает, как не всем драконам под силу, а тебе — тем более! Это расчет, можешь быть уверена.

Воздух раскаляется от его гнева за несколько мгновений. Я понимаю, что отец копил и сдерживал чувства не один день. Стараюсь остаться спокойной, хотя во мне тоже вспыхивает — и обида, и гнев. Папу уже не остановить.

— Он все подстроил, Марта! Еще до твоего рождения… Да ты такого размаха даже представить не можешь! Я был нужен ему как средство… А ты — инструмент предсказания, познания, возвышения… Только инструмент! Инструмент!

Он с такой силой врезает кулаком по закрытой двери шкафа для бумаг, что тот долго и мелко трясется.

Не понимаю, не успеваю понять, почему отец сердится. Кирел сделал его верховным магом, самого Кирела уже нет. Даже Сокура нет, только два письма и клык. Я точно не знаю, почему мы спорим, но чувствую такое возмущение и желание добиться справедливости, что не задумываюсь.

— О каком расчете речь? — я сдерживаю голос, грозящий сорваться. — Сок написал, потому что знал, что мне нужно твое одобрение. Он поклялся на клыке… Ты прекрасно знаешь, что это родовая клятва не…

— Он перестанет быть змеем!

— Когда клялся — не переставал!

— Он не перед чем не останавливается!

— Когда любят, так бывает!

— Любит?! Кирел?! Ха! Ты видишь то, что хочешь ви…

— Сокур, папа! Сокур!

Через несколько фраз мое напускное спокойствие разлетается вдребезги. У нас больше не разговор, а сражение. Потолок подбрасывает, у виска с жужжанием проносятся стрелы, около ступней ахают огромные огненные ядра, отравленные лезвия со свистом рубят воздух. Стол едва стоит на ножках, массивное кресло пытается отодвинуться, потому что обычно сдержанный отец сжимает кулаки, скалит зубы и бешено сверкает глазами. Обычно покорная отцу я вскипаю, машу руками. Наши голоса грохочут по притихшим поверхностям.

— Он любит меня!

— Марта, написать можно что угодно! Не-е-ет! Там нет никакой любви! Он всегда только использует. Он любит только себя! — папа загибает пальцы и показывает три. — Власть и победы. Все!

— Ты говоришь про Кирела, а это, — я трясу папкой, — Сокур!

— Одно и то же!

— Не одно! Совсем не одно!

— Я знаю Кирела!

— Ты не знаешь Сокура!

— Мне не надо видеть зерно, когда я вижу плод!

— Ты так ненавидишь его? Своего учителя, наставника? Ты демонстрировал другое…

— Не тогда, когда он подбирается к моей дочери! — Отец автоматически хватает рукоять ножа на запястье, но тут же отдергивает руку. — Знал бы… Я бы… А ты — ничего не понимаешь! Он намеренно расставляет перед тобой указатели, заставляет идти…

— А ты заставляешь остаться!

— Я твой отец! Мне лучше знать, что тебе нужно!

— О-о-о! И что мне нужно, папа? Что я чувствую? Что ты знаешь?

— Всё знаю! Ты еще неразумный ребенок, ничего не понимаешь! Даже не смей думать, чтобы…

Набрав воздуха в грудь, отец резко застывает.

— О чем?! — яростно выпаливаю я, глядя на его палец, замерший в воздухе.

На мгновение, только на мгновение в глазах отца мелькает что-то. Я не успеваю понять, потому что мало понимаю по глазам. Но он вдруг останавливается на полном ходу.

— Разговор окончен, — отец быстро справляется с собой, поворачиваясь ко мне спиной. — Иди в свою комнату. Успокаивайся.

Голос оглушающе холоден.

От души хлопнув дверью, выхожу. В глазах искрит. Подпрыгивая от ярости, пролетаю мимо подслушивающих Арины и Мирины, которые с шепотком расступаются, мимо мамы, которая быстро касается моего плеча и тут же кидается к отцу. Меня никто не трогает. Я выбегаю из дома в домашнем платье, тряпочных домашних туфлях. Трава охолаживает, воздух тоже. Отойдя на порядочное расстояние, начинаю пытаться делать портал, потому что оставаться дома больше не могу. Потому что еще немного и взорвусь. Потому что хочу что-то делать.

Круг за кругом, угольно-черный след, раскалённая пластина ногтя, затухающая и гаснущая искра, низкое солнце, внешний холодок, внутренний жар, пронзающая руку боль, ноги в мокрой траве, его клык, отчаяние и слова, слова…

Незаживший палец скулит от боли, но от нее даже легче. Рука дрожит, но больше от гнева. Портал, конечно, не получается, потому что я не сдерживаю нажим, он гораздо больше похож попытку распороть, чем на касание пера. Магистр точно сказал бы что-то хуже, чем «очень плохо». А я и контролирую себя плохо, хуже некуда, потому что еще и боюсь. Особенно того, что папа прав. Куда мне до Кирела? Я даже не умею так думать, меня даже сейчас позови в подвал посмотреть на муравьеда, и я пойду. ПОТОМУ ЧТО МЫ МАГИ, МУРАВЬЕД МОЖЕТ ПОЯВИТЬСЯ В ПОДВАЛЕ! ХОТЬ ДВА! Но неужели Сокур…

Раз за разом я вспоминаю письмо Сокура, вспоминаю его — и верю. Затем думаю о Киреле — и боюсь.

Он использует.

Он перестанет быть змеем!

Он любит только себя.

Я знаю Кирела!

Ты нужна ему как инструмент…

Неужели…

Сделав новый черный круг, я застываю.

Искривившийся рот отца был поломан страхом. А в его словах не значилось никакого прошедшего времени, только настоящее и будущее. Речь не идет о прошлом. Речь идет о будущем.

Значит… Я еще могу выбирать?

Резко потеряв нажим, рука вычерчивает неидеально ровный, но все же сомкнувшийся круг, который приветливо зажигается. Получилось… Растерянно оглядываю результат и, чуть поколебавшись, переступаю огненную ленту своего первого портала.

— Мар! Что творишь? — с крыльца зовет Демис. Он только вернулся. Я мимолетно оглядываюсь — с гордостью, с растерянным удивлением. Но портал уже закрывается.

Холод тут же кладет на грудь ледяные лапы. Обхватив себя руками, я перетаптываюсь с ноги на ногу в промерзающих тонких туфлях и оглядываюсь.

Где я?

Городская площадь, алеющий закат под серыми тучами, лобное место. Погода не очень: с неба летит неуютная морось снега пополам с дождем. Глаза залепляет сразу. Вокруг почти никого, только пара фигур с низко надвинутыми капюшонами, по виду торопящиеся убраться в сухое и теплое.

Не сразу осознаю, где оказываюсь, а когда осознаю, забываю про холод.

Аспин… Аспин!

Единственное место, куда я хотела попасть с тех пор, как прочитала письмо Сока.

Аспин!

Омытая дождем площадь выглядит свежее, чем тогда, сто сорок лет назад. Черного места больше нет. Сначала я смотрю на белое место, затем верчу головой, пытаясь разглядеть рыжую макушку. Часть меня еще надеется, что я найду Сокура здесь, пусть и не полдень, не говоря уж о дате. Но я одна, рыжих волос Сокура не видно. Глотая мгновенное разочарование, останавливаю взгляд на огромной, ярко-красной вывеске.