Хозяин теней. 3 (СИ) - Демина Карина

Или…

Украсть?

Недостойно благородного дворянина, но я ещё не настолько вжился в рот. Была бы машина, точно бы угнал. А телега — дело такое, к ней конь нужен. Время ж не то, чтоб коней на выпасе держать. Вся скотина давно по сараям сокрыта. И к конокрадам тут отношение особое. Могут и на месте забить.

Или уж мы их.

А это совсем не то, чтоб незаметно.

— А по дороге там что?

С телегой или без, но по дороге идти всяко будет проще.

— Не трогай меня! — звонкий женский голос разорвал тишину. — Не смей!

О, сестричка очнулась.

И сходу пощёчину зарядить попыталась, правда, Мишка тоже не дурак, руку перехватил, аккуратно так, бережно даже.

— Извините, — говорит. — Но многое произошло. Я не желаю причинить вам вреда. Думаю, лучше, если Савелий всё расскажет.

Не лучше.

Я бы с огромной радостью переложил великую честь на чьи-нибудь плечи, но вот на чьи?

— Тань, — я пригладил волосы, чувствуя себя дурак дураком. А ещё скотиной, которая и вправду взяла и выдернула из спасительного забытья, пусть и по очень уважительной причине. — Тут и вправду многое случилось. Мишку ты потом побьёшь, если захочешь, конечно, а пока послушай…

И киваю.

А он отпускает и отсаживается на всякий случай. Правда, недалеко.

— Руки… я рук не чувствую, — Танька глазами хлопнула и ладони подняла. — Что… почему я рук не чувствую?

— Потому что… в общем, тут сначала надо… ну… ты только не нервничай.

Оно, конечно, так себе вступление. Я лично сразу после таких слов нервничать и начинаю.

— Это ожог. Вылечим. Потом. Как до целителя доберемся, а пока лучше не трогать. Там мазью обрабатываем, но ожог глубокий. А не болит, потому как Мишка зачаровал. Он у нас вообще шаман. Ну, немного. А ещё есть вероятность, что он тоже брат. Короче…

Если рассказывать всё не в первый раз, то как-то оно и складно получается. Кратенько и внятно. И Татьяна слушала, не перебивая, только порой зубы клацали, но это от холода. Она вон и в одеяло завернулась, да всё одно промерзла до костей.

Надеюсь, не захворает.

Меня учили, что дарники в целом болеют редко. Иммунитет у них хороший. Вот на него и вся надежда.

— Это… — Танька закрыла глаза. — Это… бред же. Или снится. Мне это снится…

Так, а вот что делать дальше, я понятия не имел.

— Поэтому и руки не болят.

— Мишка, можешь сделать, чтоб заболели?

— Могу. Но не буду. Это неправильно.

— Зато в реальность вернёт.

— Я в реальности. Просто сплю, — уверенно ответила Татьяна. — А проснусь и всё будет… всё будет… по-старому будет!

Последние слова она выкрикнула и прижала ладони к голове. И наверное, сильно, если тут же охнула.

— Осторожно, — Мишка дёрнулся было навстречу.

— Осторожно? — она повернулась к нему. — Это ты… ты виноват… ты приехал… ты…

Понятно.

Истерика.

И виноватый определён, а потому сестрицу я успел вовремя перехватить.

— Метелька, держи!

Не хватало, чтоб она ещё драку устроила. А сильная. И главное, бить нельзя, сестра же и вообще баб нехорошо бить. А она рвётся, руками машет, до Мишки пытаясь добраться. И мы с Метелькой вдвоём едва удерживаем.

— Охолони, — Еремей, до того сидевший тихо, перехватил Таньку за шею и тряхнул.

— Что вы себе позволяете! — Мишка тотчас вскочил.

— И ты тоже.

Еремей сгрёб сестрицу в охапку.

— Тише, девочка, тише… так оно бывает… а вы что вылупились? Идите вон, дровпринесите, чтоб на ночь хватило.

Вышли.

Не то, чтобы такая уж надобность в дровах, но да, там мы лишние. Ледяной ветер хлестанул в лицо, а стало быть, температура падает. Закат догорал алым, намекая, что ночь будет морозною.

— Это недопустимо, — Мишка был хмур. — Как можно…

— Помолчи, а, — попросил я, ёжась на ветру.

Хотелось в тепло.

И упасть. И отключиться. Можно даже насовсем. И где-то там, в глубине, я готов был сам захныкать, как дитя малое.

— Дядька Еремей не обидит, — Метелька поёжился. — Пошли и вправду дров принесём. Хорошо б, чтоб нормально так приморозило. Когда ледок крепкий, идти будет проще, хотя всё одно далече не выйдет. У нас там тоже болото имелось, близ деревни. Не сказать, чтоб великое, но да… по зимнему времени мы туда бегали. За мхом. Мох болотный, он в хозяйстве очень даже пользительный. Ну и летом ходили, если по краюшку.

Метелькин голос звучал на редкость спокойно, убаюкивающе. А я выдохнул, подумав, что у каждого свой способ не сойти с ума. Мишка вон вперился куда-то взглядом, стоит, покачивается с пятки на носок и обратно. И видно, что хочется ему ударить.

Хоть кого-нибудь.

Выплеснуть злость. И обиду. Вовсе… ему, наверное, вообще хреново. Жил себе, не тужил. Ну да, может, родня не сильно жаловала, но так и не отказывалась. Состояние было. Дело было. Перспективы какие-никакие, что в роду, что вовне, тоже были. Даже план имелся, как понимаю, вполне внятный и реализуемый.

А тут…

— Мишка, — я заговорил, понимая, что надо его на что-то переключить. — Слушай… ты ж с артефактами работал?

— Скорее с артефакторами, — он не повернулся в мою сторону.

— Один хрен.

— Вот… не ругайся. Это некрасиво.

— Зато на душе легче, — я пожал плечами, чувствуя, что долго мы не простоим. Ветер и вправду накатывал ледяной, порывистый. И снег вон вьюжит-кружит. — Я про другое. Этот артефакт, «Перо архангела»… в общем, его ж не так просто сделать?

— Непросто? — Мишка соизволил-таки повернуться. А ведь выскочил, как был, в одной рубашке. Нет, чукча, может, холода и не чувствует, но всё одно не дело. — Это мягко сказано.

— То есть, вот просто любой мастер не справится?

Это я и сам понимаю, но мне надо, чтоб он думать начал не про порушенную жизнь, а о деле.

— Любой? Да и не любой. Я вообще не уверен, что такие мастера есть, — Мишка-таки поёжился. Значит, не такой и холодостойкий он. — Где тут дрова-то?

— Так, вона, видишь, крыша скатом, — влез Метелька. — Разумно. Давайте, я гляну, чего там… а про ваши перья вы уж во внутрях потолкуете, пока в конец не околели.

Глава 29

Глава 29

Их Императорские Высочества Великие Князья Кирилл Владимирович и Владимир Владимирович вчера посетили «Осеннюю выставку картин», устроенную в залах Императорской академии художеств. При обозрении художественных произведений объяснения Их Императорским Высочествам давал заведывающий выставкой художник Цириготи.

Листокъ

Татьяна к нашему возвращению успокоилась. И только покрасневшие глаза да нос распухший выдавали, что она плакала. А может, и не от слёз покраснели, но с холоду. Главное, что она пересела поближе к Тимохе, а тот словно и ожил, обрадовался, заворковал что-то непонятно-младенческое.

— Я прошу простить меня за ту вспышку, — произнесла Танька, старательно глядя в стену мимо Мишки. — И недостойное поведение.

— Фигня вопрос, — ответил за Мишку Метелька и увернулся от затрещины. — Не? Ну чего? Будете тут до утра друг с дружкой расшаркиваться.

— Он совершенно невыносим, — сказал Мишка, но вторую затрещину не отвесил. А Татьяна как-то нервно улыбнулась и добавила:

— Оба. Они оба такие. Полное отсутствие не то, что манер, даже намёка на манеры.

— А ещё я ложечки облизываю, — признался я, раз уж у нас этакая семейно-светская беседа пошла. — И замерз, как собака. Тань, ты согрелась?

— Более или менее. И спасибо.

Она подбородок задрала, пытаясь нацепить маску горделивой отстранённости, мол, она выше этого вот всего. Но получилось фиговато. Хотя критику я оставил при себе.

— Значит, вы решили отправиться в Петербург? Присоединиться к революционерам? — осведомилась она светским тоном и протянула руки к очагу. Махонький, но сложен тот был весьма толково. Дрова горели, нагревали камни, а уж от них и вся землянка набиралась тепла. — Зачем? И вправду думаешь, что если свергнуть самодержавие, жить станет легче?