Среди овец и козлищ - Кэннон Джоанна

– Я на это правило не подписывалась, – сказала она.

Миссис Форбс тихо и многозначительно кашлянула.

– Выбор пал на меня не случайно. И дело не только в том, что я отвечаю за украшение алтаря цветами, а по вторникам дважды в месяц начищаю все медные детали в храме. А потому я ближе к Богу, чем остальные.

Миссис Рупер приоткрыла один глаз.

– Для того, чтобы заслужить уважение, нужно нечто большее, чем тряпка для пыли и баночка с полиролем, – парировала она, и глаз закрылся.

Миссис Форбс резко втянула воздух собранными в бантик губами, и все мы откинулись на спинки складных стульев.

– Из всех здесь присутствующих, – сообщила она, – я имею больше прав сидеть рядом с Иисусом.

Миссис Рупер открыла уже оба глаза и выпрямила спину.

– А лично я считаю, что ни у кого здесь нет больше прав сидеть рядом с Иисусом, чем у меня.

– А я считаю, – тут же парировала миссис Форбс, – что это мое право, потому как я с самого начала сидела здесь, рядом с Иисусом, вот!

– «Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему». – И миссис Рупер скрестила руки на груди.

– «Евангелие от Луки», глава три, стих одиннадцать, – подхватила миссис Форбс и завела руки за спину.

Тут на дороге появилась миссис Дейкин, неверной походкой приблизилась к нам и плюхнулась на стул рядом со мной.

– Из-за чего сыр-бор?

– Выясняют, кто больше достоин сидеть рядом с Иисусом, – ответила я.

Тилли встала и сдвинула шапочку со лба.

– А я всегда думала, что Бог объединяет людей.

– Я ваш стул не украла. Начать с того, что он вообще не ваш, – сказала миссис Рупер.

– «Как вор, когда поймают его, бывает осрамлен», – тут же парировала миссис Форбс.

– «Иеремия», глава два, стих двадцать шесть. И прекрати лгать, Дороти Форбс.

– «Посему, отвергнувши ложь, говорите истину каждый ближнему своему».

– «Послание к Ефесянам», глава четыре, стих двадцать пять.

Джон Кризи начал нервно раскачиваться на своем стуле в самом дальнем углу.

– Нет, мне всех этих цифр ни за что не упомнить, – жалобно произнес он.

– Я пришел сюда ради тишины и покоя, – вступил Эрик Лэмб. – А вовсе не для того, чтобы слушать дурацкие споры о том, кто из вас чего более достоин. – И принялся натягивать резиновые сапоги.

– Ну уж нет, Дороти. Иисуса Христа распяли вовсе не для того, чтобы ты могла выбирать, где тебе сидеть, – Мэй Рупер повысила голос почти до визга. – Он был распят для того, чтобы все мы сами, черт побери, могли решать, где нам, черт, вздумается сидеть!

Я просто упивалась этой сварой между миссис Форбс и Мэй Рупер, и вот в самый ее разгар вдруг заметила, что все присутствующие обернулись и смотрят куда-то. Даже спор прекратился, когда миссис Форбс вдруг похлопала миссис Рупер по плечу и указала на тротуар.

Там был Уолтер Бишоп.

Он стоял на обочине и смотрел на нас. В одной руке батон, в другой две коробки с рыбными палочками.

– А я как раз возвращался из магазина, – сказал он. – Услышал что-то о Христе, вот и решил подойти и посмотреть.

– Не думаю, что это возможно. – Миссис Рупер поднялась со стула и встала плечом к плечу с миссис Форбс перед дренажной трубой. – Здесь частная собственность.

Уолтер Бишоп взглянул на муниципальные гаражи.

– Неужели? – спросил он.

Мистер Форбс поднялся и подошел к узкому проходу между ольховыми деревьями, засыпанному щебенкой. К тому месту, где стоял со своими покупками Уолтер Бишоп.

– Нечего тут смотреть, – отрезал он. – Ничего интересного. И на вашем месте я бы спокойно отправился домой.

Он указал на дорогу, и я заметила, как кончик пальца мистера Форбса слегка дрожит.

Я подумала, мистер Бишоп начнет спорить или, по крайней мере, скажет, что имеет право смотреть на что угодно, равно как и любой другой, но ничего подобного не случилось. Он просто кивнул мистеру Форбсу, развернулся и зашагал прочь.

Миссис Рупер раскинула руки, словно прикрывая дренажную трубу.

– Иисус, он, знаете ли, не для каждого встречного-поперечного, – выкрикнула она.

Когда мистер Бишоп удалился, Эрик Лэмб обернулся ко мне с Тилли и улыбнулся.

– Не обращайте внимания, – сказал он. – Взрослые порой говорят такие глупости.

Тилли глубоко вздохнула. Я знала, что́ за этим последует, потому что, прежде чем задать вопрос, Тилли всегда набирала в грудь побольше воздуха, желая подготовиться.

– Могу я спросить? – начала она.

Эрик Лэмб кивнул, и все мы ждали.

– Вы слышали, что говорила миссис Рупер, ну, насчет того, почему распяли Христа?

Мы провожали глазами Уолтера Бишопа, шагавшего по тротуару навстречу солнцу.

– Ну, не из-за раскладных же стульев его распяли, Тилли, – сказала я.

– Знаю. – Она снова глубоко вдохнула. – Нет, правда, за что именно Его распяли, мистер Лэмб? – воскликнула она. – Зачем понадобилось убивать Его?

– Сложный вопрос, – сказал Эрик Лэмб. – Все потому, что у него были другие верования, другие взгляды на жизнь. В те дни люди жестоко расправлялись с теми, кто думал не так, как остальные.

Я слышала, как хрустел гравий под ногами удаляющегося от нас Уолтера Бишопа.

– Он был аутсайдером, Тилли. – Эрик Лэмб окинул взглядом нас обеих. – Чужаком. Поэтому Его и распяли.

– Получается, – заметила Тилли, – что в этом случае Иисус тоже был козлищем, так, что ли?

– Ну, да, наверное, – ответил Эрик Лэмб.

– Вообще-то, вероятнее всего, Он был самым большим козлищем среди них всех.

Мы взглянули в сторону дороги и увидели, как Уолтер Бишоп исчезает в доме под номером одиннадцать.

– Возможно, ты права, – сказал Эрик Лэмб. – Возможно, Он действительно был таковым в их глазах.

Вскоре волнение, вызванное появлением Уолтера Бишопа и всеми этими спорами, улеглось. Тилли с особым усердием принялась разглаживать платье, миссис Мортон разбирала ее резинки для волос. Эрика Лэмба убедили снова снять резиновые сапоги, а миссис Форбс все-таки выторговала себе место на ближайшем к трубе стуле, хотя через каждые полчаса миссис Рупер поднималась со своего места и расхаживала прямо перед Христом, закрывая всем вид.

Я как раз собиралась немного вздремнуть, но тут вдруг на тропинке показалась Лайза. Она шла, разбрасывая щебенку модными босоножками.

– Наконец-то и ты решила посмотреть на Иисуса, – сказала миссис Дейкин. – Что, любопытство одолело?

Лайза кружила возле матери, как оса.

– Я не на Иисуса пришла смотреть, – заявила она и покосилась на дренажную трубу. – Пришла сказать, что у нас кончилось молоко.

Миссис Дейкин принялась искать кошелек. Вообще-то он валялся на траве, прямо у ее ног, просто она его не видела, так что пришлось мне поднять и передать ей.

– По крайней мере, могла бы подойти и посмотреть, Лайза, раз уж ты здесь.

Я смотрела, как Лайза Дейкин лениво ступает по траве. Вот она встала прямо перед дренажной трубой, уперев руки в бедра, прищелкивая языком и отпихивая кусочки щебенки босоножками.

– Хоть убейте, не понимаю, – протянула она. – С чего это вдруг вас так заинтересовало какое-то пятно на стене гаража?

Тилли покосилась на меня и принялась выводить узор на траве кончиком пальца.

Я притворилась, что этого не заметила.

Лайза лягнула еще несколько кусочков щебенки.

– И с чего это вдруг все так всполошились?

Я поднялась и подошла к трубе.

– Надо отойти на пару шагов и прищуриться, – посоветовала я. – тогда сразу Его и увидишь.

– Да не хочу я Его видеть! – Она выговорила эти слова так, точно они принадлежали не ей, а кому-то еще. – Тут всего лишь чертово креозотное пятно, Грейс. Дурацкая шутка.

– Что ж, – заметила я, – может, это всего лишь пятно от креозота. – Слова выходили изо рта с запинкой, словно до конца не верили в то, что это я могла произнести их.

– Так, значит, здесь у нас висит Иисус?

Голос был громкий, незнакомый. Человек растягивал гласные, точно хотел выдать себя за американца, но получалось у него не самым лучшим образом.