Кухарка для дракона - Ягушинская Вероника

Хотелось открыть глаза и посмотреть на собеседников, но даже дышать выходило с трудом и с хрипом.

— Потому что ты так решил?

— Потому что это незыблемый закон!

— Мы с тобой однажды его уже нарушили, — произнесено было с легкой ехидцей. — И ты, между прочим, был первым, кто это сделал.

— То была трагическая случайность. — Бархатный голос хотелось слушать и слушать, он дарил умиротворение и покой.

— Но признайся, результатом ты остался доволен: новые способности, новые возможности и целая раса потомков, в чьих жилах течет кровь бога. Достойные почитатели и избранный народ на этой земле!

— Ты впоследствии сделал то же самое, брат.

— Только мои потомки отчего-то оказались и вполовину не сравнимы по силе с твоими. — И с такой неподдельной горечью было это произнесено, что невольно мне стало жаль несчастного.

— Это не давало тебе права экспериментировать с драконами, разбирать их на составляющие и издеваться над детенышами! — Все спокойствие из приятного голоса испарилось, и только тогда я его узнала!

Волна радости тут же сменилась ужасом. Ведь не мог же князь на равных разговаривать с Хенселлем? И если это Двуединый, значит ли это, что дракон умер? Сердце сжалось от тоски, из груди вырвался всхлип, быстро сменившийся сиплым хрипом. Горло обожгло изнутри, я закашлялась, но никто не обратил внимания на умирающего рядом человека. Когда беседуют боги, им не до мелочей.

— О, мои эксперименты дали прекрасные результат, — было сказано самодовольно. — И ты сможешь убедиться в этом лично.

Зловещий голос смолк, и на какое-то мгновение наступила напряженная тишина. Нутром я чуяла, что сейчас должно было случиться что-то страшное, то, что радикально перевернет существование одного из богов. С одной стороны, Хенселля было искренне жаль, а с другой, за все его злодеяния нет ему прощения. Какова бы ни была цель, убийства неприемлемы — этому всегда учил культ Двуединого. Ценна каждая жизнь.

Мне оставалось только про себя молиться. И тут сбоку неожиданно раздался яростный рык, будто стая оголодавших волков наконец-то загнала оленя. Шум борьбы, хрипы и проклятия сменяли друг друга, а я не могла даже повернуться, чтобы увидеть происходящее. Великий Двуединый, как же страшно! Вдруг рык прервался визгом, а затем и женскими криками. Они надрывали горло, завывая на одной ноте, словно из них живьем тянули душу. А может, так оно и было, женщин, кроме меня, на поляне не было. Живых женщин.

Яркие вспышки света пробивались даже сквозь сомкнутые веки, а последовавший за ними грохот сотряс землю. В это мгновение я как никогда ясно ощутила, что все еще жива. Тело насквозь пронзило болью, будто в меня разом всадили миллион острых раскаленных игл. Кажется, об меня кто-то споткнулся. Безвольной куклой я перекатилась на спину, не в состоянии даже пальцем пошевелить. Сколько длилась невидимая для меня битва, я не знала. Для истерзанного болью сознания миг превращался в вечность.

— Тебе со мной все равно не справиться, — произнес дракон с удивительным для подобных обстоятельств сочувствием. — Ты не единственный, кто умеет занимать тела потомков и использовать всю их мощь.

— Не-на-ви-жу те-бя! — прозвучало обреченно.

— Мне очень жаль, но девочка оказалась права: я заварил эту кашу, не обратил вовремя внимания на твои метания, мне теперь и расхлебывать.

— Надеюсь, ты захлебнешься кровью!

И столько злости было вложено в эту фразу, что сразу представился связанный по рукам и ногам псих, брызжущий слюной в лекарей и выкрикивающий проклятия. Хорошо, что я не могла видеть происходящего, от ужаса по спине то и дело пробегал неприятный липкий холодок.

— Ты — мой брат, и я дам тебе шанс все исправить, забыть боль и ненависть, очиститься от злобы. Надеюсь, ты им воспользуешься, а потом мы поговорим еще раз.

Последняя вспышка света была особенно яркой, словно прямо надо мной взорвалась звезда. Теплые волны приласкали оголенную кожу и медленно схлынули, оставив лишь холод земли под лопатками. Рядом послышался тяжелый вздох, затем еще один. Я скорее почувствовала, чем услышала, возню слева, а потом…

— Идиотка, — рычал Ламберт, судорожно разрывая лиф моего платья.

Что он там ищет? Нахал!

Кажется, нашел. Князь сдернул шнурок с шеи, чем-то тихо хрустнул — надеюсь, не моими костями, — и в рот мне полилась горькая жидкость.

«Капля жизни», — догадалась я и впервые смогла сама распахнуть глаза, чтобы увидеть крайне злого дракона.

Серебристые чешуйки на его носу стояли дыбом, а взгляд не предвещал мне ничего хорошего, но страшно не было. Впервые я совершенно не боялась его.

— Живой, — выдохнула с облегчением и тут же жалобно пискнула, крепко прижатая к мощной горячей груди.

Одной рукой князь зарылся в мои волосы на затылке, а другой крепче притянул за талию к себе. Взъерошенный, грязный, помятый и такой родной, что я невольно улыбнулась. В синих глазах тут же зажглось недоброе пламя, и горячие губы впились в мои поцелуем. Жар прокатился по телу, руки сами собой оказались на плечах дракона. Я тоже касалась его лица, гладила шею, руки и не могла надышаться им. Одно дыхание на двоих, один пожар, разделенный между двумя телами, и, наверное, одна жизнь для нас обоих. Неистовое безумство, ужас пережитого, обреченность и ожидание скорой кончины превратились в страсть, что сейчас жарким потоком пронзала тела, заставляя прижимать крепче, любить ярче и целовать жарче. То нежные, а то и жесткие губы ласкали мои, горячие руки гладили мою спину, шею, зарывались опять в волосы, а я просто обнимала его так, как всегда хотела. Мой! Любимый! Живой!

— Кхм-кхм. — грубо и бесцеремонно прервал нас голос короля. — Голубки мои, потом намилуетесь.

Разорвать поцелуй оказалось почти физически больно, но иных вариантов не было. Его величество стоял в десяти шагах от нас в сопровождении десятка военных драконов, так и оставшихся в звериной ипостаси. — Что тут произошло, во всех деталях вы мне-объясните позже, а сейчас расскажите-ка, чей это ребенок?

Ребенок? Но здесь не было никакого ребенка! В подтверждение слов короля со стороны алтаря раздалось жалобное кряхтенье и писк. На черном безжизненном камне среди мелких обломков, оставшихся от идола Хенселля, лежал новорожденный дракончик.

Тем утром я впервые летала на драконе, и удовольствие это оказалось, вопреки ожиданиям, ниже среднего. Уши нещадно надуло ветром, сидеть на жесткой чешуе было дико неудобно, еще и руку умудрилась о шип поцарапать, когда спускалась. «Хорошо, что не до кости пропорола», — сказал лекарь, что обрабатывал рану. А еще всю дорогу до дворца у меня на руках спал малыш. Назвать его Хенселлем язык не поворачивался: до того он оказался умильным и хорошеньким. Не капризничал, даже есть не просил, будто понимал, что сейчас я ему ничем помочь не смогу. То и дело малыш причмокивал алыми губками и морщил курносый носик с золотыми чешуйками, когда порыв ветра задувал ему в личико, но так и не проснулся до самого дворца.

— Чей это младенец? — сурово глядя на меня, вопросил лекарь после того, как заживил пораненную руку.

Я неловко пожала плечами и промолчала. Так и не смогла никому признаться, откуда взялся малыш. В сердце жила крепкая уверенность, что, узнай король или князь, чья душа сейчас заключена в маленьком тельце, его бы убили сразу, даже не дав шанса на жизнь. На мое счастье, Лирдоу помнил только то, что было до того, как к его груди приставили нож, а я распространяться о божественном вмешательстве не стала. Во всех подробностях рассказала о том ужасе, что творился до прилета князя, а потом подло использовала безотказный метод борьбы с допросами — разрыдалась. После всего пережитого этой ночью сделать это оказалось несложно. Пяти минут бесплодных попыток успокоить всхлипывающую невесту королю хватило, чтобы смириться с неизбежным, выдать на руки ребенка и быстренько отправить во дворец на одном из прибывших в сопровождении драконов. Использовать порталы в этом месте отчего-то никто не рискнул. Сам монарх вместе с князем и оставшимися дознавателями отправились обследовать «место преступления».