Дитя Эльфа и Погремушки - Корнилова Ксения

Но вдруг из центра точки, которой я стала, забрезжил белый искрящийся луч света. Он разрастался, уплотнялся, разбавлял собой успевшие склеиться молекулы моего тела, и я снова становилась собой. Мои руки, ноги, белоснежная кожа, светящиеся волосы. Свет распространялся, выходил за пределы моего тела – из каждой поры, из каждой клеточки. Он лился, рассеивал сгустившуюся тьму, и тьма визжала, скрипела, скрежетала, не желая отдавать власть, – не успела насытиться как следует.

Мое тело пылало. Полыхало белым огнем. Сгорало дотла, превращалось в сгусток энергии. В какой-то миг все исчезло. Белое ничто. Искрящаяся пустота. И началось падение…

Я падала, меня разрывало изнутри желание закричать, но не из-за страха, а от удовольствия. Огонь, поглотивший меня, не обжигал, а, напротив, казался свежим дуновением ветра, пробегавшим по коже в знойный день и задевавшим микроскопические капельки пота. Этот полет продолжался бесконечно долго и ничтожно мало одновременно. Я увидела мокрую мостовую: лужи блестели в лучах фонарей, к одному из камней прилип желтый опавший лист с черно-рыжими зазубринами, трещины и сколы тревожно разбегались в разные стороны, как морщинки у глаз.

Я проснулась в тот момент, когда мое энергетическое тело – или что это такое? – слилось с телом физическим. Просто распахнула глаза, уставилась в потолок и замерла. Пошевелиться было страшно. Руки и ноги затекли и казались тяжелыми, чужими. Голова вдавливалась в подушку и растворялась в ней, слипалась и соединялась. Долю секунды казалось так спокойно находиться абсолютно без движения, но тут же обрушился страх больше никогда не подняться.

Еле как я подвигала пальцами. По ним побежали искорки тока и пропали в кожаной обивке дивана. Я пошевелила ногами, неловко, с усилием, перевернулась на бок и скатилась на пол, больно ударившись коленями. Тело просыпалось, приходило в себя, оживало.

Бросив взгляд на часы, пришлось смириться, что приехать вовремя не получится, – маленькая стрелка упорно двигалась в сторону десятки, наплевав на отсутствие таких необходимых тридцати минут на дорогу до галереи при условии, если не будет пробок.

Словно отвечая мне, в окно ударил порыв ветра и очередь капель дождя. Взглянув на вечерний город, я поняла, что точно опоздаю, и понеслась в ванную комнату.

***

Погода диктовала свои правила: валила деревья, сносила автобусные остановки, клеила осенние листья на автомобили и витрины магазинов. Многие попрятались по домам, пережидая налетевший внезапно ураган, пили горячий чай с шоколадными конфетами и жались друг к другу в попытке согреться. И духовно, и физически.

В галерее нательной живописи было тихо. Угрюмый администратор, выполняющий роль охранника, не смог добраться до работы из-за перекрытых дорог, и мы с Эриком остались в полном одиночестве. Сначала это оказалось даже забавно: мы завалились в глубокие мягкие кресла в зале ожидания, пили одну за другой чашки крепкого кофе и болтали о ерунде вроде цен на нефть и политики. Потом стало труднее найти тему для разговора, и паузы затягивались, превращая простую беседу в пытку.

В конце концов, я не выдержала, решила поспать, раз клиентов нет, и ушла в комнату отдыха. Ничего особенного: старый диван, пара кресел, низкий овальный стол в кругах от мокрых стаканов, шкафчики для одежды и маленький кухонный гарнитур.

Я не помню, как уснула, а проснулась в кромешной темноте, на сто процентов уверенная в чьем-то невидимом присутствии рядом. Нет, я не слышала ничего, кроме завываний ветра и барабанной дроби дождя. Я не видела темного силуэта в оконном проеме. Это было сродни животному инстинкту, колебание воздуха, едва заметный всплеск энергии или волна тепла, как легкое дуновение дыхания, вырвавшегося из приоткрытого рта.

– Эрик? – голос дрогнул. Молчание. – Ты меня пугаешь. Включи свет.

Никакой реакции. Это точно он. Кто еще? Но почему не отвечает? Почему молчит? И почему, черт побери, тут так темно?

В следующее мгновение до меня дошло, что света нет не только в комнате, но и на улице. Обычно яркие фонари, установленные на этой стороне улицы, освещали комнату лучше всяких ламп, но сейчас из окон едва пробивался свет фар, утонувший в непрекращающемся потоке воды, обволакивающем стекла. Все ясно. Городская система электроснабжения не выдержала. Такого не случалось давно – за время, пока я жила тут, ни разу. Хоть и ходили слухи об аномально снежных зимах, к которым, конечно, все оказывались не готовы.

Диван скрипнул, с облегчением избавившись от веса моего тела. Я постояла несколько секунд, вглядываясь в темноту, сделала пару шагов вперед. Как раз туда, где дышал темнотой выход в общий зал.

– Эрик? – позвала я громче. Снова молчание.

Хотелось, как обычно, разозлиться – это придавало смелости совершать любые, даже самые безрассудные поступки. Вроде того, чтобы бросить отца, юридический колледж и уехать в город учиться живописи, чтобы стать обыкновенной татуировщицей. Спустя столько лет сложно было вспомнить, что именно тогда вывело меня из себя, но сейчас не помешало бы чуть больше той старой уверенности.

– Это не смешно! – сделала я еще одну попытку, вздохнула, зажмурилась и шагнула за порог в галерею, огороженную от комнаты для зевак толстенным стеклом.

Здесь темнота оказалась еще гуще, чем в комнате для персонала, потому что совсем не было окон, и свет – слабый и жалкий – падал только из-за прозрачной двери и… экрана мобильного телефона Эрика Перрье.

– Ты не слышишь? Я тебя звала! – обескураженно пробормотала я и огляделась по сторонам, изо всех сил пуча глаза в попытке разглядеть что-нибудь в царящем полумраке.

Лицо Эрика, подсвеченное экраном смартфона, оставалось безучастным и со стороны смотрелось демонической маской, пустоголовой тыквой, вырезанной в честь Хэллоуина. Даже глаза, обычно спокойные как ласковое море, сейчас скорее напоминали колкие хрусталики льда. Вокруг него подрагивала, струилась мгла. Она пробиралась под кожу, ввинчивалась в поры черными нитями, клубами протискивалась в чуть приоткрытый рот и казавшиеся пустыми глазницы. Но тот, вокруг кого происходила вся эта чертовщина, ничего не замечал. Еще несколько секунд он таращился в телефон, быстро переключая клавиши, а потом, наконец, поднял на меня взгляд.

Повисла гробовая тишина. Даже автомобили, суетившиеся всю ночь, развозя запоздалых пассажиров, затаились в нескольких кварталах отсюда, как будто нарочно объезжая этот район стороной.

Я боялась дышать, перепуганная увиденным до смерти. Эрик отложил телефон, поднялся, подошел так близко, что стало трудно дышать то ли от страха, то ли от нехватки воздуха, разряженного настолько, что, казалось, мы находимся на вершине горы. Проведя рукой по моим волосам, он осторожно дотронулся до оголенного плеча, неспешно спустился до запястья, провожая движение взглядом.

– Что ты делаешь? – голос хрипел, еле просачиваясь в узкую щель голосовых связок.

– А ты как думаешь? – одними губами, почти беззвучно, спросил он.

– Ты… Это не ты.

– Может, это и не я, – пожал плечами Эрик и откинул прядь моих волос за плечи, подбираясь к беззащитному участку кожи прямо за ухом. – Это все ночь. И мгла. И никого вокруг.

У меня закружилась голова. Чтобы устоять на ногах, я ухватилась за его плечи. Мой жест расценили неверно, и уже через мгновение властные жесткие губы ласкали шею, спускались к ключице, оставляя за собой влажный горячий след.

Никогда бы не подумала, что такое возможно, но стало противно. Противно до помутнения в глазах, перед которыми и так висела темная пелена. Я начала извиваться, толкать руками в каменную грудь, но, кажется, лишь раззадоривала его, словно играла.

Но это была не игра. Больше – не игра. Движения стали резче, жестче. Место Эрика, которого я знала до сих пор, занял отвратительный мерзкий мужлан, не чурающийся тем, чтобы применить силу, только бы получить желаемое. Сейчас, очевидно, он желал меня.