Карп в сухой колее. Том 1 - Ленская Софья

— Не будь как маленький, Юй-гэ, — пожурила Хэ Цисинь и махнула рукой, велев служанке прибрать беспорядок на столе. — Лечиться неприятно, но тебе нужно выпить отвар, тем более после недавнего переохлаждения. Как же лекарь Сун сказал... Ах, вспомнила, в тебе слишком много холодной инь, и твое тело нуждается наполнении теплой ян! Попробуй залпом, а потом тебя ждет сюрприз.

Юн Шэнь поднял на Хэ Цисинь взгляд, горевший недовольством. Почему с ним говорили как с ребенком?! Этим снадобьем должны пытать в Царстве демонов, а не использовать его для лечения!

— Давай, гэ, тут всего лишь один большой глоток, — заворковала Хэ Цисинь.

Она подвинула ближе к нему заново наполненную пиалу. Юн Шэнь облизал губы. Привкус трав расползся по его языку, оставляя вяжущее чувство. Ему придется это сделать. Стоило взяться за пиалу, как рука задрожала. Казалось, его тело сопротивлялось приему лекарства, но все же Юн Шэнь выпил отвар одним махом.

Его язык, горло и внутренние органы точно запылали. Он закашлялся. Этот вкус сочетал в себе и горькое, и кислое, и острое... Невероятно! Юн Шэнь тяжело задышал. Постепенно чувство жжения прошло, а вместо него по телу начало разливаться приятное тепло, наполняющее силами.

— Вот видишь! Совсем ничего страшного, — поддержала Хэ Цисинь, улыбаясь. — Не думала, правда, что тебе настолько не по вкусу придется...

Она нахмурилась и плеснула немного оставшегося в гайвани отвара в свою пиалу, после чего попробовала его.

— Это совершенно обычное снадобье. И что ты так куксишься? — пробормотала Хэ Цисинь. — Но знаю, чему ты точно обрадуешься.

Юн Шэнь мысленно ужаснулся. Если это был обычный лекарственный отвар, то каковы на вкус другие лекарства? Хэ Циюй вроде чем-то болел, и если помимо этой дряни Юн Шэню придется пить что-то более отвратительное, то он этого не вынесет.

Хэ Цисинь тем временем подвинула к Юн Шэню миску и сняла с нее крышку. Это была совершенно обычная рисовая каша, но поданная исключительно красиво: сверху лежали ломтики сушеной хурмы и красные лепестки цветов сливы. От блюда исходил приторно-сладкий аромат.

Юн Шэнь колебался. С одной стороны, пахло приятно, не сравнить с лекарственным отваром, с другой... Он впервые в жизни или впервые за долгое время — Юн Шэнь не мог вспомнить точно — пробовал пищу. Раз такая бурная реакция была на отвар, то стоит ли ему опасаться каши? Он не знал. От вяжущего привкуса травяного отвара его мутило. Хэ Цисинь пихнула ему в руки ложку.

На вкус, как и на запах, каша была слишком сладкая, вязкая и жирная. Юн Шэнь с трудом проглотил одну ложку. От этой патоки едва ли не сводило зубы.

— Что? Не понравилось? — тут же спросила Хэ Цисинь, заметив, как Юн Шэнь нахмурился. — Помню, как кормилица готовила нам эту кашу, когда мы простужались зимой... Тебе она нравилась. Думала, у меня получится ее повторить...

Она опустила голову и закусила губу, неловко теребя край рукава.

— Нет, все хорошо. Просто... вкус лекарства остался на языке, — поспешил он ободрить барышню Хэ. Он сказал это быстрее, чем успел обдумать. Отчего-то от вида расстроенной Хэ Цисинь ему стало не по себе. — Спасибо.

Она тут же просияла, от ее прежней грусти не осталось и следа. Юн Шэнь растерялся и понял, что повелся на простой девичий трюк.

— Тогда я буду готовить для Юй-гэ эту кашу каждое утро!

Давясь очередной ложкой склизкой каши Юн Шэнь заторможенно кивнул. На что он себя обрек...

Как только с кашей было покончено, Юн Шэнь решил освободить себя от дальнейших гастрономических потрясений и отказался от закусок, заявив, что уже сыт. Закуски доела Хэ Цисинь, попутно болтая о всякой чепухе. Похоже, она не хотела уходить и вот так бестолково проводить время с младшим братом было ей в удовольствие.

Юн Шэнь мало что понял из того, что она говорила, а потому лишь рассеянно кивал. В основном это были новости и слухи о других знатных семьях, Юн Шэнь совершенно не разбирался в этом. Век смертных слишком короток, а жизнь так насыщенна. Ярко вспыхнуть и стремительно погаснуть — они были для него не более чем хрупкими светлячками. Смертный род мог быстро обрести высокое положение в обществе и мог так же быстро впасть в немилость и быть истребленным. С бессмертными дело обстояло иначе. Во много раз проще, когда есть возможность жить вечно.

Вскоре с закусками было покончено. И пока служанка торопливо сгружала посуду назад в короб, Хэ Цисинь поднялась со своего места и легко поправила подол одеяния.

— Я думаю задержаться в поместье подольше. Не хочу оставлять тебя, к тому же мы так долго не собирались вместе! Совсем скоро должен прибыть отец с благими вестями с границ, а еще в этом году наконец возвращается Цимин! Бабушка будет рада...

Значит, семейное собрание? К этому Юн Шэнь не был готов.

— Цимин?

Еще один брат Хэ Циюя? Но который по счету...

— Да! Недавно получила от него письмо, он сообщает, что закончил обучаться в школе Юэлань и вернется домой! Еще он пишет, что прибудет не один! Может, это к скорой свадьбе?.. — протянула Хэ Цисинь, складывая руки на груди. — Эта заклинательская чушь забила ему всю голову, но, быть может, вновь окунувшись в мирскую жизнь, он все же когда-нибудь осчастливит нас племянниками.

Юн Шэнь замер. Школа Юэлань. Заклинатели.

Это его шанс!

Он принялся судорожно вспоминать, кто из его боевых братьев и сестер мог возглавлять эту школу. Он знал многих, кто время от времени покидал Обитель, чтобы поделиться мудростью и знаниями с жаждущими бессмертия и просветления. Юэлань. Лунный ореол. Название было очень знакомым, ответ будто лежал на поверхности, но ничего толкового на ум не приходило.

Когда служанка закончила собирать короб и уже подошла к двери, встав рядом с ней, чтобы не идти вперед госпожи, Юн Шэнь вдруг спросил:

— Могу я прогуляться с тобой по поместью, Синь-мэй?

За время их общения Юн Шэнь понял, как эта сестрица печется о его здоровье, поэтому обращение добавил намеренно. Судя по всему, акцент на их родственных узах делал барышню Хэ более сентиментальной, и это могло пойти Юн Шэню на руку. Пусть общение было в тягость — он порядком утомился от чужой болтовни, — ему не мешало бы осмотреться. Кроме того, из уст Хэ Цисинь можно было узнать больше о семье Хэ и, возможно, об этом брате Цимине или школе, в которой он обучался.

Было видно, как Хэ Цисинь боролась с собой, прежде чем дать ответ. Она чуть нахмурила изящные брови, сомневаясь, но сентиментальность все же пересилила, и она кивнула.

— Только оденься теплее, — наказала она и оглядела комнату. Подойдя к шкафу, она достала оттуда темно-синюю плотную мантию. Ее воротник был отделан белоснежным пушистым мехом, как и рукава, а по всей длине спускалась искусная вышивка серебристой нитью, изображавшая пейзаж гор и рек.

Очередная вычурная вещица из гардероба Хэ Циюя.

— Вот, надень.

Юн Шэнь отчего-то не хотел облачаться в подобное, поэтому потянулся к зеленой мантии, что дал ему Су Эр. Она так и осталась валяться на кровати с тех пор, как Юн Шэнь переоделся.

Хэ Цисинь сморщила нос.

— Эта мантия слуги. Не пристало тебе носить подобное... Или хочешь зеленую?

Она было вновь повернулась к шкафу, но Юн Шэнь опередил ее и, прежде чем Хэ Цисинь достала еще более абсурдную мантию из гардероба Хэ Циюя, надел предложенное.

Когда дева Хэ удовольствовалась внешним видом брата, они покинули покои. Оказавшись на холодном воздухе, Юн Шэнь поежился, кутая руки в длинные рукава мантии. Пусть лекарственный отвар и придал ему сил, позволив ходить так, чтобы ноги не подкашивались после трех шагов, к холоду он оставался крайне восприимчив. Так странно... Они, очевидно, жили на севере. Тогда почему Хэ Циюй, выросший тут, не реагировал на мороз зимнего дня спокойнее? Или это из-за болезни он такой чувствительный?

Они шли по веранде, обходя тот внутренний дворик, куда Юн Шэнь совершенно позорным образом выбежал босой, пребывая в помешательстве. Воспоминания, всплывшие в его мыслях, заставили снова устыдиться этого порыва.