Ворон, каркни на счастье (СИ) - Разумовская Анастасия

Герцог поморщился. Педантизм короля был широко известен.

— Согласно указа тысяча пятьсот девяносто четвёртого, сожжение.

— Но, дорогой мой, — король оторвал взгляд от доски, с изумлением посмотрев на советника, — разве королева применяла колдовство? Позвольте, указ тысяча пятьсот девяносто четвёртого гласит: «Мы, Божьей милостью король Андриан, владыка Родопсии, законный владыка Эрталии, желанный владыка Монфории, повелеваем в случае злодейского использования нечистых сил…».

Шарль скрипнул зубами, провёл ладонью по коротко стриженным волосам. В пыточных герцога меньше всего интересовал номер указа. Ариндвальд придерживался мнения, что есть лишь две категории арестованных: виновные и условно невиновные.

— Тогда по указу тысяча четыреста восемьдесят шестого, — злорадно припомнил он слова короля.

Гильом оторвал изумлённый взор от шахмат и посмотрел на супругу.

— Ваше величество, вы разве применили к госпоже Люсиль яд? Герцог, напомните, пожалуйста, ещё раз суть произошедшего в моей спальне этой ночью.

— Умерщвление железом, — любезно отозвалась Белоснежка. — Это был кинжал.

— Стилет, — с упрёком поправил её король. — Как можно их перепутать, моя дорогая? Стилет — оружие колющее, ширина клинка не толще иглы, а кинжал — оружие с обоюдоострым лезвием, режущее. Нет, колоть кинжалом, конечно, тоже можно…

Белоснежка сдвинула тонкие чёрные брови и упрямо возразила:

— Я уверена, что это был кинжал. Просто клинок у него был слишком узок.

— А я настаиваю, что вы ошибаетесь, — король откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. — Герцог, не могли бы вы продемонстрировать нам оружие, коим была умерщвлена ваша супруга?

— Это важно?

— Безусловно, милейший. Я бы даже сказал: принципиально!

Гильом загородил чёрного короля конём и задумался.

— Ферзь, — мягко заметила королева. — Через три хода белые могут съесть чёрного ферзя.

Герцог вполголоса приказал служке принести орудие убийства. Король погладил бородку.

— Это если слон не будет шевелиться.

Белоснежка вскинула брови:

— На каждого ферзя найдётся свой конь…

— Ваше величество, — запротестовала Сессиль с нежной улыбкой, — на судах не положено судьям разговаривать с подсудимыми…

Гильом рассеянно пожал плечами:

— Странное правило, вы не находите? Как можно судить человека, если ты не можешь с ним пообщаться?

— Можно задавать вопросы по расследуемому делу…

Король сложил пальцы домиком, внимательно посмотрел на невесту, и та неожиданно для себя смутилась впервые в жизни. Выждав паузу, Гильом скучающим голосом заметил:

— Герцог, соблаговолите указать, как из данной позиции съесть чёрную королеву, используя коня против слона.

— Я не силён в шахматах, Ваше величество, — процедил Ариндвальд.

— А вы, моя дорогая? — король обернулся к мадам фон Бувэ.

Та улыбнулась, изогнулась ланью, склонившись над доской так, что Гильому открылся вид на её грудь, впрочем, вполне соблазнительно-целомудренный, и тонкую, высокую шею с завитком золотистых волос.

— Я бы пошла ладьёй…

— Здесь пешка.

— Ничего страшного. Пешка съест ладью, но, в свою очередь, будет съедена белым ферзём и… шах, Ваше величество!

Король подвинул коня, защитив короля. Сессиль нанесла новый удар. Гильом переставил чёрного ферзя:

— Белому королю мат, моя дорогая. Партия завершена.

— Но к чему это было? — хмуро уточнил герцог.

— Как вы думаете, может ли человек, способный в три хода поставить из этой позиции мат мне, забыть захватить с собой собственный стилет из трупа только что убитой им жертвы?

Сессиль и Ариндвальд переглянулись. Женщина снова улыбнулась:

— В спокойном состоянии мы много чего можем не забывать, но — паника. Страх разоблачения. Естественное потрясение, испытанное убийцей, увидевшей жертву…

— Согласен. Логично. Давайте вообразим комнату, озарённую светом луны, ведь свеча уже погасла. На пышной постели в ожидании любовника спит красавица-герцогиня. Дверь бесшумно открывается, и в комнату на цыпочках ступает преступница, скрывая лицо полой плаща…

— Зачем? — перебила мужа Белоснежка, слушавшая его с любопытством. — Зачем скрывать лицо, если в комнате, кроме спящей, никого нет? А если бы кто-то был, то вряд ли преступление состоялось бы. Не будет же она убивать жертву при посторонних? Тогда преступница могла бы просто спросить, который час, например. Если же в комнату войдёт человек, скрывающий лицо, то это вызовет неизбежные подозрения…

Гильом постучал подушечками пальцев друг о дружку и кивнул:

— Поправка принята. Итак, в комнату на цыпочках… Цыпочки оставляем, Ваше величество?

— Оставляем, Ваше величество. Всегда можно сказать, что не хотела потревожить Его величество. А разбудить жертву не хочется.

— … входит преступница, не скрывающая своего лица. Убедившись, что жертва спит, она вытаскивает фамильный стилет, который потом сможет опознать любой эрталиец, даже ребёнок, и втыкает его в жертву…

— Кинжал, — поправила Белоснежка.

— Кстати, Ваше величество, куда вы его воткнули-то?

Белоснежка задумалась.

— Ну, если так поразмышлять… Я бы перерезала шею. С учётом того, что я женщина, и рука у меня довольно слабая. Опять же, у меня ведь особо не было практики. Если бы мне нужно было бы убить, а не ранить…

— Герцог, а госпожа Люсиль в какое место получила удар? — равнодушно уточнил король.

— В сердце, — ледяным тоном сообщил Аринвальд.

Вошёл служка и внёс кинжал, завёрнутый в шёлковый носовой платок. Почтительно положил перед королём.

— М-да, — взгрустнул Гильом. — Нестыковка получается, Ваше величество. Вы убили герцогиню Люсиль точным ударом в сердце. И, кстати, стилет для такого удара вполне подходит. А это всё же, стилет. Вот тут, обратите внимание…

Он снял конвертик с колен, положил на кресло. Подошёл к подсудимой с оружием в руках. Их тотчас разделила стража.

— В чём дело? — Гильом удивлённо обернулся к герцогу.

— Ваше величество, — напряжённым голосом велел Ариндвальд, — вернитесь, пожалуйста, на своё место.

Гильом пожал плечами, вернулся, сел, положил ребёнка на колени и забросил ноги на стол. Шахматные фигурки посыпались на пол.

* * *

Горизонт почернел, земля задрожала от топота копыт. Марион усмехнулся, тряхнул головой, прогоняя из неё нежные мысли о жене и детях, и обернулся к войску:

— Ну что, — сказал устало и добродушно, — готовы?

Воины настороженно молчали.

— Я вёл вас в бой не единожды. Мы с вами взяли четырнадцать крепостей и пять городов. Неплохо, да? Каждый раз перед боем я говорил вам: мы победим. И мы побеждали. Раз за разом. Я когда-нибудь солгал вам?

Он замолчал, и воины недружно, вразнобой ответили:

— Нет.

— Никогда…

— Ни разу…

И в этом роде. Марион слушал их, смотрел на них. Он знал этих людей, помнил если не имена, то лица. Знал их слабые и сильные стороны. Делил хлеб и вино, ужас и боль. И дурную злость торжества. Принц выдохнул.

— Я не лжец. Вы знаете это. И сейчас я вам лгать не буду. Нам не победить. Если только ангелы не явятся с небес, или Пречистая Дева… ну, вы знаете.

Он усмехнулся. Лица посуровели, в глазах некоторых появился страх.

— И всё же сейчас я прошу вас: бейтесь. Не за этот город. Не за этих людей, греющих задницы за высокими стенами. Не за ублюдков, заперших перед нами двери. За Эрталию. За Родопсию. Разрушив Старый город, кочевники пойдут на запад и на север. Кто-то теснит варварские племена с востока. Позади нечто ужасное. Их единственный шанс выжить — захватить наши земли. Забрать ваших жён, дочерей и сестёр в свои гаремы. Или сделать рабынями. Вырезать ваших сыновей и младших братьев. Так было всегда. Так будет всегда.

Принц привстал на стременах:

— Помните, чем больше дикарей вы заберёте с собой на тот свет, тем меньше их прорвётся через Родопсийские горы. Вот и всё, что я хотел вам сказать. Просто попытайтесь убить их раньше, чем они — вас. А я с вами. И впереди вас.