Ворон, каркни на счастье (СИ) - Разумовская Анастасия

Он пришпорил коня, пуская его перед строем и раздавая последние указания. Вперёд выступила лёгкая кавалерия, вооружённая пистолетами. Три ряда. Атаковать, выстрелить из обоих пистолетов, смять ряды и по возможности отступить за рейтаров, вооружённых аркебузами, защищённых тяжёлыми латами. Перезарядить и снова атаковать, дав и рейтарам возможность перезарядить оружие. Атаковать. Уже саблями. Ворваться широкой цепью, круша всё и всех на скаку. И сгинуть, конечно.

Марион был среди первых.

Кочевники остановились в тысяче шагов от строя защитников города. Вперёд выехали семеро в чёрных одеждах. Вороны. Трое из них ели его хлеб, пили его вино и кофе, сваренный им Аней. И какое же счастье, что жена сейчас в безопасности.

Принц не двигался, замер, удивлённый остановкой орды. Чего они ждут?

К семерым подскакал человек, сверкающий золотыми доспехами. Каган? Это его они ждали? Марион замер с поднятой рукой. Трубачи застыли с горнами, приложенными к губам.

Один из чёрных пришпорил коня и поскакал к отряду эртало-родопсийцев. Они хотят договориться?

— Приветствую тебя, о цестный держатель таверны!

Как там его… Эйдэн? Ухмыляется ещё.

— И тебе не хворать, птица вещая.

— Рад видеть твоё повышение. Ты взял принцессу в жёны? — полюбопытствовал ворон, подъезжая совсем близко.

— Я и был женат на принцессе. Но ты, знаешь, тоже не говорил мне, что ведёшь войско кагана. Чего хочет твой хозяин?

— А цего обыцно хоцет молодой и симпатицный мужцина, не обременённый болезнями и бедностью? Женица хоцет. Скажи, что за нужда привела тебя под стены Старого города? Твой король — повелитель Родопсии. Его жена — Эрталии. Зацем ты в Монфории… — Эйдэн скользнул взглядом по стягу, реющему над отрядом, — принц Марион?

— Мимо проезжал. Дай, думаю, загляну на чаёк. А тут вы.

Лицо Эйдэна сделалось скучающим.

— Мой повелитель хоцет женица на принцессе Монфории Авроре. Мы не желаем тебе зла, принц Марион. Ни тебе, ни твоему королю, ни его жене. Никто из моих людей не станет мешать вам уйти. Уходите. Не удобряйте цузую землю кровью.

Марион стиснул рукоять шпаги.

* * *

Гильом скрестил ноги в лодыжках, просунул руку в конверт и, видимо, потрепал ребёнка то ли по щёчке, то ли по макушке.

— Вы понимаете, да? — спросил, зевая. — Ни один монарх не подсуден никому, кроме истории и Бога. Я знаю все деяния моих предшественников. Например, Луи Четвёртый умер, сидя на горшке. Он мог быть славным малым, этот Луи Четвёртый, отважным рыцарем, изящным дамским угодником, но все будут помнить, что Луи умер, обосравшись, извините за вульгаризм. И я не хочу стать Гильомом первым, обосравшимся. Нет, господа. Я не возражаю поменять одну супругу на другую, поймите меня правильно. В чём-то это даже мне выгодно, но всё должно быть сделано строго по закону, чтобы ваш монарх вошёл в анналы истории как Гильом Справедливый, а не… ну, вы понимаете.

— Ваше величество, — мурлыкнула Сессиль, опуская ресницы, чтобы скрыть гнев в глазах, — объясните нам, что вам не нравится. Доказательства налицо: Люсиль мертва. Мотив убийства есть. В груди убитой кинжал вашей супруги… Очевидно же кто убийца!

Король вздохнул.

— Всегда мечтал о хорошенькой дурочке. Давайте с самого начала…

Из груди Аринвальда вырвалось глухое рычание.

— Во-первых, согласно какому закону мы судим?

— Мы судим по законам военного времени!

— В каком году принятым? И каким монархом?

Герцог скрипнул зубами, его лицо потеряло привычную безразличность. Черты исказила ярость, серые глаза потемнели.

— Мне кажется, Сессиль, мы ошиблись, — процедил он. — Изначально мы предположили, что убийство совершила королева, а её супруг об этом не знал, но сейчас…

Гильом вздохнул, рассеянно погладил поверх толстого одеяла крепко спящего ребёнка, словно кошку.

— Ваше величество, — нежно замурлыкала Сессиль, — вы же на нашей стороне против убийцы, верно? Мы так любим своего государя и так преданны ему!

— Ну хорошо, — сдался Гильом. — Я не припомню ни одного закона, который разрешает кому-либо судить монарха иной державы, но… В конце концов, король я или нет? Пусть я останусь деспотом в памяти народа и убийцей королев, но чёрт возьми! Я хочу, чтобы Её величество продемонстрировала свой коварный удар. Это-то мне можно? Я хочу это увидеть, в конце концов!

В голосе короля послышались капризные нотки.

— И после демонстрации вы согласитесь подписать приказ о казни королевы? — сухо уточнил Аринвальд.

— Ну естественно! Но поймите, милейший Шарль, я ж умру от любопытства, если не узнаю наверняка, как она это сделала!

Герцог холодно посмотрел на короля и поклонился.

— Что нужно для удовлетворения вашего… э-э… вашей любознательности?

Гильом оживился, поднялся, снова положил младенца в кресло. Взял кинжал и подошёл к королеве. Стража дёрнулась было, но Аринвальд поднял руку, останавливая её. Король протянул кинжал Белоснежке:

— Покажите, Ваше величество, свой удар.

— На ком же прикажете показывать, Ваше величество?

— На мне. Ну, не всерьёз, конечно…

— Ваше величество! — запротестовала Сессиль, вскочив.

Гильом оглянулся.

— Не правда ли, она милая дурочка, Ваше величество?

Белоснежка улыбнулась:

— Милочка, брак со стариком-комендантом вам на пользу не пошёл, полагаю. По-вашему, я прикончу короля? Публично? На глазах многочисленных свидетелей? Вы в своём уме?

Сессиль потупилась. Герцог устало выдохнул:

— Войска кагана осаждают город. С минуты на минуту сюда явится Кретьен, герцог Монфории. Не задерживайте нас, будьте столь любезны. Приговор должен быть подписан королём в течение получаса. А затем сразу помилование и ссылка в монастырь. Если затянете, у нас не останется времени на помилование.

— Ну, дорогая, давай, — мягко попросил Гильом. — Не задерживай господ судей.

Белоснежка пожала плечами:

— У меня руки связаны, как я могу ударить?

— Действительно…

Гильом разрезал верёвку на её запястьях. Взял руки королевы в свои и бережно помассировал кисти и тонкие пальчики. Аринвальд вытащил карманные часы.

— Двадцать шесть минут.

— Покажите мне ваш удар, Ваше величество, — мягко напомнил Гильом.

— При свидетелях?

— Свидетели хороши тем, что преданны своему повелителю. У них даже зрение устроено особым образом. Что видит хозяин, то и они.

Белоснежка взяла в руку кинжал. Медленно размахнулась и осторожно ударила мужа в рёбра. Гильом взял её руку и поднял на пару сантиметров выше.

— Ты ошиблась, вот тут. У медиков это место называется поляной колокольчиков.

— Колокольчиков? Забавное название. Но мне больше по душе хризантемы. Красные.

— Каждому своё. Я вот предпочитаю подснежники и розмарин. Но согласился бы и на мак, лишь бы гамамелис вокруг был вытоптан. Терпеть его не могу.

— Вот так мечтаешь о цветах, а всё закончится соломой, — усмехнулась Белоснежка.

— У вас осталось шесть минут, — напомнил герцог холодно. — Шесть минут до подписания приговора.

— Вы же знаете, Шарль, что я не виновна в гибели герцогини Люсиль?

Аринвальд поскрипел суставами и с досадой процедил:

— Это вы так говорите, Ваше величество. Меж тем простая логика свидетельствует: никому, кроме вас, смерть несчастной герцогини была не нужна. Понятно, что вы хотите спасти вашу жизнь… Но осталось четыре минуты. Уже меньше.

ПРИМЕЧАНИЯ

О том, что за странная живая статуя во дворе с черешней (и о черешне) рассказано в предыдущей книге «Подъём, Спящая красавица»

Белоснежка и Гильом говорят на языке цветов, который был бы понят и герцогу Аринвальдскому, будь он немного более светским человеком. Но герцог — человек кнута и дыбы, он не понимает. А Сессиль — не дама высшего света. Чуть позже этот язык станет более распространён, но не сегодня.

Итак, что означают цветы, о которых упоминают супруги: