Предатель (ЛП) - Райан Энтони

— Его. И оно же источник его ненависти к себе. Видишь ли, Гончая и Лаклан были братьями. В детстве они были ворами, и один покинул Шейвинский лес ради моря, а другой остался. Спустя годы они снова нашли друг друга, и Лаклан умолял брата найти безопасное место, чтобы прятать свою добычу. Как это часто бывает, чем больше золота и драгоценностей Лаклан складывал в хранилище Гончей, тем сильнее его пиратский разум увлекался за́говорами. Кроме того, стало ясно, что Лаклан полностью обезумел к тому моменту, когда Гончая сразил его в пещере. «Если бы я этого не сделал, — сказал он, — то знаю, что однажды он убил бы меня». Но он знал, что проклят за это преступление, поэтому сбросил проклятое сокровище на дно пруда и стал ждать, пока смерть заберет его. Последними словами в его завещании были: «Ибо я заслужил это».

— Братья, — со смехом невнятно проговорил я. — Вот это поворот. Беррин наверняка захотела бы узнать такое. Хотя вряд ли я её когда-нибудь увижу. И к тому же, у неё больше нет книг, в которых можно было бы это записать. Всё сгорело, как Куравель. Удивительно, как пламя меня преследует. — Это печальное наблюдение прозвучало как приглушённое бормотание, заставив меня осознать, что моя голова покоится на влажной поверхности стола. Я выпрямился и обнаружил, что Тория обеспокоенно смотрит на меня.

— Надо было отправиться с тобой, да? — спросил я, чувствуя, как покачивается голова, и задумался, не вышел ли корабль в море, поскольку мне показалось, будто каюта закачалась. — Но я не мог. Не тогда. Надо было остаться… ради неё.

— Не переживай так. — Тория неловко похлопала меня по голове, как человек, не привыкший выражать сочувствие. — Ты просто идиот, как почти все мужики, которых я когда-либо встречала.

По неизвестным причинам это показалось мне чрезвычайно забавным, хотя последующее веселье перешло в череду всхлипов.

— Я не только идиот. Я дурак, который произвёл на свет будущее. Ублюдок, породивший ещё одного ублюдка, который, как я сильно подозреваю, вырастет и завершит то, что начала его мать. — Я нахмурился, поражённый своей уверенностью, что у Эвадины родится мальчик. Откуда я мог это знать? Не мог, и всё же знал.

— Если ты ждёшь, когда я скажу, что это не твоя вина… — Тория беспомощно пожала плечами. — Но это не целиком твоя вина. И теперь, по крайней мере, у тебя есть я, чтобы помочь тебе всё исправить.

— Нет, — настойчиво прорычал я, качая головой. — Только не тебя. — Я встал, что оказалось большой ошибкой, поскольку в ногах не осталось желания меня держать. В результате какого-то хаотического крена я врезался в стену, а потом рухнул в угол, задаваясь вопросом, почему Тория так сильно приглушила лампы.

— Только не тебя… — повторил я, пока её размытое лицо неодобрительно и сочувственно парило надо мной. — Ещё и тебя я не убью…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Из пьяного оцепенения меня вывел порыв ветра, имевший знакомую остроту горного воздуха. Вместо сухой обшивки палубы «Морской Вороны» моё лицо прижималось к неровной стене из твёрдого гранита. Я моргнул затуманенными глазами, глядя на шквал снега, не настолько густого, чтобы скрыть высокие вершины, обозначающие границу между Алундией и владениями каэритов. Над головой высились покрытые льдом утёсы, образуя узкий канал между двумя горами — место, где ветер превращался в непрекращающуюся бурю. Стены канала сходились в нескольких десятках шагов впереди, образуя провал между соседними вершинами. Судя по эрозии скалы, я предположил, что летом она превращается в небольшой водопад. Теперь, когда воздух был таким холодным, питавший его ручей замёрз. Моё присутствие здесь казалось слишком невозможным, чтобы быть реальным, и слишком реальным, чтобы быть сном. Поэтому, услышав её голос, я почувствовал лёгкое волнение, но не особенно удивился.

— Прости, Элвин.

Она стояла неподалёку, светлые волосы развевались на ветру, несколько прядей бились по её слишком идеальному лицу, в выражении которого смешивались сочувствие и сожаление.

— За что? — спросил я, не в силах сдержать горечь в голосе. — В смысле, — продолжал я, поднимаясь на ноги, — есть так много всего, за что тебе стоит извиниться. Столько всего, о чём ты могла меня предупредить. — Моя горечь переросла в гнев, когда я подошёл к ней. — Так много хороших людей убиты, хотя могли бы до сих пор дышать.

Она ничего не ответила, не дрогнув, принимая мой гнев.

— У тебя же есть книга, помнишь? — спросил я, останавливаясь перед ней. — Книга, в которой наверняка есть все подробности всего этого. Все ошибки, которых я мог избежать.

— Вот как ты думаешь? — сострадание на её лице сменилось проницательным, хотя и ласковым, осуждением. — Думаешь, ты действительно сильно бы изменился, если бы мог прочертить курс своей жизни? Или нашёл бы причины, оправдания, чтобы это отрицать? Неужели так легко было бы отказаться от её любви, Элвин?

— Да! — прорычал я сквозь стиснутые зубы, но сам же услышал пустоту этого отрицания. Ведьма в Мешке, известная каэритам как Доэнлишь, умела безошибочно преодолевать заблуждения и находить истину. Осознание этого не сделало меня менее сердитым.

Я отвернулся от неё, топнул ногой и обхватил себя руками от холода.

— На этот раз никакого Эрчела? — пробормотал я.

— У него задание в другом месте, более подходящее его талантам.

— При жизни его таланты сводились, в основном, к жестокости и извращениям. Как ты можешь мараться, используя такого, как он?

— Смерть преображает нас, Элвин. Могучие при жизни зачастую становятся слабыми, когда их дух ускользает из клетки плоти. Слабый может стать сильным. А жестокий — сострадательным.

— Я встретил его недавно и вынужден сказать, что он такой же жестокий, каким был всегда.

— Не всё меняется мгновенно. У Эрчела будет ещё много возможностей заново сформировать себя. Столько, сколько ему потребуется, поскольку на равнинах за пределами жизни время движется по-другому. А вот твоё время истекает.

— Если ты пришла сказать мне, что я скоро умру, то думаю, я это уже и сам понял. — Я снова повернулся к ней и увидел на её губах нежную улыбку.

— Я по тебе скучала, — проговорила она, чем только подогрела моё негодование.

— Эйтлишь искал тебя, — сказал я. — Он отправил вейлишь на поиски. Её звали Лилат. Она из-за меня умерла ужасной смертью. Но ты же это и так знаешь?

Улыбка померкла, и она кивнула.

— Что-то я могу предотвратить. А что-то — нет.

— А мою смерть? Можешь?

— Пока не знаю. Я пришла не с вестью о смерти, а с напутствием по жизни. — Она подняла руки, указывая на окружающую местность. — Мои люди называют это место «Кейн Лаэтиль».

Каэритская фраза, которой я прежде не слышал, хотя знал слова. Дословный перевод означал «зима в узкой долине».

— Не в долине, — пробормотал я, немного подумав. — Перевал зимой. Зимний перевал. Так его называют каэриты?

— Да. Проход через горы, отделяющий ваши земли от наших, который образуется только зимой. Здесь пролегает обратный путь к женщине, которую ты любишь.

«К женщине, которую ты любишь». Эти слова уязвили сильнее, чем я ожидал. И это в её тоне было осуждение? Я на самом деле её разочаровал?

— Невозможно любить чудовище, — сказал я, отчего она с сожалением нахмурила лоб.

— Ох, Элвин, — сказала она. — Конечно, возможно.

Она моргнула, и ландшафт сменился — холодный горный перевал исчез в тот миг, как Ведьма в Мешке закрыла глаза. Когда она их открыла, мы уже стояли на склоне холма, где высокая трава покачивалась на сильном ветру. И снова она принесла меня в незнакомое место. Под нами находилась широкая бухта в форме полумесяца, на белый песок пляжа накатывали высокие волны, набегающие из серого моря. Рядом стояла крепость с каменными стенами — небольшая, по сравнению со многими. По отсутствию знамени и состоянию стен я пришёл к выводу, что она уже давно не используется, хотя ещё не развалилась.