Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория

Вид Синеуса был грозен и внушителен: крепкое телосложение, широкие плечи и массивные руки, привычные к тяжелому молоту. Носил он длинный кафтан из шерсти, подбитый мехом, с металлическими бляшками в области плеч и груди. На поясе висели длинный нож и огромный, тяжелый даже по виду молот.

Князь и Синеус долгое время молчали, разглядывая друг друга без стеснения и утайки. Оба были добрыми воинами и понимали, когда встречали на своем пути противника, равного по силе.

Ярослав заговорил первым. Усмехнулся уголками рта, посмотрел Синеусу за спину, прошелся взглядом по молчаливым воинам, застывшим позади него, и сказал на его языке.

— Я бы пригласил тебя разделить трапезу, да только у нас не едят с теми, кого намереваются убить.

Что-то промелькнуло в светлых, ледяных, словно море, глазах Синеуса, и он громко рассмеялся, не чураясь никого и ничего.

— А правду про тебя говорят, конунг Ярислейв! — пробасил тот едва ли не весело, словно говорил с добрым приятелем после долгой разлуки. — Да я и сам бы не отведал твоего пива, — добавил он традиционные, обрядовые слова своего народа.

Ярослав хмыкнул. Вот и славно.

Он чувствовал спиной любопытные взгляды своих людей. Не все они разумели на языке Синеуса, не все понимали, о чем говорил князь с чужаком. Он потом им растолкует.

— И зачем же конунг Рюрик отправил ко мне своего брата? — спросил ровным голосом.

Так сходу и не заметить в вопросе издевку.

Чужой воевода заметил. И грозно свел на переносице брови, побитые сединой.

— Мой брат хочет предложить тебе разойтись миром, — сказал он гораздо жестче, чем пару мгновений назад. — Земли тут достаточно, мы сможем ее поделить.

— Нашей земли, — шелковым голосом заметил Ярослав и скрестил на груди руки, заставив рубаху туго натянуться на плечах. — Нашей.

— Мой народ говорит: земля та, кто первый ее займет. И сможет потом удержать. Люди в Хольмграде* не смогли, когда мы пришли.

Впервые за все время Ярослав почувствовал, как в груди заклокотал гнев. Он не позволил себе осердиться, не позволил нахмуриться. До него донеслась тихая, сдержанная ругань тех, кто понимал, о чем говорил Синеус. Он чуть повернул голову, поглядев себе за спину, и с удивлением приметил, что даже его сын стискивал кулаки и стоял, вытянувшись тугой тетивой.

— Довольно нам попусту чесать языками, — сказал князь. — Говори, что хочет Рюрик. И что он возьмет взамен.

Синеус сверкнул взглядом и довольно усмехнулся.

— Для начала мой брат хочет голову недоноска Харальда, по чьему-то скудоумию прозванного Суровым. Да и я, признаться, не откажусь свернуть шею тому, кто убил нашего брата, — проревел он хлеще раненого медведя.

Его слова сочились темной, лютой ненавистью.

Ярослав вспомнил, что говорили про трех вождей, захвативших Новый Град: родные братья, они всегда были неразлучны и воевали вместе с малых лет. Вестимо, когда одного из них убили, двое других почувствовали себя так, словно и сами лишились части тела. Словно отрубили обоим правую руку.

И Ярослав мог это понять.

— Отпусти этого недоноска в Хольмград одного, — Синеус, тяжело сглотнув, заговорил вновь. — Мой брат встретит его с распростертыми объятиями. Тебе, конунг, и делать ничего не придется. Лишь остаться в стороне.

— Ты просишь, чтобы я предал вождя, союз с которым скрепил рукопожатием, — тихо обронил Ярослав. — Отступился от своего слова.

— Ну, я так мыслю, что тебе за радость это будет. После того, как Харальд твою дочку таскал за собой столько седмиц за море да на свои земли…

Гнев ударил Ярославу в лицо. К вискам прилила густая кровь, в ушах тяжело застучало сердце. Он стиснул рукоять меча и хлестнул Синеуса взглядом. Тот, уразумев, что взял лишку, выругался с досадой и провел ладонью по длинным, седым усам.

— Я намеревался сказать, что ты сможешь поквитаться с недоноском, конунг Ярислейв. За бесчестие, которое он причинил твоей дочери.

Позади послышалась какая-то возня: это княжич Крутояр, который понимал все, что говорил Синеус, протиснулся ближе к отцу. Стемид удержал его в шаге от князя, жестко сжав плечо. Сам он разумел язык чужаков с пятое на десятое, но скабрезные речи про княжну уразуметь было несложно.

— И что же готов Рюрик дать мне взамен? — мертвым голосом спросил Ярослав, глядя Синеусу в глаза.

— Разойтись землями, конунг. Забирай себе все, что граничит с Альдейгьюборге. А мы с братом пойдем выше Хольмграда. И возьмем там свое.

По лицу Ярослава нельзя было ничего распознать. Пришлось ли ему по нраву то, что сказал Синеус? Считал ли он такой дележ справедливым?

— Но долго не думай, конунг Ярислейв. Мой брат нетерпелив и не любит ждать. Да и сам я такой, — Синеус хохотнул. — Я уеду сейчас. Мало мне радости соседствовать с твоими людьми. И буду ждать ответа к утру.

Ярослав вспомнил, как много зим назад отрубил голову хазарскому посланнику, притекшему на Ладогу, когда тот вздумал стращать его да что-то требовать.

Но это было очень давно.

Мир был тогда другим.

И потому он кивнул, прикрыв глаза.

— Добро, — только и сказал в ответ на речь Синеуса.

Тот, сощурившись, выждал еще немного. Но, больше ничего не услышав, также кивнул и расправил широченные плечи. Синеус гордо вскинул подбородок и развернулся, встретившись взглядами со многими людьми, что окружали князя. Дружинники чуть расступились в стороны, позволив ему пройти, и он ушел в сопровождении своих воинов.

Все это время Ярослав стоял на месте, не шелохнувшись. Его ладонь по-прежнему ласково поглаживала рукоять меча, челюсть была плотно сжата, зубы едва слышно скрипели.

— Что он хотел? — до него, словно через туман, донесся вопрос Будимира, который не понял ни слова из всего сказанного.

— Князь? — Стемид шагнул к нему, стал рядом и впился в его лицо требовательным взглядом. — Не так уж худо будет бойни избежать.

— Отец? — Крутояр выскочил из-за спин гридней. — Как он посмел наговаривать на Яромиру⁈ Лишь только за это ему нужно вырвать его грязный язык.

Ярослав длинно, шумно выдохнул.

— Что станешь делать, князь?..

Ответа на этот вопрос у него не было.

В ту ночь Ярослав надолго остался у костра. Сколько уже было говорено-переговорено с воеводами да ближниками, а как поступить он все еще не ведал. Потому и прогнал всех, чтобы остаться одному. Побыть наедине с собственными мыслями, которые путались словно у безусого мальчишки.

Князь уже и позабыл, как это бывало. Позабыл, когда в последний раз не мог что-то разрешить для себя, когда сомневался и терзался. Обычно, какой бы путанный перед ним ни лежал путь, он всегда видел прямую дорогу. Всегда ведал, как следует поступить, что выбрать.

Всегда, но не нынче, и из-за этого на душе было муторно. Но врать самому себе Ярослав не привык, потому и пришлось признаться, что обещания Синеуса его… манили. Особливо одно. Где князь отдавал на расправу заморского конунга.

Чужака, который вздумал покуситься на его дочку! Которому Яромира уже обещалась. В тайне, за отцовской спиной, без материнского благословения, не испросив прежде ни совета, ни разрешения.

У Ярослава до сих пор в ушах шумело, когда он вспоминал наглые речи Харальда Сурового. Как потребовал тот себе княжну и Новый Град!.. Может, еще и Ладогу ему стоило отдать, вприкуску?..

И переменившаяся дочь, которую он не узнавал, подлила масла в костер отцовского гнева. Люб ей дикий, чужой конунг. Отдала ему свою лунницу, обещала ждать его из похода, согласилась стать его женой…

Какая сила удержала его тогда, Ярослав и нынче не ведал. Верно, мысли о Ладоге охладили буйную голову, удержали в узде рвущуюся наружу злость. Князю нужен был конунг, нужны были его драккары, чтобы одолеть Рюрика. Потому Ярослав заскрежетал зубами, но прямо с ходу рубить не стал. Но и не обещал ничего. С Яромирой вовсе о таком говорить не стал, не дочкино это дело.